каждый день. Я бы вышла за эту квартиру замуж и приютила бы стаю шарпеев, страдающих от недержания.
– Зачем ты пришла? – спрашивает Нолан минут двадцать спустя. Похоже, лекарства начали действовать.
– На сайте «Вэнити фэйр» опубликовали статью, – объясняю я рассеянно, пока нарезаю морковь. В компании Нолана, в этой теплой квартире, где повсюду его запах, за приготовлением вкусной еды сложно возмущаться. – О том, что ты проиграл Коху.
– Это была ничья. Но я проиграл Лью, который потом обыграл Облонского, и еще у меня была ничья с Антоновым, так что в итоге я занял второе место.
– Да, да, я уверена, что твой член длиннее, чем у Коха, но давай сосредоточимся на проблеме. Кох сказал в интервью «Вэнити фэйр», что мы с тобой встречаемся, а «Шестая страница» опубликовала наше совместное фото. И теперь крошечный процент популяции Земли, который увлекается шахматами, думает, что мы в отношениях.
– А мы не в отношениях?
Я поворачиваюсь к нему, чтобы он увидел всю ярость в моих глазах.
– Ты ни с кем не встречаешься. Сам же сказал.
– Еще я сказал «до последнего времени».
Мое сердце пропускает удар.
– Почему тебя это не беспокоит? Я прощаю тебя, так как ты на пороге смерти, но мы должны внести ясность.
– Конечно. Валяй.
– В смысле? Вместе. Мы должны исправить это вместе. Давай выпустим заявление для прессы. Или купим рекламный баннер на самолете, чтобы все узнали правду. Хоть что-нибудь.
– Я не буду всем этим заниматься. Но ты можешь, если хочешь.
Я мрачнею еще сильнее:
– В смысле не будешь? Мои друзья и сестра прочитают статью и поверят во всю эту белиберду.
– Я с радостью объясню все твоим друзьям, или позвоню им по фейстайму, или куплю для них воздушную рекламу, чтобы все объяснить. Но рассказывать журналистам о своей личной жизни не собираюсь.
– Почему?
– Мэл, я понимаю, ты расстроена. Но со мной такое не впервые. С прессой бесполезно спорить, даже когда они неправы. Все, что ты можешь сделать, – это игнорировать их. Первое правило шахматного клуба: никогда не гугли себя.
Я накрываю кастрюлю крышкой и, скрестив руки, облокачиваюсь о стол.
– А я думала, что первое правило шахматного клуба гласит, что белые ходят первыми. Понимаю, слух о сестрах Бодлер больно по тебе ударил, но…
– Я имел в виду то дерьмо, которое они печатали о моем дедушке, – Нолан смотрит на меня ничего не выражающим взглядом. – А что за слух о сестрах Бодлер?
Смущенная, отвожу взгляд, ведь я знаю про эти сплетни, а он нет. Может сложиться впечатление, что меня волнует его жизнь.
– Просто… говорят, ты встречался с кем-то из Бодлер.
– Оу, точно. Там две сестры, да? Эмиль мне рассказал.
– Так это правда?
Нолан вздергивает брови:
– Ты знаешь, что нет.
Точно. Знаю.
– Тогда откуда взялись эти слухи?
– Одна из сестер была на какой-то вечеринке, куда меня заставил пойти менеджер. Это было в то время, когда я еще к ней прислушивался. Наверное, тогда я и понял, что с меня хватит.
Подаюсь вперед, опираясь на локти, ненавидя себя за то, что хочу услышать продолжение.
– Которая из сестер?
– У нее имя вроде начиналось с Дж.
Я вздыхаю. У обеих имена начинаются с Дж.
– И что случилось? Вы разговаривали, и ты не собирался… ну, понимаешь.
– А ты бы с ней замутила?
– Если бы была на той вечеринке? О да.
Нолан склоняет голову набок:
– И зачем?
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты бы от этого получила?
Я пожимаю плечами:
– Мне нравится секс. Он заставляет испытывать приятные – порой даже очень приятные – ощущения. Особенно если ты в настроении, а твой партнер – интересный или привлекательный человек. Мне нечего стыдиться.
– Ты и не должна, – говорит Нолан, хотя по его тону я понимаю, что он сам до конца не осознаёт, что я имею в виду. Секс и влечение – это то, что он пока не распробовал. – Как насчет эмоциональной близости? Или духовной связи?
– Я это не отрицаю. Уверена, для разных людей секс подразумевает разные вещи, и уважаю выбор каждого. – Я отмахиваюсь от воспоминаний о прошлой ночи, когда общалась с Алексом. – Но привязанность – это не про меня. Сближаться с кем-то всегда риск.
– Риск? Почему?
Я пожимаю плечами, понимая, что пока не готова объяснить.
– Мне все это не нужно. Я и так слишком занята.
Нолан кивает с понимающим видом:
– Ты заботишься о своей семье.
Я выгибаю бровь:
– Разве мы не обсуждали твою интрижку с одной из сестер Бодлер?
– Я толком не помню, что тогда случилось. Мы… Подожди.
– Что? – Я наклоняюсь ближе, чувствуя, что глаза вот-вот вылезут из орбит.
– Там был Каспаров◊.
– Бывший чемпион мира?
– Да. Предлагал сыграть со мной.
– И?
– Что «и»? Мы сыграли.
– Давай кое-что проясним. Ты выбрал шахматы со стариком вместо секса?
Нолан смотрит на меня, как монашка из отдаленного монастыря, которой я пытаюсь объяснить, что такое биткоин.
– Ты меня вообще слушала? Это был Каспаров◊.
У меня вырывается смешок. Затем еще один. Я прижимаю ладони ко лбу и не могу перестать смеяться, думая о том, что, когда Нолан не ведет себя как полный мудак, он довольно милый. Когда я вновь смотрю на него, он пальцами перебирает прядь моих волос, будто это дорогой шелк. Его взгляд все еще немного стеклянный, так что я не возражаю.
– Надеюсь, это хотя бы была игра всей твоей жизни? – спрашиваю я.
Нолан смотрит мне в глаза:
– Нет. Не была.
– Тогда на что это было похоже?
Мы никак не можем разорвать зрительный контакт. Я чувствую, что мой позвоночник вибрирует, и черт знает почему. Раздается сигнал кухонного таймера, и мы оба отводим взгляд.
Я наливаю суп в чашку с надписью про Эмиля, потому что считаю, что заслужила лицезреть эту дивную картину.
– Вкусно, – с удивлением сообщает Нолан после первой ложки, что меня даже немного оскорбляет. – Не сравнится с мясным рулетом твоей мамы, но…
Я щипаю его за предплечье, но с тем же успехом могла бы ущипнуть статую. Он криво ухмыляется. И с легкостью съедает четыре порции, пока я грызу свой сникерс, притворяясь, что ни капельки не польщена. Мой уровень адреналина снижается, и я вспоминаю, что дала своему бренному телу меньше пяти часов сна и никакого кофеина.
– Ты готовишь? – рассеянно спрашиваю я.
– Редко. И не то чтобы хорошо.
– Но у тебя офигенная кухня, – я качаю головой. – Призовые деньги в шахматных турнирах – это что-то с чем-то.
– Так и есть. Правда, у меня был приличный трастовый фонд. Сама решай, какой из вариантов более приемлемый.
– Хорошо иметь таких родителей.
– Дедушку, – поправляет меня Нолан. – Раньше это была его квартира.
– Оу, – я прикусываю нижнюю губу, раздумывая над следующим вопросом. – Разве твой дедушка не…
– Ага. Играл в шахматы, сошел с ума и едва не убил меня, когда мне было тринадцать, – он не улыбается, однако в тоне меньше горечи, чем я ожидала.
Я все равно морщусь:
– Не лучший способ говорить о чужом психическом здоровье.
– Согласен. Дедушка страдал от поведенческого варианта лобно-височной деменции. Так понятнее?
Не отвечаю, и Нолан добавляет:
– Ты знала, что есть тип лобно-височной деменции, который передается по наследству?
Открываю рот и тут же закрываю. У меня такое чувство, что всему виной не только высокая температура, так что мне надо быть осторожной.
Нолану Сойеру нужна поддержка. Звучит странно, но все же.
– Боишься, что это случится с тобой?
Из Нолана вырывается невеселый смешок.
– Знаешь, что забавно? Раньше я боялся до усрачки, но теперь уверен, что меня это не коснется. Потому что как только я эмансипировался, то сразу сделал генетический тест. Вот только, насколько мне известно, мой отец тестирование не проходил. В какой-то момент я перестал отвечать на его звонки, но раньше он каждый день – каждый божий день – твердил мне, что если продолжу играть в шахматы, то закончу как дед. Будто все беды у него действительно были из-за шахмат.
– Звучит… глупо.
– Ну да. Глупые люди обычно говорят глупые вещи.
Нолан больше не смотрит мне в глаза, а прожигает взглядом пустую
