Дефне появляется озорная улыбка. – Но это неправда. И как только ты это понимаешь, у тебя никто не может это забрать. На следующий день после того, как прочитала об этом исследовании, я пошла и сделала вот это. – Она снимает кардиган, чтобы продемонстрировать татуировку с шахматной доской на своем предплечье.
– Что это?
– Москва, 2002 год. Финальная расстановка в партии, где Юдит Полгар обыграла Гарри Каспарова◊. Она сделала это, несмотря на то что однажды он высказался о ней как об обладательнице «несовершенной женской психики».
Я смеюсь. И не прекращаю смеяться еще целую минуту.
– Это… Это потрясающе.
– Знаю, – Дефне тоже смеется. Затем выражение ее лица меняется на серьезное, и она берет меня за руку. – Мэллори, я выросла в этом мире, и я знаю, о чем думают эти придурки. Но все меняется. Старые пердуны из ФИДЕ начали понимать, что не могут заставить женщин перестать играть в шахматы. Они увидели тебя и подумали, что это их шанс. Ты была аутсайдером, который проявил себя на больших соревнованиях. Другие женщины годами были у них перед глазами, а твое приглашение они могут аргументировать тем, что ты новичок с низким рейтингом, но серьезным потенциалом. Они хотят использовать тебя для жеста доброй воли, но я-то их знаю. Знаю, что в реальности они в тебя не верят. Думают, любая твоя победа будет случайностью, а первое место тебе и вовсе не светит.
Что-то сжимается внутри меня. Разве это не то самое, в чем я неделями пыталась убедить себя? Что это не мой уровень. Что я не готова. Что я недостаточно хороша. «Я проиграю» – было моей установкой по умолчанию. Потому что… Мне не хватает опыта. Потому что я не хочу этого и не заслуживаю. Потому что я женщина?
«Ты в курсе, насколько невероятная?» – спросил меня Нолан в Торонто. Я тогда ответила утвердительно, но глубоко внутри знала, что во мне нет ничего особенного. А как на самом деле?
Я смотрю Дефне в глаза. Она всегда поддерживала меня. Всегда была со мной откровенной. Никакого фальшивого позитива.
– Ты думаешь, я могу выиграть Турнир претендентов? – спрашиваю я и замираю в ожидании ответа.
Она берет меня за вторую руку, и я чувствую, что она по-настоящему в меня верит. Что она рядом. Что теперь я сильнее.
– Мэллори. Я думаю, что ты можешь выиграть матч на первенство мира.
Глава 17
Из аэропорта Лас-Вегаса нас забирает седан и отвозит в Вестгейт. В лифте по-деловому одетый представитель ФИДЕ рассказывает мне о зале для пресс-конференций, ВИП-ложе и ежедневной компенсации за еду, сумма которой может конкурировать с ежемесячным бюджетом семейства Гринлиф. На подушке меня ждет черное письмо с выпуклым логотипом – приглашение на церемонию открытия, которую посетит мэр Невады. Еще там будет посол Азербайджана – ему предоставлена честь разрезать ленточку.
Вот такие серьезные соревнования. Настолько серьезные, что я задаюсь вопросом, не встречу ли здесь текущего чемпиона. Затем сразу даю себе мысленную пощечину за то, что опять думаю о нем.
Ведь ничего, кроме проблем, мне это никогда не приносило.
– Ты уверена, что там нет дресс-кода? – спрашиваю Дефне через балконную перегородку соседнего номера.
Как бы мне хотелось, чтобы Дарси и Сабрина были здесь, со мной. Мама бы тоже с удовольствием посмеялась над нелепой экстравагантностью этого турнира. Но они дома, и мне снова пришлось солгать («Еду навестить Истон в Бодлер»). Мама рада, что я увижусь с подругой. Сабрина ненавидит меня за то, что я «сконцентрирована на себе больше, чем мишень для дартса». Дарси же гуглит каждый мой шаг с таким рвением, что акции Кремниевой долины, наверное, выросли пунктов на двести.
А я здесь одна. Ну, почти одна.
– Никакого дресс-кода, – убеждает меня Дефне. – Хотя там, скорее всего, будет парад из рубашек и кардиганов. И все серые.
– Может, мне купить черную юбку-карандаш?
– Если хочешь. Но я расстроюсь, если не увижу тебя на сцене в ярком кроп-топе.
Я ухмыляюсь, ощутив внезапный прилив благодарности.
– Тебе повезло: они у меня с собой.
Для церемонии я надеваю платье-футляр, которое Истон купила мне в секонд-хенде за семь долларов. Моя жизнь – дерьмовый макмаффин, и я оставила всякие попытки его съесть. Именно поэтому даже не удивляюсь, что первый, кого я встречаю, – это Кох.
– Ну, ну, ну, – говорит он, напоминая плохо прописанного злодея из вселенной Остина Пауэрса. – Только взгляните, какую бедняжку привели сюда член Сойера и жалость ФИДЕ.
– Наверное, дорогой, Мальте? – спрашиваю я, беря с подноса клубнику в шоколаде.
– «Дорогой» что?
– Поношенный костюм из сексизма, который ты все никак не снимешь.
Кох прищуривается и подходит ближе.
– Тебе здесь не место, Гринлиф. Ты единственный игрок, который не заслужил свое место в Турнире претендентов. Ты никто.
Я хочу толкнуть его. Ударить. Хочу запихнуть клубничину ему в нос. Но в зале полно журналистов. Я замечаю представителей Пи-би-эс и кучу микрофонов с логотипами кабельных каналов. Из этого турнира chessworld.com выжмет все до последней капли, включая прямой эфир, транслирующий, как участники выщипывают брови. Здесь ни у кого нет права на ошибку.
Так что я мило улыбаюсь в ответ:
– И все же, когда ты в последний раз играл с этой никем, эта никто выиграла. Пища для размышлений, а?
Я отворачиваюсь, чтобы найти что-нибудь безалкогольное, и представляю, как у Коха глаза на лоб полезли от моих слов. Не могу найти ни Дефне, ни кого-то еще, кого бы я знала, но совсем скоро мы перезнакомимся с остальными игроками, ведь каждый день проходит по партии. Играет быстрая фортепианная мелодия, и я перемещаюсь к столу, предвкушая, как набью живот. Вдруг кто-то обнимает меня со спины:
– Приве-е-ет!
– Тану!
– Вот это платье! – заявляет она, рассматривая вышивку на ткани. Ярко-зеленую. – Папочка одобряет.
– Тану, мы это уже обсуждали, – следом появляется Эмиль и наклоняется, чтобы обнять меня. – И как после такого брать ее с собой, Гринлиф? Даже не знаю, откуда у меня столько терпения.
– Ребята, что вы здесь делаете? Разве вы не должны быть на учебе?
– Да пошла она, – Тану машет рукой. – Мы отказываемся жить по правилам и не связаны обязательствами современного общества.
– Зимние каникулы, – объясняет Эмиль.
– Ясно.
– Мы будем заниматься, пока Нолан готовится к матчу на первенство мира.
– Оу. Нолан здесь?
– Мэл, мы тоже с радостью тебе поможем, – говорит Тану. На мой вопрос она не отвечает.
– Поможете в чем?
– Большинство игроков берет на Турнир претендентов секундантов. С тобой только Дефне, верно?
Секунданты – это ассистирующие игроки, которые помогают тренироваться, воспроизводить и анализировать старые партии, придумывать новые атакующие и защитные стратегии.
– Дефне, да. И…
И Нолан. Его сообщения. Он как будто отвечает на мои вопросы раньше, чем я успеваю их задать. Вряд ли я когда-нибудь это признаю.
– И еще Оз Нотомб предложил обсудить с ним стратегию, – заканчиваю я.
– Тогда позволь нам тоже помочь. Можем встречаться по утрам. Разбирать слабые и сильные стороны твоего оппонента. Обсуждать дебюты. Мэл, ты талантливая, но помощь еще никому не помешала.
– Это Нолан вас попросил?
Тану и Эмиль обмениваются короткими взглядами.
– Послушай, – произносит Эмиль, – не только Нолан, но и мы желаем тебе победы. – Внезапно тон его голоса меняется на капризный, как у ребенка: – Неужели путин, который мы разделили в Торонто, ничего для тебя не значит?
Вот так в семь часов утра я вместе с Дефне оказываюсь в кафе. Тану и Эмиль уже там и едят один французский тост с заварным кремом на двоих. Если Дефне вдруг потребуется инструкция… но нет, все в порядке. Она крепко их обнимает и интересуется, как Тану в Стэнфорде, когда она успела остричь челку и как там ее котик. Я начинаю думать о том, чтобы нарисовать себе схему, откуда все здесь друг друга знают, как вдруг Эмиль достает шахматную доску и заявляет с жесткостью тренера из Национальной футбольной лиги:
– Фэгард-Ворк. Датчанин. Тридцать шесть. Прекрасный позиционный игрок, хотя его золотые годы уже позади. Любит начинать с d4 и c4.
