— Она живёт у тебя под боком. Мелькает постоянно перед глазами. Соблазн велик.
— Да, — я морщусь. — Но она живёт у моей матери.
— Хорошо. А то я переживал, что тебя расстроит то, что я собираюсь показать. Полюбуйся, — кидает на стол конверт. Беру его в руки, достаю фотографии и кривлюсь. Девушка в объятиях мужчины. Моя Аня в объятиях моего отца.
— Что это? — вскидываю брови.
— Доказательства того, что твой отец не хранит верность твоей матери.
— И? — поторапливаю его.
Дед не отвечает. Плещет в стакан виски и ставит на стол передо мной.
— Что мне это знание даст? — спрашиваю небрежно, вцепившись в стакан и расплескав дрожащими от злости и ярости руками жидкость себе на джинсы и рубашку.
— Покажет, что любовь это только блажь. Глупое наваждение, которое легко вытравить из души. Верных не бывает. Мужик по своей природе мужик. Ему не важно кого иметь, главное, чтобы девка симпатичной была, — протягивает салфетку, которой я промокаю футболку. — А уж тем более после двадцати лет совместной жизни… всё это приедается. Чувства угасают, а хочется новых ощущений. Особенно, когда под боком молоденькое тело.
Я молчу, чтобы не брякнуть ничего лишнего. Чтобы не вмазать по мерзкому морщинистому лицу, выбивая зубы. Моя ненависть к этому человеку крепнет с каждым днём. И я сгораю от нетерпения увидеть, как он сгниет за решёткой.
— Я тебя понял, — улыбаюсь, надеясь, что улыбка не походит на оскал. — Хотел уточнить, на когда назначена свадьба. Точная дата.
— Пятнадцатое августа, — дед впивается взглядом в моё лицо. Ждёт, что я начну возмущаться. Но я расплываюсь в неподдельной счастливой улыбке. Значит, совсем скоро это всё закончится. Неделя. И я буду свободен.
— Да ты никак влюбился в девчонку, — неправильно истолковал он мою реакцию, улыбаясь довольно.
— По уши, — складно лгу я, засовывая фотографии в карман.
— Скоро она станет твоей, — ухмыляется. — Двойной куш для нас с тобой, внучек. Тебе хорошенькая жена, а мне выгодная сделка.
Поднимает стакан вверх, отсалютовав мне, и опрокидывает в себя. М-да. И не боится в таком возрасте пить столько.
— Кстати, отчим Милены будет присутствовать на свадьбе? А то моя зайка соскучилась давно его не видела, — интересуюсь между прочим.
— Будет. Ещё как будет, — каркающе смеётся он.
— Босс, там привезли… — знакомый мне Вадик замолкает на полуслове, когда замечает меня.
— Хорошо, Вадик. Я сейчас спущусь. Тебе пора, Марк. У старика свои дела. Некогда ему с тобой разглагольствовать, — поднимается с кресла, опираясь на трость. — Тебя отвезут.
— Не нужно, — я поднимаюсь с кресла. — Я на машине.
Покидая дом, надеялся увидеть, что именно привезли, но во дворе никого не было. Только парочка охранников смотрели пристально за каждым моим шагом.
Вытащив камеру слежения, которая была замаскирована под пуговицу, поехал домой, чтобы переодеться, а потом поехать к бате. Возможно, последние слова чем-то помогут.
В моей квартире было тихо. Если бы не обувь, стоящая на пороге, подумал бы, что никого нет. Заглянул в комнату и тихо хмыкнул. Милена спала на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны. Только одна её ладонь покоилась в руке Демьяна, который сидел на полу и, кажется, тоже спал. Не желая тревожить ребят, решил переодеться позже. Но Демьян резко распахнул глаза, и в следующее мгновение на меня было направлено дуло пистолета. Ого. Вот это реакция. Спасибо, что не пристрелил. Демьян расслабился и перевёл взгляд на лицо Милены, которая начала всхлипывать и метаться по кровати.
— Тише, девочка, — донесся до уха его голос.
Понял, что пора сваливать. Завалился на диван в соседней комнате и провалился в сон мгновенно, будто кто-то выключил окружающий мир.
Глава 37
Когда одевался утром, из кармана выпали фотографии. В самом сердце кольнуло ревностью. Но я тут же отогнал от себя эти мысли. Мой батя любит маму. Я не верю, что моя малышка смогла бы крутить с моим отцом за спиной. Она не такая. Тем более, я знаю деда. Знаю, что он лжёт, чтобы добиться поставленной цели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Но все доводы разума мигом испарились, когда я услышал стоны, а затем голос своего мышонка.
— Ну, давай же! — а затем блаженное: — О да!
Красная пелена встала перед глазами. Я плечом уперся в стену, понимая, что ноги не держат. Я будто оглох, онемел и потерял способность двигаться. От рености.
А через пару минут Аня вышла из кабинета, с улыбкой на лице. Рыжие волосы всколочены, будто в них зарывались пальцами, нежные губы припухли, и воображение тут же подбросило картинки, как батя их целовал. Но больше всего меня добили красные колени. Я озверел. Захотел вцепиться зубами в глотку своему бате, который трахал мою девочку со спины.
— Я до последнего верил, что дед мне врёт, — срываются с языка мои мысли.
Разворачивается резко. И я вижу капельки пота на её шее и груди.
Грязные слова льются изо рта.
Неконтролируемо.
Чтобы причинить ей боль. Такую же, как причинила мне она, переспав в моим батей.
Но я вижу слёзы в её глазах и полное непонимание на лице. На миг мелькает мысль, что я ошибся. Что вновь не верно всё истолковал.
Аня сбегает, как трусливая мышь в нору. Уходит от разговора, будто чувствует за собой вину.
А потом злость сменяется оглушающей виной. Из меня просто будто вытащили все силы. Все чувство, оставив только желание упасть к её ногам и молить о прощении. Я назвал свою девочку шлюхой. Свою нежную светлую девочку, которая вздрагивает от каждого прикосновения и краснеет до кончиков ушей.
Следом наступает сладкое безумие. Я боюсь опозориться, кончить в штаны раньше, чем окажусь в своей девочке. Но я не хочу торопиться. Мне нравится слушать её стоны, любоваться хрупким телом, ласкать, сминать влажную кожу. Возносить её на вершину удовольствия.
— Бать, — поворачиваю голову к отцу, который затягивает сигаретой, щуря от дыма глаза, — помогла запись тебе? Помирился с мамой?
— Да, — улыбается счастливо. Сыто. — Никогда не нравилась мне эта Вера. Всегда пыталась мне в штаны залезть, особенно, когда узнала, что у меня богатый отец. Я даже внимания на неё не обращал, — усмехается уголком губ. — Кроме Бельчонка своего никого не видел. Смеялся, когда она ревновала. Когда замечала взгляды, направленные на меня. Зато самому не до шуток, когда возле неё кто-то вьется. Бельчонок просит не винить Веру. Мол, ради ребёнка можно пойти на всё. Но ты понимаешь, Марк, она могла попросить денег у нас. Полмиллиона. Мы бы дали даром. Лишь бы ребёнок жив был. Тут дело в другом. В зависти. В чёрной зависти, с самого университета. Ей принесло удовольствие видеть, как Оля страдает. Вера знала, что кроме меня и тебя, у Бельчонка никого нет. Но даже в пьяном, в невменяемом состоянии, я не смог изменить Бельчонку. Не встал элементарно, — батя хмыкает и замолкает, снова затягивая.
— Бать, — я взял у него сигарету и опустился рядом, — почему вы мне не сказали, что мама была беременна?
Отец дёргается и давится дымом. Глаза наполняются болью. Дикой болью.
— Откуда ты знаешь? — надломленный голос.
— Случайно увидел мамину медицинскую карточку у тебя в машине. Почему аборт, бать?
— Потому что при лечении от онкологии нет практически шансов, что ребенок родится здоровым и без патологий. Врач сказал, что у Оли слишком слабое сердце после лекарств. Она могла не выжить при родах, — закуривает новую сигарету. Вижу, как дрожат его руки. Вижу, как ему тяжело рассказывать. — Она заупрямилась. Сказала, что бросит лечение, но родит ребёнка. Мы ждали её беременности шестнадцать лет. Шестнадцать чёртовых лет мы хотели второго ребёнка, пока Оля не заболела. Не до этого было, как понимаешь. А тут, будто в насмешку. Беременность. Как обухом по голове. Минутное счастье, которое сменяется пониманием того, что при лечении это опасно. Я заставил её пойти на аборт. Я заставил избавиться от нашего ребёнка, — батя сжимает переносицу. — Потому что не мог её потерять, Марк. Не мог.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
