— Все перечисленные тобой вопросы интересны, но второстепенны, — спокойно заметила Зоя. — Я думаю, со временем мы получим на них ответы. Пока же мы знаем главное: нужно сосредоточиться на Громове, не отвлекаясь ни на что другое. Этот совет мы получили из тайника, на который тебя вывел Ротвеллер своим упоминанием о Ломоносове. Если старик больше ничего тебе не сказал, значит, у него были на то веские причины. Давайте действовать. Дедушка Сяо, отправляйтесь-ка за таксомотором. Слышите шум улицы? Москва уже проснулась.
Кажется, лидерство в команде сменилось. Зоя подводит итоги обсуждения, отдает приказы и самое удивительное, что женоненавистник Айзенкопф их выполняет. Вот о чем не без оторопелости думал Норд, когда липовый китаец отправился за машиной.
Гальтон сидел на краю крыши, слушая звуки утреннего города. На девушку не смотрел, чтобы не выдать своих колебаний.
Двух командиров в экипаже не бывает. Сейчас, когда Курта нет, самое время объяснить это княжне. Если бы не особенные отношения, в которые Гальтон вступил с ней на пароходе, разговор было бы провести гораздо легче. Непростительная слабость и хуже того — безответственность смешивать рабочие отношения с интимными. Зоя удивительная девушка, которая поставила под серьезное сомнение Правило № 5, гласящее, что самозабвенной любви на свете не существует. Но безумие страсти, подобно опасному зверю, следует дрессировать и держать в вольере, иначе этот хищник оставит от тебя одни обглоданные кости. Об этом и нужно поговорить с Зоей. Во-первых, она умный человек и врач. Во-вторых, предана делу не меньше, чем он. В-третьих, по самому ее поведению видно, что она тоже решила оставить любовные утехи на потом. Например, минувшим вечером она повела себя очень разумно, уклонившись от близости. Гораздо разумнее, чем руководитель экспедиции.
И всё-таки необходимо расставить точки над i. Особенные отношения замораживаются до окончания миссии. Командир группы — доктор Норд. Он выслушивает мнения и советы коллег, но принимает решения единолично. Анархия и разброд исключаются.
Гальтон постарался как можно правильнее сформулировать фразу, с которой приступит к непростому объяснению. Он скажет мягко, но не допускающим возражений тоном: «Я хочу тебя кое о чем попросить. То, что между нами произошло в небе и потом в каюте, было чудесно. Но мы оба ответственные люди…». Дальше — в зависимости от ее реакции.
Решительно повернувшись, он начал:
— Я хочу тебя… — И запнулся, увидев выражение ее лица.
Зоя сидела по-турецки, вся освещенная утренним солнцем. То ли от его лучей, то ли от чего-то еще щеки раскраснелись, глаза пылали, а губы были приоткрыты и сияли влажным, жарким блеском.
— Я тебя тоже! — прошептала она. — Просто с ума схожу! Всё к черту… К черту, к черту! Только ты! Ты!
Наклонившись, она схватила его за руки и с силой потянула, так что он опрокинулся на нее. Заготовленная фраза и все правильные мысли вылетели у доктора из головы, будто их там никогда не бывало. Он мял и комкал ее юбку, Зоя тоже расстегивала его одежду. Они мешали друг другу, и оба постанывали от нетерпения и голода.
Загрохотала, задребезжала железная крыша.
Кошки оживились, задвигались. Сначала раздалось деловитое мяуканье, потом истошный, сладострастный вой.
— Кыш, кыш, кыш, кыш, кыш, кыш… — хрипло повторяла княжна, жмурясь от ослепительного сияния, лившегося с неба.
Способность рационально мыслить вернулась к Гальтону благодаря двум обстоятельствам. Первое — гудение автомобильного клаксона — не смогло прорваться в нирвану, где пребывал доктор Норд. Второе оказалось более чувствительным. Ноготки, самозабвенно царапавшие ему спину, вдруг впились в нее что-то очень уж яростно.
— Honey, — растроганно прошептал Гальтон.
Вместо стона наслаждения Зоя сказала:
— Прости, но это приехало такси. Нам пора!
И колдовство сразу кончилось. Норд встрепенулся.
Сколько времени сигналит машина? Наверное, жильцы уже высовываются из окон. Скорее вниз!
Зоя приводила в порядок растерзанную одежду, наскоро приглаживала волосы. В ее глазах поблескивали слезы — похоже, что от злости.
— Чертов Айзенкопф! Бегом он, что ли, несся? Он это сделал нарочно!
— Нет, прошло больше получаса… — удивился Норд, посмотрев на часы. Ему казалось, что безумие не длилось и минуты.
Что ж, один из первых симптомов сумасшествия — неадекватное восприятие времени.
Княжна, очевидно, подумала о том же, но выразилась более изысканно:
— The time is out of joint.
— Метко сказано, — похвалил Гальтон.
Она засмеялась, потрепала его по макушке.
— Вперед, Колобок. Серый волк близко!
* * *
Захватив металлический чемоданчик с «универсальным конструктором», они поскорей спустились во двор, где продолжала клаксонить машина.
Норд осторожно выглянул из подъезда.
За рулем черного фордовского фаэтона,[61] облокотясь о дверцу, сидел смуглый парень, у которого из-под кепки высовывался лихой черный чуб.
— Ты к каким, милок? — крикнул из окна старушечий голос.
Другой, помоложе, визгливо пригрозил:
— Перестань дудеть, ирод! Милицию вызову!
— Не иначе к Абрамовичам, у их денег куры не клюют, — предположили где-то поблизости — видимо, на первом этаже. — Кажный день на таксях ездеют.
Шофер скалил зубы (ослепительно белые, но с золотой фиксой), отвечал всем подряд:
— Я за тобой, бабка! Из крематория!
— Не трясите прической, гражданка, папильотки порастеряете!
— Не на «таксях», а на таксомоторе, лапоть!
Айзенкопф сидел на заднем сиденье, не высовывался.
— Идем!
С независимым видом, рука об руку, Гальтон с Зоей дошли от подъезда до машины.
Дом обсудил и их:
— Чьи это? Из двадцать второй, что ли, которые новые?
— …Нет, тот плешивый, а этот бритый.
— Тоща-то, тоща!
Водитель выскочил, помог уложить вещи в багажник.
— Чемодан, саквояж, сумка. По таксе полагается пятьдесят копеечек за место, но дедок сказал — платит вдвое. Значит, выйдет по рублику. Подтверждаете?
— Само собой.
Гальтон залез в машину, ему хотелось побыстрей отсюда уехать.
— Повезло, — шепнул Айзенкопф по-английски. — Нормальный парень, не коммунистический. Любит деньги. За двойную почасовую будет нас возить хоть круглые сутки.
— Браво, Курт! Свои колеса — это здорово.
— Моя звать Сяо Линь, — певуче ответил биохимик.
Разбитной таксист сел на место, обернулся, обшарив клиентов взглядом сметливых маслянистых глаз.
— Витёк, — представился он новым пассажиром. — Я чё хочу предлóжить, граждане. Если желаете, я с напарником договорюсь, буду вас хоть неделю катать. Ему десятку за смену в зубы — доволен будет. А мне сотенную, и я весь ваш, хошь днем, хошь ночью. Плюс бензин, конечно.
Предложение, вероятно, было жульническим, но Гальтона идеально устраивало. С этим плутом экспедиции, действительно, повезло. Наверное, до революции в Москве, как во всяком большом городе, водилось множество пройдох, умевших легко зашибать деньгу. Ян Христофорович гордо сказал, что «золотой дьявол» в стране большевиков растерял свои чары, но, оказывается, не для всех. Товарищам Картусову и Громову предстоит еще немало потрудиться, чтобы селекционировать новое человечество.
Доктор открыл рот, чтобы согласиться с предложенными условиями, но биохимик толкнул его коленом.
— Сьто люблей — сибко много, — строго пропищал он. — Моя плати писят, а бензина пловеляй.
Он, конечно, был прав. Следовало поторговаться, чрезмерная уступчивость выглядела бы подозрительно.
Стороны сошлись на семидесяти пяти и остались полностью довольны друг другом.
Выруливая из двора, Витек поинтересовался:
— А вы, извиняюсь, кто будете? Откуда? К нам в Москву надолго? Я тут всякое-разное знаю. Могу и рассказать, и показать, отвезти куда надо, с кем надо познакомить. Если гражданочка насчет хороших духов или шмоток интересуется — организуем. Ресторан знаю, где собачатину жарят… Куда доставить прикажете?
Шоферу было ужасно любопытно, что за люди такие. Он всё поглядывал в зеркало то на хорошенькую «гражданочку», то на китайца, которому и была адресована реплика про собачатину. Гальтон на Витька большого впечатления не произвел.
— He’s too nosy. I’ll shut him up,[62] — краешком рта шепнула Зоя и мрачно заметила. — Много болтаешь, парень. Увянь. Двигай пока по Тверской.
Грубость подействовала благотворно. Водитель нисколько не обиделся, а молоть языком перестал:
— Усек. Никаких вопросов.
Что именно он «усек», выяснилось минуту спустя, когда такси повернуло на улицу Герцена. Возле дома 18 стояло несколько автомобилей, на тротуаре белели гимнастерки милицейского оцепления. Мимо такси, требовательно гудя, пронесся автобус синего цвета с надписью «Спецтранспорт».
