кружку. Его локти лежат на мраморной столешнице, и мне хочется наклониться ближе. Кажется, ему больно, поэтому я не рискну прикоснуться к нему, но рада, что сейчас здесь. С ним.
Я так делаю, когда расстроена Истон. И Дарси. И Сабрина, если она мне позволяет. Придвигаюсь ближе, чем обычно. Дышу одним воздухом. Позволяю нашим запахам смешаться в один. Я делаю это для своих сестер и подруги, а теперь для этого глупого чемпиона-переростка, которого пытаюсь поставить на ноги.
Мы оба очень странные.
– Эта квартира, которую он тебе оставил… слишком большая для одного человека, – бормочу я.
– Хочешь ко мне переехать? – его тон становится таким же искренним, как и мой.
– Конечно. Я продам свою поджелудочную железу. Думаю, на первые три месяца аренды хватит.
– Тебе не нужно ничего платить. Просто выбери комнату.
– И ты будешь принимать плату в виде компании? Я буду спасать тебя от ужина в одиночестве за этим пятнадцатиметровым столом, освещенным канделябрами, в стиле Брюса Уэйна?
– Обычно я ужинаю вон за той шахматной доской.
– Удивлена, что ты вообще ужинаешь. Думала, питаешься исключительно слезами своих врагов.
Нолан улыбается и… боже.
Он оскорбительно, уникально, убийственно красив.
Я делаю шаг назад, беру свою сумочку, выбрасываю упаковку из-под сникерса.
– Остатки супа – в холодильнике. Через пять часов снова прими жаропонижающее. И попроси кого-нибудь прийти. Потому что если ты скончаешься, об этом должны узнать прежде, чем крысы начнут пожирать твои внутренности.
– Но ты здесь.
– Я была здесь. А теперь ухожу.
Нолан заметно сдувается, и во мне просыпается что-то типа сострадания.
– Где Эмиль? – спрашиваю я.
– Я не собираюсь звонить Эмилю, потому что у меня насморк. Он готовится к экзаменам и по три часа в день тоскует по Тану.
– Тогда позови кого-нибудь другого.
Нолан качает головой:
– Со мной все будет в порядке.
– Не будет. Когда я пришла сюда, ты был наполовину мертв.
– Тогда останься.
– Я уже опаздываю в «Цугцванг». Я…
Он смотрит на меня своими темными, ясными глазами, и я не могу просто так уйти. Не могу оставить его. Что, если он умрет от обезвоживания? Получается, это будет моя вина. Мне бы не хотелось, чтобы призрак Нолана преследовал несколько поколений женщин семейства Гринлиф. Я прослежу, чтобы придурок остался жив.
– Наша работа состоит в том, чтобы играть в шахматы, так что мы можем сыграть партию, – говорит он, пока я пишу Дефне сообщение, что у меня ЧП. – Мы должны быть продуктивными членами капиталистического общества.
– Хорошая попытка.
– Она сработала?
– Нет. Нолан, ты все еще выглядишь как зомби. Иди поспи, а я потрачу свой день на просмотр ключей к «Дрэгон эйдж» через твой вайфай.
– Дрэгон что?
Так я оказываюсь у Нолана на кожаном диване и рассказываю ему про эльфов, яйцеголовых и конец света. Поставленное фоном видео и присутствие Нолана успокаивают.
– Это мне нравится больше, чем сериал про Джагхеда, – говорит Нолан через десять минут.
Я зеваю, довольная услышанным.
А затем, десять минут спустя, проваливаюсь в сон.
Послеполуденное солнце слепит глаза, но мне все равно. Удается игнорировать яркий свет, потому что я завернута в самое кайфовое одеяло на свете. Идеально, пять с плюсом, двенадцать из десяти, пять звездочек на «Амазоне». Под ним тепло, и моя спина прижимается к спинке дивана, такой твердой и тяжелой – идеальное сочетание жесткого и мягкого. В основном жесткого, но в хорошем смысле. Чья-то нога приятно зажата между моих, а рука обнимает меня в области ребер. Я практически не могу двигаться, но не возражаю, потому что чувствую себя в безопасности. Совсем как король в хорошей игре.
Я никогда отсюда не уйду. Теперь я живу здесь, в этом раю. Открываю глаза, чтобы изучить свои новые владения и…
Нолан прямо передо мной. Смотрит на меня. И что-то говорит мне, из-за чего я, по идее, должна паниковать. Но я способна сказать только:
– Эй.
– Эй, – отвечает он где-то около моих губ.
Нолан пахнет чем-то невыразимо мужским – запах насыщенный и приятный.
– Эй, – говорю я снова, и мы оба улыбаемся. Воздух между нами сладкий на вкус. Внезапно глаза Нолана, его нос, губы становятся еще ближе и…
Что-то начинает вибрировать. Меня резко выбрасывает обратно в реальность. Я высвобождаюсь из хватки, чтобы сесть.
– Игнорируй, – приказывает Нолан, но я игнорирую его самого.
Что это было? О боже. Я никогда ни с кем вот так не спала. Никогда. Не так. Не… что вообще происходит?
А вибрация все не прекращается.
– Думаю, это мой телефон…
Ага, вот он. Куда нажимать? Красненькая кнопочка? Нет, точно, зеленая.
– Слушаю.
– Мэл? Все в порядке? – Дефне.
– Да. Прости, что не смогла прийти. Я…
– Ты уже видела?
Черт. Статья.
– Я… Не волнуйся насчет этого. Это неправда – я не сплю с Ноланом.
Нолан вскидывает брови. Он все еще держит меня за талию, и мне просто хочется умереть.
– Я хочу сказать, не в том смысле…
– Я не про Нолана.
– Оу. – Фух. – А про что тогда?
– Турнир претендентов, Мэл. Ты получила приглашение.
Глава 16
– …Шахматные скандалы обычно не вызывают ничего, кроме зевоты, но сегодня мы поговорим о чем-то по-настоящему интересном. Не мог бы ты рассказать нашим зрителям главные новости о борьбе за мировое первенство?
– Вот какое дело, Марк, девять из десяти шахматистов отбираются на Турнир претендентов согласно рейтингу или через квалификационные турниры. Но десятого – темную лошадку – выбирает ФИДЕ. Обычно место достается шахматисту из топ-десять, который не попал на Турнир претендентов по какой-то причине. В этом году все думали, что это будет Антонов. Или Земэйтис. Или Панья, хотя в феврале, в самый разгар чемпионата, у него должен родиться ребенок, поэтому он бы сам, скорее всего, отказался. Вместо этого на прошлой неделе комитет выбрал неопытного игрока с низким рейтингом. Надо отметить, Гринлиф – талантливая шахматистка с большим будущим. Но она играет профессионально только несколько месяцев и пока не выиграла никаких значимых соревнований. Она однозначно проявила себя на Олимпиаде, но выбрать ее для Турнира претендентов – все равно что пригласить третьеклашку в футбольную лигу. Турнир состоится после Дня благодарения в Лас-Вегасе; и многие сомневаются, что она сможет на равных соревноваться с игроками другого уровня.
– Поговаривают, ее выбрали, потому что она женщина.
– Действительно, ходят разговоры, что профессиональные шахматы мало представлены женским полом, и приглашение Гринлиф может быть связано с этой проблемой. Но в мире множество женщин с более высокими рейтингами и серьезным опытом. Так что разговоры, скорее, идут не о том, что Гринлиф женщина, а том, чья именно она женщина.
– Вот это уже интересно!
– Ага. Нолан Сойер… Вы же знаете Сойера, верно?
– Конечно.
– Он принадлежит к шахматной элите, настоящая рок-звезда этого спорта. Его влияние простирается настолько далеко, что я бы не удивился, если бы оказалось, что именно он надавил на ФИДЕ, чтобы его девушку пригласили на Турнир претендентов. Все мы видели фотографию, на которой они с Гринлиф запечатлены в довольно интимной позе.
– Понимаю, о чем вы.
– Еще бы! Так что людям любопытно…
– Прекрати пытать себя, Мэл.
Я отрываюсь от экрана своего макбука и обнаруживаю Дефне, стоящую в дверях. Серебряное колечко в носу поблескивает, в глазах – беспокойство.
– Но если решишь продолжить пытку, не могла бы ты использовать наушники? – Оз сердито зыркает на меня со своего рабочего места. – Не все из нас гении, которых ошибочно приняли за любовницу Сойера. Нам приходится реально тренироваться.
– Просто… – я массирую виски. – Почему в «Сегодня» вообще обсуждают шахматы? Разве они не должны рассказывать о более серьезных вещах? Про гидроразрыв, устойчивое терраформирование Марса или книжный клуб Малалы?
Оз моргает:
– Ты вообще когда-нибудь смотрела кабельное телевидение?
Я издаю стон и врезаюсь лбом в стол.
Знаю, мое нытье больше в стиле Сабрины, но я заслужила право немного пострадать, потому что ноябрь выдался отстойный: каждый в шахматном мире думает, что я фанатка Нолана и меня
