Джузеппе в этот момент донимал расспросами известнейший тенор того времени, Наполеоне Мориани, явно горевший желанием попасть в одну из новых опер композитора.
– Верди покидает Ла Скала! Ха-ха! Мерелли, должно быть, рвет на себе волосы! – восклицал изрядно подвыпивший тенор.
– Это естественная часть работы, – спокойно заметил Россини, налегая на жаркое из утки, – В мое время все импресарио Италии были лысыми к тридцати годам.
Все снова засмеялись, а Россини расплылся в довольной улыбке.
– Какой сюжет выбран для покорения могучей Венеции? – не унимался Мориани.
– Пока это тот выбор, с которым я борюсь… – хмуро отозвался Джузеппе.
– Дайте мне счет из прачечной, и я положу на музыку и это! Я уверен в ваших способностях ничуть не меньше, – Россини дружески хлопнул Джузеппе по плечу. Тот взглянул на великого маэстро и не увидел ни грамма сарказма или издевки. Лишь честный открытый взгляд. Верди изумился. Привыкший к почти ребяческому соперничеству в музыкальной среде, он никогда раньше не слышал столь прямого комплимента одного композитора другому. А Россини, подмигнув, все таким же добродушным тоном добавил, – Немного науки, немного сердца, вот и все.
Джузеппе чувствовал, что он проникается к хозяину чересчур лихого для высшего света застолья искренним уважением. Безусловно, великого маэстро и его музыкальный гений он чтил сколько себя помнил, но сидевший сейчас во главе стола синьор покорял Верди своей естественностью и полным отсутствием какого-либо высокомерия.
Казалось бы, находясь рядом с человеком такого масштаба легко ощутить собственное ничтожество, но все было как раз наоборот. Вокруг великого композитора царила атмосфера безусловной, равнозначной ценности каждого, кто сидел за столом. Ощущение раскованности и свободы, столь не свойственные Джузеппе в больших компаниях, было опьяняюще приятным.
Верди смотрел на краснощекого, уплетающего утку, добродушного здоровяка и видел в нем столько жизненных сил и энергии, что было совершенно непостижимо даже предположить, что какие-то доводы могли увести его с дороги большого творчества. Он мог бы создать еще десятки бессмертных, великих произведений! Сколько красоты недополучает мир из-за его бездействия! Какое состояние могло бы еще вырасти и остаться его потомкам!
Джузеппе задумался. В его голове назойливо вертелись различные формулировки вопроса, который наверняка уже жуть как успел надоесть маэстро Россини и который, как не складывай в нем слова, все равно был бы бестактностью и чистым любопытством. И все же, даже понимая, что ответ будет ничем, кроме общих фраз, Верди до зуда в ладонях хотелось услышать его лично.
Заметив внутренние метания Джузеппе, Россини улыбнулся и вопросительно посмотрел на него, как бы приглашая к беседе.
– Вас что-то беспокоит, друг мой? – по-добрососедски спросил он.
– Как вы могли уйти из оперы, когда весь мир рукоплескал вам? – выпалил Джузеппе в ответ, и голос его предательски выдал все внутреннее осуждение подобного решения.
Россини перестал есть, откинулся на спинку стула и широко улыбнулся.
– Если человеческие амбиции служат хозяину достаточно хорошо, то они, несомненно, вскоре заставят человека служить им взамен. И раньше, чем можно было бы ожидать, – вполне серьезно проговорил он, и добавил, вновь принявшись за еду, – Я не рожден, чтобы служить.
Знал ли Джузеппе, что сам уже был в услужении у своих амбиций, подобно рабу отдавая все в жизни их велению? Конечно, знал. Но признаваться в этом даже себе маэстро Верди пока был совсем не готов. Однако, слова Россини глубоко задели его. Именно эти слова он вспомнит на одном из главных поворотов своего пути.
Ужин закончился, но вечер только набирал обороты. За круглыми карточными столами собрались игроки. Сигарный дым, бурные беседы и вино рекой. Немного подвыпивший Россини вел страстную дискуссию о чем-то с Джузеппиной и Мориани.
Джузеппе, стоявший в другом конце зала с нескольким синьорами, взглянул на Джузеппину. Почувствовав его взгляд, она обернулась и улыбнулась в ответ. По глазам друг друга они поняли, что оба искренне наслаждаются вечером.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В это мгновение Россини неожиданно схватил Джузеппину и буквально потащил ее к роялю в углу комнаты, жестом приказав Мориани следовать за ним. Достав из кармана какие-то бумаги, он усадил Мориани за рояль и положил несколько листов на пюпитр перед ним. Гости заметили подготовку, зазвучали приветственные возгласы и аплодисменты.
– Спасибо, мои дорогие друзья! – повернулся к гостям Россини и низко поклонился, – Это маленькое сочинение, которое, увы, является последним смертным грехом моей старости!
Под одобрительный хохот аудитории Россини фамильярно обхватил Джузеппину за талию, показывая ей оставшиеся у него ноты. Мориани взмахнул руками, зазвучала нежнейшая романтическая мелодия, и Джузеппина с Россини запели дуэтом. Великий маэстро был обладателем шикарного тенора-баритона.
Стрелки часов перебрались за полночь, а вечеринка в усадьбе Россини даже не думала утихать. Джузеппина и Верди неторопливо вышли из стеклянных дверей гостиной к аллее. Оба пребывали в прекрасном настроении. Джузеппе с упоением слушал, как звуки пьяного веселья выпархивают из раскрытых настежь окон и тонут где-то в листве пышных кустов.
– Какая ночь! – воскликнул он.
– Какая пара! – подхватила Джузеппина.
– Сколько лет они уже живут вместе?
Джузеппина сморщила носик, пытаясь посчитать.
– Мне кажется, почти пятнадцать…
– Ха! – воскликнул Джузеппе, – Неплохо для союза крупнейшего культурного деятеля Италии и экс-хозяйки парижского борделя.
– Говорят, мсье де Бальзак был ее преданным любовником, – улыбнулась Джузеппина.
– У женщины хороший вкус!
Джузеппина звонко засмеялась.
– Маэстро Россини обязался организовать длинную очередь студентов в Италии или Франции, если у меня хватит мужества посвятить себя обучению тех, чья душа жаждет петь, – с гордостью промолвила она.
– С его именем на рекомендательном письме можно не волноваться об очереди студентов даже в России.
И снова смех. У обоих промелькнула мысль, что вот так от души и беззаботно они не смеялись уже очень-очень давно.
– «Эрнани», – произнесла вдруг Джузеппина и в ее глазах сверкнул хитрый огонек.
– Прошу прощения… – Джузеппе искренне думал, что ослышался.
– «Эрнани» Виктора Гюго может больше прийтись тебе по вкусу, – пояснила она и остановилась. Джузеппе в мгновенье стал совершенно серьезным. Джузеппина пару секунд изучала его задумчивое лицо, а потом добавила, – И Ла Фениче, скорее всего, не проявит сильного недовольства, так как первоначально предложенный театром автор был одобрен.
Они стояли, смотря друг на друга, и лицо Верди постепенно наполнялось энтузиазмом.
– «Эрнани» мне действительно больше по душе! – воскликнул он наконец, – Проклятие! Из тебя вышел бы гениальный импресарио!
Их взгляды в который раз были красноречивей любых слов. Он снова любовался ее лицом, она опять влюблялась в его глаза. И оба прекрасно понимали, что произойдет дальше.
– Уже довольно поздно, – зачем-то пробормотала она, – Я думаю, мне пора возвращаться домой.
– Если ты питала надежды на то, что я тебя сегодня отпущу, мне придется тебя разочаровать, – как давно Джузеппина не слышала этой нежности с хрипотцой в его голосе.
Возбуждение пробежало томящей волной внутри. В эту минуту она впервые за долгие двенадцать месяцев почувствовала жизнь в каждой клеточке своего тела. Джузеппина вздохнула, глядя в бесконечно родные глаза стоящего перед ней маэстро.
Через несколько минут Джузеппе из угла зала наблюдал, как Джузеппина прощается с хозяином торжества. Россини пренебрегая всеми допустимыми границами расцеловал ее в обе щеки, но выглядело это скорее тепло и по-отечески, чем пошло. Джузеппина скрылась за дверями. Верди еще раз засвидетельствовал свое почтение великому маэстро и отправился за ней.
Не успела дубовая дверь в поместье Россини закрыться за спиной Верди, как сбоку из темноты прозвучал услужливый голос:
