— Я бы поступил так же, — подаю голос. — Бать, не факт, что ребёнок родился бы здоровым. Если бы вообще родился. Не вини себя.
— А потом началась херня в отношениях. Оля ничего не говорила, но я видел, что она винит меня. Видел, что она почти ненавидит меня. И я сорвался. Набухался в хлам, когда ко мне подсела Вера в баре. Я ей всё рассказал в пьяном угаре. А на утро проснулся в её кровати. Голый. Сомнений не было, что произошло ночью. Я не стал ничего скрывать от Бельчонка. Зачем? Ждать, что в любой момент она об этом узнает? Бояться? Лгать? Я никогда ей не врал. Ни разу. Рассказал с порога всё. Не раздумывая долго. Она собрала вещи и съехала. В тот же день.
— Но всё обошлось, — улыбаюсь я, выкидывая окурок.
— Обошлось. Не без твоей помощи. Хоть есть плюс в том, что ты вляпался в это дерьмо.
— Плюс будет в том, если мы засадим Тектова за решётку за всё то, что он сделал с молодыми девчонками. С Миленой. Такие люди должны сидеть всю жизнь. Гнить за решёткой.
— Такие люди имеют связи и найдут любой способ, чтобы выкрутиться. Здесь нужна огласка, чтобы прокуратура не замяла дело. Бабла получить хотят все. Не каждый готов работать честно.
— А деда тебе не жалко? Он ведь твой отец.
— Нет, — бескомпромиссный ответ. — Моё детство было настоящим адом. Лучше гнить в детском доме, чем жить с таким ублюдком, как он. Ты много о нём не знаешь.
— Так может, стоит рассказать, чтобы корни жалости завяли? Потому что меня гложут сомнения.
— Когда тебе было четыре, он тебя забрал с детской площадки. Прямо из-под носа у Оли. Сказал, что хочет видеться с внуком. Мне хватило сорока двух минут, чтобы найти его на одном из складов. Я не знаю, чего он добивался. Только на твоих глазах они убили человека. Я опоздал на семь минут.
И у меня вдруг что-то щёлкает в мозгу. Мои сны, которые снятся почти каждую ночь. Странное помещение. Выстрел. Громкий. Оглушающий. Испуганное лицо молодого парня. Кровь. И детский крик. Мой крик, как оказалось.
— Ты не разговаривал после этого полгода. И знаешь, что самое забавное? Знаешь, кто заставил тебя заговорить? — батя смотрит лукаво. И я догадываюсь, чьё имя он назовёт. — Аня.
Стою с лопаткой в руках и рассматриваю девчонку с рыжими косичками и в белом платье, которое испачкано грязью. Она, высунув язык лепит из песка замок, ладошками формируя башню. Но еле влажный песок не формируется, и замок разваливается на глазах. Девчонка всхлипывает и начинает громко реветь, кулачками потирая глаза. И я в тот момент почувствовал себя таким важным и взрослым. Знающим чётко, что делать. И решил помочь этой нелепой девчонке, как правильно нужно строить замок.
— Не так нужно делать, — говорю ей, подходя с ведерком воды и своей лопаткой. — Я тебя сейчас научу.
Опускаюсь на колени рядом и выливаю воду на песок. Огромные зелёные глазища начинают блестеть от радости. Девочка улыбается, показывая острые клычки. А я стараюсь не улыбнуться в ответ, ведь настоящие мужчины должны быть суровыми и помогать леди. Даже если эта леди измазана с ног до головы.
— Анютка моя, — улыбаюсь я, как ненормальный.
— Уже тогда Бельчонок сказала, что вы женитесь. Ты уже тогда глаз на девчонку положил.
Я улыбаюсь. Женимся. Ещё как женимся. И карапузов на неё похожих родим. Чтобы девчонка с бантиками белыми и в перепачканном платье. Чтобы пацан серьёзный, но со щеками пухлыми, за которые хочется потрепать.
— О чём мои любимые мальчики тут разговаривают? — родная ладошка мамы проводит по короткому ёжику волос на моей голове.
— Любимые? — батя перехватывает маму за талию и усаживает к себе на колени.
— Любимые, — мама ладошками гладит отца по лицу, а тот млеет. Вот был суровый мужик, а тут лужицей растекается. В улыбке расплывается.
Встаю, понимая, что сейчас происходит последний акт примирения, и возвращаюсь в свою комнату. Чтобы поцеловать приоткрытые губки своей девочки, толкнуться в нежное, ещё сонное, но податливое тело, заставив застонать и ноготками расцарапать мне спину в кровь. Моя девочка. Мой нежный мышонок. Моя страстная ведьмочка, укравшая моё сердце, кажется, раньше, чем я узнал, что вообще значит любовь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 38
Звонок сотового заставил меня отвлечься от изучения спины Анютки губами.
Нехотя потянулся к телефону и тут же сел, когда услышал надрывный плачь в трубке.
— Он уехал. Демьян уехал, — Милена плачет навзрыд.
— Тихо! — с трудом рабирая, что она говорит, прикрикнул я. — Прекрати рыдать в трубку и скажи нормально. Почему уехал? Что случилось?
Но девушка сбрасывает трубку. Выругавшись, набираю её номер телефона, но аппарат абонента выключен. Меня медленно начинает накрывать страх за девчонку. Она осталась одна. Наедине со своими страхами. Что бл*ть если она что-то с собой сделает? И что вообще за херня? Куда свалил Демьян?
— Маркуша, что случилось? — Аня натягивает майку на обнажённое тело и подходит ко мне со спины. Кладёт ладошки на напряжённую спину и начинает поглаживать. Губами касается поочерёдно лопаток. Щекочет дыханием кожу. И меня немного начинает отпускать.
— Парень, который за Миленой должен присматривать куда-то свинтил. Она боится оставаться одна. Я когда в Мюнхене её в номере на полчаса одну оставил, она его разгромила.
— Поехали тогда скорее, — Аня быстро натягивает джинсы и ветровку. — Чего стоишь?
— Ты со мной? — я удивленно вскидываю брови.
— Угу, — Анютка кидает мне чистую футболку из шкафа. — Заодно расскажешь мне о ней и о своей поездке. А то нормально мне так и ничего не рассказал. Мало ли чем вы там занимались, пока я слёзы в России лила.
— Ревнуешь? — натянув футболку, интересуюсь я, расплываясь в довольной улыбке.
— Ага. Сейчас. Просто интересуюсь, — складывает руки на груди и вскидывает подбородок, но вижу, что уголки губ подрагивают. — Должна же я знать свою соперницу в лицо, — подмигивает малышка. — На самом деле, мне кажется, что мне будет проще её успокоить. Девочке проще подобрать слова.
— Ты уверена, что…
— Уверена, Марк. Да! — пихает меня в спину на выход.
По дороге рассказываю историю Милены, встревоженно наблюдая за тем, как в глазах Ани блестят слёзы.
— Боже, — девушка трёт с силой глаза. — Это даже представить невозможно. Она же такая как мы… А столько пережила… И всё из-за одного человека. Я бы убила голыми руками этого ублюдка! Он точно будет гореть в Аду!
Сжимаю её руку, переплетая наши пальцы. Это невообразимый кайф, ехать с ней по вечернему городу, смотреть на её профиль и чувствовать, как её запах медленно заполняет салон машины. Я повернулся на ней окончательно. Бесповоротно.
Добираемся мы за пятнадцать минут. Я с удивлением смотрю, как Аня идёт в нужный подъезд, набирает код домофона и вызывает лифт. Молчу. Только брови вскидываю, когда малышка нажимает седьмой этаж.
— Ты за мной шпионила? — шепчу на ушко, не упуская возможности оттянуть мочку зубами, чтобы услышать взволнованный вздох.
— В смысле? — хмурится, чуть отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Ты знаешь код от домофона, подъезд, этаж. Признавайся, следила за мной?
— А… Ты про это. После того… в подъезде, мы с тобой не договорили. Ты уехал, а мне паршиво было. Я хотела закончить разговор, но ты не отвечал на звонки. Тётя Оля сказала твой адрес, — вижу, что снова начинает дуться.
— Прости, Ань, — целую её в висок. — Я не хотел давать тебе надежду на наше совместное будущее раньше времени. Я не знал о Милене ничего. Я хотел поговорить с ней. Договориться. Надеялся, что она такая же жертва обстоятельств и предков. Конечно, я не думал, что жениться всё же придётся, но сама видишь как вышло…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В этот момент двери лифта открылись. И я тут же увидел бледную и заплаканную Милену, курящую на лестничной клетке.
