— Нам надо поторапливаться, — сказал Лассе.
Он уже начал относить мешки к низкому погрузочному причалу. Ида вся продрогла, но стала помогать.
На деревянных воротах болтался висячий замок. Лассе достал ключ.
32
Ида никак не могла согреться. За дверью была темная прихожая и раздевалка. Краска на стенах облупилась, пахло плесенью. Лассе забрался на табуретку под лампой дневного света, на потолке что-то щелкнуло, и помещение осветилось бледно-желтым светом. Пока он привычно обходил помещение и зажигал все светильники, Ида осматривалась.
В углу стоял верстак, под которым лежал свернутый пожарный шланг. Здесь были также деревянные ящики, радиатор, различные провода и дверцы от шкафов — все старое. На стене висел лист бумаги с высохшими водяными разводами:
Правила распорядка: Рабочий без приказа своего начальника не имеет права посещать какое-либо рабочее место, кроме собственного, и не имеет права вмешиваться в работу других. Мусор, солому, бумагу и отходы из разметочного цеха надо класть в закрытые сосуды в указанных местах.
Подписано Бертилем Сундхольмом 23 октября 1951 г.
— Ну что, сварить тебе кофе?
Она обернулась и увидела его улыбку.
— А что я должна была сказать?
— Спокойно. Ты все сделала хорошо. Тебя даже наградили.
Лассе показал на ее руку, в которой она по-прежнему сжимала ириски и газету.
Газета. На короткое время она о ней забыла.
Ида вошла в следующую комнату, откуда можно было пройти еще в несколько комнат. Лассе стал рыться в шкафу. На открытых полках стояли пищевые консервы. Эмалированная кадка с замерзшей водой.
Лассе собрал спиртовку и, взяв молоток, отколол кусок льда из кадки.
— Мы не можем оставаться здесь надолго. Поедим и поедем. Тебе холодно?
Тут она увидела, что он положил ружье на мойку. Необычайно короткое. За Лассе находился большой встроенный шкаф, и, подойдя поближе, Ида обнаружила в нем дюжину ружей того же сорта. Лассе видел, что она смотрит.
— Держи.
Он протянул ей оружие. Это был обрез. Он показал на нижнюю часть дула. Там стоял какой-то штамп: свастика.
— Мы получаем их из Норвегии. И патроны тоже. Это с войны. Их сотни тысяч, выследить невозможно.
— А нам они зачем?
Он подошел к спиртовке, открыл банку с сосисками и бросил их в кипящую воду.
— За патроны отвечаю я. На моем участке. Отсюда до Рамундбергета. А сейчас мы находимся в одном из моих перевалочных пунктов, если можно так сказать.
— Вы что, охотитесь?
Он кивнул.
— Сегодня вечером мне помогают другие люди. По вечерам здесь всегда кто-то ездит. Они должны нам помочь.
— А если серьезно? Они что, охотники? Опять?
— Да.
— В Норрланде? Это как в скучных шведских экшн-фильмах?
Лассе улыбнулся, а затем сказал на входе:
— Да.
— Кончай это дело. Пахнет мертвечиной.
Он опять улыбнулся, но посерьезнел.
— Это только волки. Я не стреляю. Я лишь устраиваю стрельбу для других. Ты знаешь здешних людей. Они ненавидят волков.
Ида немного поразмышляла, держа ружье в руке, потом положила его на один из столов.
— Я встретила нескольких волков, под Брунфло, по дороге сюда, — вырвалось у нее. — Им ничего не стоило убить меня.
Лассе протянул ей кружку с кофе.
— Ой!
— Они были всего лишь в метре от меня. Я даже могла почувствовать их запах.
— В метре?
— Да. И они вели себя… странно.
Он подумал и кивнул.
— Что значит странно? Расскажи.
Она уронила газету на пол, и они отвлеклись.
Вся первая страница была украшена ее фотографией с водительского удостоверения. «ОНА — УБИЙЦА?» — гласил заголовок. «Жестокий смертельный сюжет. Последний след секретной полиции», а затем из материалов расследования. «Никогда не видел ничего подобного». Читайте об убийстве на страницах 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16…
Ида пролистала до центрального разворота с дорогостоящей графикой — поэтажный план Ратуши в разрезе. Были видны колонны, Золотой зал и Голубой зал с почетным столом и местами для королевской семьи, кухня, черный ход, все телевизионные краны и проходы для обслуживающего персонала. Стрелками было обозначено, как Лобов и «подозреваемая 24-х лет» передвигались по часам. Не все совпадало, например, какой-то свидетель показал, что видел, как она ссорится с Лобовым еще до начала банкета. На следующем развороте тоже был вид в разрезе, но на этот раз он изображал эвакуацию королевской семьи. В момент смерти Лобова король, очевидно, курил на улице. В течение почти получаса нигде не могли найти премьер-министра страны, и пока окончательно не установили личность Лобова, ходили слухи о том, что произошел теракт и что убили Его Величество. «Атака на открытое общество», — гласил один из подзаголовков, призывавший к отставке главы службы безопасности.
Она повернула страницу. Ей стало плохо. «Жертва сама пригласила подозреваемую убийцу», — гласил один заголовок. «Кислота — новое смертельное оружие», — вопил другой. Ида увидела расплывчатую фотографию, снятую на мобильный телефон, она была максимально увеличена, но все равно занимала только четверть страницы. «Никогда не видел ничего подобного», — опять гласил заголовок. Ида сначала не разглядела фото, она увидела только пол, на который упал Лобов. Это место было обведено красным кружком, чтобы помочь читателю. Согласно источникам «Афтонбладет», Лобов «подвергся страшно жестокому насилию, от которого его лицо стало практически неузнаваемым».
В статьях на следующей странице приводились выдержки из допросов Поля: «Она меня отравила», — гласил промежуточный заголовок и немного ниже: «Перестрелка во дворе средней школы имеет отношение к убийству».
Ида кончила читать и бросила газету на пол. Она снова почувствовала недомогание, а к глазам опять подступили слезы.
Этот мерзкий Поль, после всего, что он со мной сделал. Сидеть и беседовать с полицией… Наверное, нас видели вместе на банкете, видели, что я поцеловала…
Какое-то время она молча сидела, стиснув зубы. Лассе явно хотел что-то сказать, но в конце концов просто поднял газету.
— Не знаю, послужит ли тебе это утешением, — начал он после паузы, — но послушай: по сведениям полиции, теперь возникли подозрения в отношении России. Вот что считает Рогер Александерссон, криминалист и писатель: «Невольно в памяти всплывает убийство российского агента-перебежчика Александра Литвиненко, которого отравили несколькими каплями полония 210 в суши-баре в Лондоне в 2006 г. Здесь способ действия отчасти другой, но такие нестандартные и современные способы убийства автоматически связывают с разведслужбами. Речь, вероятно, идет о крайне быстродействующей кислотной субстанции неизвестного состава. Мы начали обмен информацией с ЦРУ и через несколько дней увидим, что нам это даст. И еще: согласно нескольким источникам в Москве, никто не угрожал Лобову, который у себя на родине был мало кому известен и не занимался критикой режима». А вот, — прервал себя Лассе, — интервью с каким-то русским мафиози по фамилии Денисов: «Я не удивлен. Вы только поезжайте в Москву. На Иосифовском рынке можно купить какие угодно химикалии, совершенно открыто».
Ида жестом попросила его прекратить, и Лассе замолчал.
«Сколько еще, — подумала она, — сколько еще мне скрываться? Как беженка в своей собственной стране. Я же ничего не сделала! Было бы намного проще сдаться. А как тогда Ева?»
Она уставилась в стенку, а Лассе протянул ей сэндвич с сосиской.
«Пусть будет, как будет», — подумала она.
— А что на самом деле произошло на банкете? — спросил он. — Может быть, тебе стоит рассказать об этом?
— Нет, не знаю. Он дал мне письмо и шкатулку. Он… нет, я не в состоянии, Лассе, я не в состоянии, это так ужасно.
— Письмо?
— Да.
— Оно с тобой?
Ида порылась в одном из мешков, и в конце концов ей удалось найти письмо.
— Вот.
Она протянула письмо Лассе. Лассе развернул лист бумаги и перевернул его.
— Но ведь здесь ничего нет!
— Бумагу надо нагреть, и тогда проступит скрытый текст.
— Ой.
Он встал рядом с одной из ламп дневного света и близко поднес к ней письмо. Через десятую долю секунды начал проступать старомодный почерк.
— Фантастика! — тяжело задышал Лассе. — Наверху проставлена дата, это 1777 год!
— Очевидно, это письмо Линнею от одного из его учеников, — сказала Ида, заметив, что Лассе набрал воздух в легкие.
— Ба, да это же от Даниеля Соландера? Боже мой! — вскричал он. — Как оно попало к Лобову?
— Он украл его в библиотеке Каролинского института. Он говорил, что до него никто никогда не читал это письмо. Все думали, что это какая-то обложка. До Лобова многие искали там письма.
