В августе 1869 года по сербскому паспорту, полученному с помощью поэта Христо Ботева, Нечаев через Румынию выехал в Россию. За осень он создал в Москве и Петербурге свою организацию «Народная расправа» или «Общество топора», в которую вошли десятки человек. Нечаев захотел устроить провокацию в московской Земледельческой академии, которая совершенно бессмысленно и незаслуженно повредила бы многим бедным студентам. Один из них Иван Иванов возмутился, сказал, что выйдет из «Народной расправы» и создаст свою группу. В ноябре 1869 года Нечаев с четырьмя товарищами зверски убил студента Иванова. В декабре Третье отделение, видя, что «Народная расправа» ничего не делает, решило ее ликвидировать. Арестовали около трех десятков человек, но улик против них не было. Во время допросов жандармы узнали об убийстве Иванова и их дела пошли на лад. Через года на суд вывели сто пятьдесят человек. Осудили тридцать семь членов «Народной расправы», сорок четыре человека оправдали. За время следствия, как обычно, несколько человек совершили самоубийство или сошли с ума. Если жандармов не устраивал обычный суд с непокорными присяжными, то в соответствии с Судебной реформой 1864 года людей судили Особое совещание при Министерстве внутренних дел, военные или специальные судьи. В июле 1871 года десятки студентов были отправлены на каторгу и ссылку в Сибирь. Самому Нечаеву удалось бежать за границу.
Александр II был очень недоволен мягким приговором и приказал изменить законодательство, чтобы больше не допустить такого либерализма. По его приказу было создано Особое присутствие Правительствующего Сената, в которое теперь для суда поступали все политические дела, или дела, представленные как политические. Само собой, всех оправданных студентов по делу «Народной расправы» опять арестовали и в соответствии с законом административно сослали на пять лет в Сибирь, запретив учиться. Третье отделение могло продлевать сроки ссылок до бесконечности, каждые пять лет, и часто это делало.
Летом 1872 года в результате жандармской операции Сергея Нечаева арестовали в Швейцарии, через год судили в России, и приговорили к двадцати годам сибирской каторги. Сергей Нечаев заявил на суде: «Во главе империи много людей, живущих по выражению «После нас хоть потоп!» Любые репрессии вызывают ожесточение и порождают многих врагов. Долой царя-кровопийцу!»
«Правительственный вестник» публиковал стенографический отчет с судебных заседаний. Нечаев, считавшийся уголовным преступником, переставал им быть в глазах подданных. По личному приказу Александра II Нечаева вместо Сибири отправили в Секретный дом Алексеевского равелина Петропавловской крепости Санкт-Петербурга. Царь практиковал сажать в тюрьму без суда неприятных ему людей и держать их там до особого распоряжения, забывая, естественно, об их существовании. Через десять лет, в ноябре 1882 года, особо опасный государственный преступник Сергей Нечаев умер, наконец, от жестокого обращения и голода.
После 1871 года в российский оборот вошли новые термины. О тех, кого ссылали в Восточную Сибирь, в Забайкалье, теперь говорили, что они в «Местах отдаленных»; о тех, кого ссылали ближе, в Западную Сибирь, говорили, что они в «местах, не столь отдаленных». Среди значительного количества народников начали вырабатываться принципы общения с жандармами – не выдавать товарищей и использовать суд для пропаганды своих идей. На многочисленных студенческих сходках читали стихи Иоганна Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»
В революционерах типа Нечаева попытался разобраться Федор Достоевский: «В нашем обществе, особенно среди нынешней молодежи, может быть как никогда велика жажда правды и более того – готовность пойти на все, на любые жертвы и на самопожертвование ради правды – вот национальная черта поколения. Но весь вопрос в том и состоит, что считать за правду». Пытаясь понять, кто виноват в разгорающемся конфликте власти и общества, еще во время нечаевских процессов Ф.Достоевский начал журнальную публикацию своего романа «Бесы»: «Ясно было, что в этом сброде новых людей много мошенников, но было несомненно, что много и честных, весьма даже привлекательных лиц, несмотря на некоторые все-таки удивительные оттенки. Честные были гораздо непонятнее бесчестных и грубых, но неизвестно было, кто у кого в руках»,
«Бесы» очень понравились Константину Победоносцеву, несколько раз беседовавшему о них с Достоевским. Победоносцев, выходец из незнатной семьи, закончил петербургское Училище правоведения, преподавал на кафедре гражданского права в Московском университете и являлся восходящей звездой высшего петербургского чиновничества. С1861 года тридцатипятилетний Победоносцев стал преподавать право цесаревичу Александру и другим детям императора и вскоре был назначен воспитателем наследника престола. Победоносцев, как и Достоевский печатался в «Русском слове» М.Каткова, писал о судебной реформе. Главной его идеей и целью стало укрепление монархической власти: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, эта, к сожалению, утверждающаяся в умах даже и лучших у нас людей идея, будто всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной». Достоевский писал о том, как были построены и организованы кружки-пятерки Нечаева, или о сути общественной жизни в России: «Я никогда не мог понять смысла, что лишь одна десятая часть людей должны получать высшее развитие, а что остальные девять десятых служат лишь материалом и средством. Эта идея совершенно ужасная и совершенно антихристианская. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских будут образованы и развиты, очеловечены и счастливы. С условием лишь десятой части счастливцев я не хочу даже и цивилизации».
Большая часть образованного дворянства и появившаяся интеллигенция не одобряла методов властей в борьбе с инакомыслящими и вообще не одобряла половинчатость реформ, проведенных Александром II. Мыслящие, совестливые, честные люди, занимавшиеся творчеством и познанием мира хорошо знали цену столпившихся у трона вельмож и сановников, и их роль в империи быстро росла. Как и всех подданных империи, их не допускали к политической жизни, но интеллигенты добились того, что в российском обществе зло стали называть злом, добро – добром, черное – черным, а белое – белым. Если кто-то высказывал лицемерное и угодное властям мнение о происходящем в стране, все знали, что он лицемер и лжец. Лицемерить в империи стало стыдно и лицемеров, как и жандармов презирали, несмотря на их деньги, власть и силу. Власти начали называть духовную оппозицию маргинальной, но все знали, что это неправда. Отчуждение между властью и интеллигенцией росло. Когда Александр II говорил, во время европейских переговоров, что выражает общественное мнение, то над ним просто смеялись в газетах. В начале его правления либеральная оппозиция насчитывала десятки тысяч, а в конце – сотни тысяч человек, и они не сидели без дела. Те, кто не хотел быть под надзором полиции, помогал деньгами и кровом народникам и студентам, высказывающим в листовках и прокламациях свое отношение к издевательским акциям власти по отношению к подданным, а их было множество. Мораль и нравственность общечеловеческая уже давно в России приходили в вопиющее противоречие с политической и социальной действительностью. Многие исследователи писали, что если бы императорской власти не мешала кучка либералов, оппозиционеров и головорезов, то вся Россия жила бы в благополучии и довольстве, и это была историческая неправда. Власти со времен Петра и Екатерины никто не мешал делать страну процветающей, но только два гения на троне отдавали этому все свои силы и жизнь. Весь XIX век власти нагло и хамски нарывались на подданных и дождались того, что их, наконец, стали убивать. Царь Александр II, как и его отец Николай I, продолжал решать, как жить каждому поручику и титулярному советнику, купцу и заводчику, но к середине XIX века это была уже фикция. Один из высших сановников империи молча писал в дневнике: «Теперь государь самодержавен только по имени, важнейшие государственные вопросы ускользают от влияния государя». Ответственность за тупость, непрофессионализм, коррупцию, хамство и наглость государственного аппарата в первую очередь легла на действующего монарха, но охота на него была объявлена только летом 1879 года. В 1874 году активная часть оппозиции пошла в народ, пытаясь повлиять на невлияемую власть агитацией и пропагандой среди мужиков. Власть репрессировала тысячи народников и тогда ее главного представителя убили. Прежде чем Александра II убили, на него покушались шесть раз, и каждый раз он искренне удивлялся, почему хотят убить его, Освободителя. Среди высших сановников были те, кто пытался венценосному объяснить, почему его травят по всей империи, но за правду царь отправлял в отставку. В обществе уже понимали, что словом государю ничего доказать нельзя. У Александра II оставалось пять лет, чтобы просто научиться слушать, но ему, как и всем другим монархам после Петра и Екатерины Великих, не хватило бы и пятидесяти. В Российской империи за ошибки государей всегда платили подданные. В 1878 году ситуация изменилась, но власть добивалась этого всегда и особенно в последние четыре года. Весной 1874 года началось хождение в народ.
