ее смерти он возвращался к идее мести Первой жрице, но, как некогда и пророчил Фэррел, не получалось подобраться к ней так, чтобы никого не подставить и не прихватить с собой в Бездну тех, кто случайно мог встать на пути. Случайных смертей невинных Двэйн не хотел… И еще — он понимал: на место Мораг придет другая жрица Конклава. Никуда не исчезнет та беспринципная жестокость, с которой матроны правят миром дроу.
Он не мог остаться и со Светлыми — по причине безжалостного истребления оными соплеменников Двэйна на Альбионе. Долан Маб-Зэйлфрид смог принудить к взаимному компромиссу враждующие Дома клана Светлых эльфов, но его душа, выжженная бесплодной страстью к Нейл Киларден, так и не возродилась из пепла. Он компенсировал это выгорание невиданной жестокостью по отношению ко всем Темным. И даже твердость духа и любящее сердце Кинни, его жены, оказались бессильны перед болью его памяти и этой неутоленной страстью, пронесенной сквозь годы. Следы леди Киларден затерялись… Скорее всего, она сменила имя. Двэйн же виделся с Кинни еще раз — перед тем, как собрался покинуть Остров после смерти ее отца, прежнего Владыки Светлых. Светлая эльфийка была сдержанна и красива даже в скорби… Двэйн простился и унес в памяти ее прекрасный образ.
Почему он выбрал странствие? Теперь он не мог остаться и с людьми! С теми, кто выражал бурную радость перед нарастающим кровопролитием между кланами эльфов. Люди увидели для себя возможность подняться, и даже попытаться стать равными, и даже взять верх над эльфами… Именно тогда случились первые попытки кражи Сакральных Камней — с целью обрести эльфийское бессмертие, которое, как считало стремительно развивающееся человечество, всецело зависело от Алмазов. Надо только отнять Камни — и вот она, мечта о вечной жизни, ставшая явью.
Разумеется, на стороне Перворожденных имелось огромное преимущество в виде долгих тысяч лет развития, накопления опыта, совершенствования навыков во всех сферах бытия, а потому не было и намека на возможность человеческого превосходства. Но не было и того, что помогло бы достичь гармонии между самими эльфами и их взаимодействию с молодой расой…
Понимания.
Сострадания.
Единства.
Кто осознавал это? Единицы. Та же Кинни, те же Хед, Двэйн… Кто-то из эльфов шел наперекор здравому смыслу и чувству самосохранения. Они погибли, но оставили след в человеческой мифологии, где боги или герои приходили к людям с дарами, но понесли кару от «своих». Другие осознавали, что достичь равновесия возможно только в отдаленном будущем — путем постепенных преобразований двух различных культур — эльфийской и человеческой. Двэйн был из числа последних, а потому делал ставку на своих потомков, наделенных даром механика.
Он покинул Остров, начав странствие по миру — путешествие, растянувшееся на несколько сотен лет, что с лихвой позволяла осуществить бесконечно долгая эльфийская жизнь… На протяжении этой жизни он не всегда был одинок, подходя к выбору спутницы из человеческой или эльфийской расы с той долей груза ответственности перед потомками, который чувствовал за собой, будучи уникальным механиком. Близость с эльфийками (только Светлыми, Темных Двэйн старательно избегал) чаще всего являлась мимолетной и ни к чему не обязывающей с обеих сторон. Совсем другое было с женщинами человеческой расы, потому что они не были подвержены той холодности и отстраненности, которая свойственна бессмертным эльфийкам… Неизменной осталась дружба с Хеддвином. Мир не так велик, как кажется, его пределы конечны, а значит, встречи возможны. Но туда, в любимые и памятные с детства края вересковых пустошей, цветущих болот и морского ветра, все равно тянуло. Причина?.. О, это была не только ностальгия по восхитительному Изумрудному острову, нет… Тяга объяснялась наследственностью Двэйна — теперь со стороны матери. Те смутные ощущения, которым он не мог дать объяснений в молодости, окрепли и стали явными к моменту, когда Темный Камень окончательно проснулся от спячки.
Дом Меллайрн поставил на своем потомке метку Хранителя Первой Крови — через поколение. Эту мысль дроу старался подавить даже в зародыше — но нарастающий зов Dorcha Cloch не оставлял сомнений. За пределами Острова он слабел, но не настолько, чтобы дать забыть о себе.
Прим. авт.: автор не запуталась в собственном тексте. Один-единственный абзац, касающийся этой стороны жизни Двэйна, в «Алмазе Темных» — тому в подтверждение, читайте внимательно. Эрик говорит об этом напрямую.
И однажды Двэйн вернулся…
* * *
Вплотную подступили сумерки. И действительно, притихшая Сейлан увидела то, что обещал эльф — зеленоватые точки в его глазах, будто у зверя. Она искала на самом донышке своей души хотя бы малюсенькое зернышко страха перед существом из мира чудес и духов — и не находила.
— Ты… будешь меня красть? — выдохнула она, глядя в упор в эти светящиеся глаза.
Кажется, последний вопрос добил фэйри и попросту поставил в тупик.
— А надо? — с тщательно сдерживаемым весельем в голосе Двэйн встал с камня, распрямляясь во весь рост и расправляя плечи. — И если надо, то почему?..
— Я же… любопытная. Я теперь все про тебя знаю! Няня говорит, что именно таких, как я, крадут сиды!
Сейлан смотрела на эльфа. И из той самой глубины ее души поднималось что-то странное. Сожаление. Перво-наперво, потому что у нее нет и толики красоты старших сестер, а руки выглядят так же, как у мальчишки-конюха. Опять же… никто ее красть не собирается, это очевидно. А самое странное… что-то сладко и больно сжимается внизу живота, так что чувствуешь себя глупой, незащищенной и какой-то другой.
— Ты не все про меня знаешь, девочка. — Прозвучал в тишине летней ночи приятный мужской голос. — И любопытство — вовсе не порок, оно делает честь твоему разуму, весьма острому, как я погляжу. Уже позднее время, пойдем, я провожу тебя до деревни Дансеверик. Ты ведь оттуда, или?..
— Не надо меня провожать. — Насупилась Сейлан, чувствуя, как с какой-то непонятной досады щиплет глаза от подступающих слез. — Кто посмеет тронуть дочь риага?
— Так твой отец — король Хальдван? — кивнул фэйри. — В таком случае, из местных — действительно, никто. Я говорю о тех, кто порой приходит с моря. Я знаю, что тут давно не было захватчиков, округа тиха и спокойна, но это не значит, что опасности нет. И эта опасность для юной
