как у зайца или осла?
— Вроде того. — С важным видом подтвердила почтенная женщина. — Одеваются богато, ибо сокровищ в своих холмах накопили немало. Еще, вроде как, к их красоте обязательно изъян какой прилагается…
— … какой?
— Так откуда же знать мне, я не видела! Может, хвост или копыта, как у нечистого, а может и то, и другое.
Получив исчерпывающие — и вместе с тем крайне ненадежные описания, — Сейлан загорелась идеей найти сида, совершая по вечерам тайные вылазки по окрестностям под видом обычных конных прогулок. Увы! Остаток весны прошел впустую, а поиски оставили горький осадок разочарования. Дважды ей казалось, что ветер действительно приносит отголоски музыки, но оба раза чаяния были напрасными: она слышала пастушьи песни или лютню странствующего барда. Любопытство постепенно гасло, а рассказ няньки превратился в дурацкую выдумку. И так бы и осталось — если бы не приближающаяся свадьба старшей среди детей риага сестры. Возня над приданым, охи-ахи, богатые наряды, румяное лицо невесты, честолюбивые мечты, материнские слезы счастья вперемешку с болью ближайшего расставания и… отдельные жалостливые шепотки за спиной у Сейлан. Тщательно скрываемые, но все же рвущиеся наружу, будто перекисшее тесто из квашни:
— … ну вот, старшие скоро все замуж выйдут, а она?
— … чужая кровь, видно же.
— …тощая, как щепка, черная, как головешка, слишком умная для женщины, никому не нужна будет.
И все в таком же духе. Сейлан понимала, что никогда не станет красавицей, как мать или сестры, но… «чужая кровь»?! Что это значит?! Не родная?! Порченая?! Какая еще?..
Задыхаясь от подступивших к горлу слез, она незаметно сбежала от приятной для семьи суеты. Наскоро переоделась, тут же припомнив факт, что отец никогда не запрещал ей надевать мужское платье. Для старших сестер это было дурным тоном, а ей — как она считала, самой-самой отцовской любимице! — пожалуйста. Значит, не как любимице, а как бросовой чужой крови, которой можно позволить все что угодно!
Сейлан унеслась верхом на простор побережья, забыв даже свистнуть с собой парочку свирепых волкодавов с псарни при замке — как делала это всякий раз по настоянию отца, отправляясь на прогулку. Она гнала своего коня серой масти прочь от деревни, стараясь не думать о том, что возвращаться будет после заката — а вот тут уже достанется от матери. Полно… мать ли это?
«Чужая кровь…»
Немедленно девочка укорила себя за такие мысли и вспомнила, с какой нежностью и заботой двигаются ловкие пальцы любимых рук, заплетая в косы шелковистые черные волосы младшей дочери. Ей стало стыдно, и захотелось повернуть обратно, но…
… она услышала музыку, доносящуюся со стороны скалистых утесов, покрытых стелящейся под летним ветром травой.
Музыка опьяняла. Звуки свирели переливались, как будто взмывали к темнеющим тяжелой синью вечерним облакам, затем стремительно неслись к морю, пропадая в вечном плеске волн, снова вырывались на свободу, как шальная мечущаяся птица. В этих звуках было все: крики чаек, шум ручья по камням, запах меда, летний полдень и ночь Самайна. Музыка звала — и отталкивала прочь. От нее хотелось то ли кинуться с утеса вниз, то ли обнять весь мир. Оторваться было невозможно…
ГЛАВА 10.Темный фэйри
Сейлан тронула поводья коня, неспешно двинув его к ближайшему пологому холму, на вершине которого действительно просматривался силуэт сидящего на камне… нет, не человека. Таких людей не бывает, сразу понятно, кто это.
Сид из нянькиного рассказа, вот кто.
Девочка ловко спешилась, похлопав коня по крутой шее привычным жестом, означавшим «Жди!», и умное вышколенное животное послушалось. Его юная хозяйка начала торопливо взбираться на холм, нимало не смущаясь присутствием Темного фэйри, не испытывая ни толики страха. Нет, страх был! Боязнь того, что сид сбежит, не дав себя толком разглядеть. Поэтому любопытная особа, подзадоренная собственным любопытством, смотрела во все глаза, рискуя показаться невежливой и даже нахальной.
Действительно — ликом сид черен и прекрасен, белые волосы заплетены в недлинную косу, лежащую на плече. Причем белый цвет был натуральным, а не высветленным известковым раствором — в последнем случае волосы стали бы такими жесткими, что на них можно было бы накалывать ягоды! Прим. авт.: имеются документальные свидетельства, подтверждающие факт мытья древними ирландцами волос тем самым известковым раствором, а также — смена цвета волос, которые какое-то время продолжают расти после смерти у людей, чьи останки обнаружены в погребениях кельтов.
Насчет черноты лика — на самом деле нянька преувеличила, кожа скорее цвета пепла, но не такая уж черная. Уши тоже не похожи ни на заячьи, ни на ослиные, просто кончики их вытянуты, но довольно плотно прижаты к голове. Вполне себе симпатичные уши. Лицо принадлежало молодому мужчине — это впечатление усиливало отсутствие бороды или усов, которые Сейлан с детства видела у своего отца, его друзей, приближенных из свиты и воинов, входящих в пору мужской зрелости. Но… при более пристальном взгляде становилось понятно, что такая неподвижность черт лица не свойственна ни молодому человеку, ни человеку вообще.
Сейлан присмотрелась к одежде. Может, девчонка и была сорванцом, но наметанным женским глазом оценила все: и рубаху-тунику из дорогого из-за подкрашивания синей краской полотна, и богатый кожаный пояс с массивной серебряной пряжкой и множеством каких-то нашивок-карманчиков, и штаны, и сапоги из искусно выделанной тонкой кожи. По случаю относительно теплого летнего вечера рукава рубахи сида были закатаны, обнажая темную кожу предплечий (на правом красовался какой-то оберег, браслет из исчерченного невиданным руническим письмом серебра и переплетенных кожаных ремешков). Рядом на траве лежал аккуратно свернутый плащ — темно-зеленый, из плотной шерсти. Странно, почему нет ни меча, ни лука, только пара ножей на поясе? Что за мужчина без оружия?!
Немного запыхавшаяся девочка восторженно глядела во все глаза, и даже пару раз ущипнула себя за руку, дабы убедиться, что зрелище — не сон. Музыка стихла. Отняв от красиво очерченных темных губ длинную тонкую свирель (как странно, она блестит, будто сделана из металла, а не вырезана из дерева!), фэйри со спокойным интересом смотрел со своего камня на непрошенную гостью. Та уже закончила свой торопливый подъем, стояла вплотную к камню, одергивала кафтанчик и
