Импресарио заставил ее прождать в коридоре больше часа, после чего соблаговолил-таки принять.
– Я считаю себя человеком, который редко прощает предательство, – с холодным спокойствием и едва читаемым удовольствием на лице произнес Мерелли, – Тем не менее, я был готов позаботиться о тебе…
– Я больше не собираюсь видеться с ним, – перебила его Джузеппина.
– Это уже не имеет значения, дорогая. Наша маленькая сделка завершена.
Джузеппина смотрела в его полные напускного хладнокровия и презрения глаза и вдруг поняла, насколько сильно недооценивала обиду, которую нанесла этому мужчине. Поставленное год назад условие не имело ничего общего с творчеством маэстро. Оно было не больше чем жалким до низости стремлением досадить предавшей женщине. И сейчас, когда весь свет судачил о вспыхнувшем в Парме романе Стреппони и Верди, самолюбивое эго импресарио кипело желанием ее уничтожить. Любые уговоры тут были бессильны.
– Мы говорим о твоих детях, Бартоломео, – все же попыталась она.
– Ни один мужчина не может быть до конца уверен в своем отцовстве, – ответил импресарио настолько непринужденно, как будто вел разговор с приятелем за карточным столом.
Джузеппина не знала, что более унизительно: сам этот разговор или то, что ей приходилось его продолжать, надеясь на мизерный шанс сохранить благополучие.
– Ты обрекаешь нас на нищенство, – тихим ровным голосом произнесла она. Как будто прочитав ее мысли импресарио слегка улыбнулся и ответил:
– Не унижай себя, моя дорогая, продолжением этой беседы.
Не выдержав, она попыталась дать ему пощечину, но Мерелли ловко схватил ее за запястье. Смотря бывшей подруге прямо в глаза, он медленно до боли сжимал ее руку.
– Элио! – крикнул Мерелли.
В дверном проеме тотчас показалась голова помощника великого импресарио.
– Пожалуйста, предоставьте синьорине Стреппони мою карету. Велите кучеру отвезти ее туда, куда она пожелает.
***
На полях лежал серый туман. Весенняя прохлада дня была полна сырости. Джузеппина вышла из кареты напротив обвитой вьюнами кованой калитки. Саверио помогал извозчику с багажом. Вылетевшие из дома Камилло и Пеппина с радостными криками повисли на матери обнимая ее за ноги, но казалось она этого даже не чувствовала. Джузеппина застыла неподвижно, глядя в глаза синьоре Стреппони, которая стояла перед входом в дом и молча смотрела на дочь.
Несколько мгновений Джузеппина боролась за то, чтобы сохранить достоинство, несмотря на подкатывающий к горлу ком. Сегодня, впервые за долгие годы, этот бой она проиграла и разревелась. Громко и безудержно. Рыдания были абсолютно вне ее контроля.
Синьора Стреппони медленно подошла к Джузеппине, но не обняла дочь, а лишь молча забрала отцепившихся от нее испуганных детей в дом. Немало смутившись, Саверио предложил руку своей захлебывающейся в слезах госпоже и повел ее по тропинке из поросших сорняками камней к дому.
Вечером Джузеппина сидела в кресле, мерно покачиваясь в такт потрескиванию поленьев в камине и глядела на спину своей матери, которая стояла у окна и задумчиво смотрела в темнеющее небо.
– Я все потеряла, мама, – почти шепотом пробормотала Джузеппина, – у меня не осталось ничего, ничего больше нет. У нас у всех ничего больше нет.
– Разве ты не можешь связаться с маэстро Верди по этому вопросу?
– Это исключено.
Все еще вглядываясь в вечерний пейзаж, синьора Стреппони одобрительно улыбнулась.
– Ты, моя дорогая, потеряла голос, молодость и частично здоровье, – медленно проговорила она, – Но ты по-прежнему сильна, талантлива и умна. Так, наконец, создай что-то, и перестань продавать себя за монету, защиту или даже любовь, как ты всегда предпочитала делать.
По щекам Джузеппины опять покатились слезы. Услышав ее всхлипы, синьора Стреппони повернулась и на ее обычно непроницаемом лице появилось легкое раздражение.
– Перестань реветь, ради Бога, – строго произнесла она, – жалость к себе сейчас непозволительная роскошь.
– Как будто хоть когда-то я могла себе ее позволить… – огрызнулась Джузеппина, тем не менее пытаясь успокоиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Синьорина Стреппони грустно улыбнулась и покачала головой.
– Приводи себя в порядок и приходи. Мне нужна твоя помощь на кухне, – тихо произнесла она и вышла из комнаты.
На следующий день Джузеппина ждала Саверио на скамейке в саду. Разговор предстоял неприятный. В своей, некогда избалованной достатком жизни, к деньгам она привыкла относиться совершенно легкомысленно. Имеющихся накоплений у Джузеппины оставалось на то, чтобы продержаться всего несколько месяцев, а это означало, что секретарю после долгих лет службы достойного выходного пособия предложить она не сможет, и это казалось ей несправедливым.
Кроме того, только сейчас, когда Джузеппине пришлось принять решение об увольнении своего верного помощника, она вдруг впервые поняла, насколько искренне привязалась к нему. Мысль о том, что Саверио больше не будет рядом, отзывалась в ее сердце грустью.
– Вы просили меня, синьорина, – послышался голос секретаря.
Джузеппина обернулась. Саверио, стоявший у входа в сад, почтительно поклонился.
– Да. Пожалуйста, присядете? – улыбнулась она.
Как бы ни был Саверио удивлен такому приглашению, он его принял. Сев на край скамейки, он поежился и с явным смущением уставился на жука, принимавшего пыльную ванну под кустом роз.
– Саверио, я… – начала было Джузеппина, но он прервал ее негромким, очень взволнованным тоном.
– Не отсылайте меня, синьорина.
– Это никак не зависит от моего желания, – вздохнула она.
– Мне не нужно платить, – это было последнее, что ожидала услышать Джузеппина, – Синьор Мерелли был очень щедр. Я сумел накопить солидные сбережения.
От стеснения шея и лицо Саверио пошли красными пятнами. С трогательной неловкостью он просунул руку во внутренний карман своего камзола, выудил оттуда толстый бумажник и положил его на скамейку между ними. Джузеппина в полном замешательстве взглянула на бумажник, а затем на Саверио. Тот тепло и застенчиво улыбнулся.
– Как оказалось, мне некуда потратить эти сокровища, – совсем просто сказал он, – Теперь они могут сделать что-то хорошее.
Саверио пожал плечами, не зная, что еще добавить.
– Я не уверена, что я… – начала было все еще совершенно сбитая с толку Джузеппина, но запнулась, и секретарь тут же поспешно вставил.
– Я все рассчитал. Этого хватит примерно на два месяца ваших обычных расходов. Я понимаю, немного, но…
Глубокий вздох Джузеппины прервал его и без того не очень уверенную речь. Она посмотрела в выцветшие, наполненные искренней добротой, голубые глаза старого слуги.
– Это самый благородный жест, который когда-либо встречался на моем пути, – призналась она.
– Я уже в том возрасте, когда верность куда важнее оплаты, – будто извиняясь, улыбнулся Саверио.
Джузеппине захотелось обнять милого старика, однако это было бы уже чересчур.
– Спасибо, – только и ответила она.
Он кивнул, явно не понимая, что делать дальше, еще раз улыбнулся и уже было встал, но Джузеппина легким движением тронула рукав его камзола.
– Посидите со мной еще немного? – попросила она, – мне хотелось бы продлить ощущение верного дружеского плеча рядом.
Он сел обратно на скамейку. Они задумчиво любовались садом и оба удивлялись тому, какое тихое, мягкое, но несказанное удовольствие доставляет минута простой человеческой искренности и доброты. Каким источником внутренней силы становится необусловленное потребностями чувство собственной нужности кому-то рядом.
Осмотревший на следующий день Джузеппину доктор вновь уложил ее в постель на несколько недель, позволив, словно заключенному, лишь две прогулки в день на заднем дворе и запретив любые физические нагрузки. Дни опять наполнились вонючим запахом прелых трав, горячими компрессами и дыхательными процедурами. Долгие два месяца лечения все происходящее вокруг было как будто за стеклом. Даже звуки голосов, стоявших у ее постели людей, доносились откуда-то издалека. Джузеппине приходилось проводить множество часов в одиночестве, но, когда кто-то появлялся рядом, ничего, кроме желания вновь остаться наедине с собой, не возникало.
