— Как её звали?
255. Новый порядок
Однажды я вел прием в консульском отделе. Раздался звонок. Человек интересовался визами для своей организации.
— Что за организация? — спросил я.
— Nuovo opinione, — ответил он.
Nuovo opinione — «новый порядок», что-то похоже на неофашистов — такие тоже звонили, и я решительно заявил:
— Для вас виз не будет.
Потом они звонили еще раз. Потом звонил их начальник. Но я был настроен решительно:
— Для вас виз не будет.
А потом, просматривая бумаги, понял, что это вовсе не Nuovo opinione, а Nuovo pignione («новый подшипник»), компания, которая, несмотря на запрещение правительства, поставляла нам трубы широкого диаметра, и естественно, Москва давно уже дала разрешение на выдачу им виз.
Опять звонок.
— Приезжайте немедленно.
Они приехали.
В отличие от консула, который был по рангу второй секретарь и не имел права подписывать визы, я такое право имел. Я приказал девочкам быстренько напечатать десять виз и, когда приехал ответственный чин из компании, у него на глазах подписал все визы.
Посольское начальство посвящать в эту историю я не стал, а помощнику резидента Ивану Герасимову, другу моего знакомого по Алжиру, всё рассказал.
— Через час они привезут ящик вина, выпьем с тобой вдвоем, — распорядился он.
Но он ошибся. Они действительно приехали через час, но привезли… три ящика вина.
Пили мы с Иваном две недели.
256. Ужасные братья
Получив список лиц, желающих посетить СССР в качестве туристов, мы сначала проверяли, не занесен ли кто-нибудь в так называемый черный список, список лиц, которым въезд в СССР запрещен, и затем отправляли документы во Второе консульское управление МИДа — то есть в КГБ — с пометкой «если не будет возражений, выдадим туристскую визу». Как правило, возражений не было.
Но однажды мы получили из Москвы указание: «Джорджо Келлани и Альберто Келлани визу не выдавать». Эти двое братьев должны были лететь на празднование 7 ноября в составе большой группы, которую формировало… руководство Коммунистической партии Италии.
Я тут же сообщил об этом синьорине Тициане, ответственной за формирование групп из компартии. Она позвонила мне через час:
— Ничего понять не могу. Это простые рабочие из Пизы, ни в чем не замешаны.
Я еще раз проверил черный список, братьев там не было. Я спросил у наших пинкертонов, нет ли у них каких-либо претензий к ним. Никаких.
Через неделю позвонила Тициана:
— Не путаете ли вы их с террористом Арридо Келлани? Его фамилия по-итальянски начинается не с С, как у братьев Келлани, а с Q. Он был убит еще тридцать лет назад.
И точно: на букву Q у нас значился Арридо Келлани. В Москве, вероятно, был список по-русски.
Мы подробно объяснили Москве, в чем ошибка, и получили ответ: «Визы выдайте. Но после 7 ноября». На всякий случай.
Кстати, такие черные списки имеются во всех посольствах. Как я узнал много позже, мне самому долго не давали визу в Италию, потому что моя фамилия была очень похожа на фамилию давно убитого армянского террориста.
257. Бдительный карабинер
Рабочий день окончился в пять. Я остался один в консульском отделе.
На пороге появился карабинер, охраняющий наше здание. Из его сбивчивого рассказа я понял, что он должен ехать на свадьбу сестры, автобус уходит через двадцать минут, а сменщик опаздывает.
— Разрешите, я оставлю на территории консульства мой автомат.
Мы с ним вышли во двор. Он продолжал меня уверять, что сменщик вот-вот появится, поставил автомат у двери и снова стал мяться:
— Не могли бы вы подержать у себя «Книгу наблюдений».
Это книга, в которую записывают, кто к нам приходит, и которую передают местной безопасности.
Я любезно согласился, он вручил мне книгу и быстро исчез.
Сменщик появился минут через пять. Я отдал ему книгу, показал, где стоит автомат. Он меня поблагодарил и попросил ничего не говорить начальству. Я пообещал.
Обещание я выполнил. Я не стал ничего говорить ни его начальству… ни своему.
258. Тернополь может спать спокойно
Возвращался я в Москву из Рима поездом. Должен был проезжать через Тернополь.
— Передай посылку моим друзьям в Тернополе, — попросил меня помощник резидента Иван Герасимов. — Они будут ждать тебя на платформе.
Я согласился. Иван передал мне чемоданчик, в котором, как он сказал, находилась радиоаппаратура. У меня был диппаспорт, и таможни я не боялся.
Поезд прибыл в Тернополь по расписанию в час дня.
Я вышел на платформу. Никого. Новых пассажиров не было и никто в Тернополе не выходил. И вдруг голос сзади:
— Поставьте чемодан на платформу.
Я поставил. Снова голос:
— Возьмите чемодан.
Я взял.
Голос сказал: «Спасибо», а когда я повернулся, сзади никого не было. В руках я держал какой-то чемодан.
Когда я открыл этот чемодан в купе, то обнаружил внутри бутылку горилки, сало, колбасу и буханку хлеба.
6.2. Цицероны со спецподготовкой
259. Человек с бумажкой
Однажды меня пригласили в ЦК КПСС, и вскоре я стал лектором отдела пропаганды и агитации, а через шесть лет меня приняли в основную группу лекторов-международников ЦК и начали включать в бригады, направляемые в обкомы.
Как правило, такие бригады состояли из 4 человек. Кроме меня, в группу включался сотрудник отдела пропаганды и агитации и эксперт по экономике. Руководителем назначался сотрудник Общего отдела, занимающийся партийными кадрами. Принимали нас на уровне первых секретарей обкомов.
Это было забавно. Входишь в здание ЦК обыкновенным человеком. Через какое-то время тебя принимает секретарь ЦК М. Зимянин, а в особых случаях сам М. Суслов, ты получаешь командировочное удостоверение с подписью Суслова или Зимянина. И сразу становишься другим. Ты можешь покупать билеты на самолет в специальной кассе, книги в специальном киоске и так далее.
260. Бдительные слушатели
Но все-таки главное преимущество, которое давала подпись высокого начальника, состояло не в этом.
Каждый раз, напутствуя лекторов, М. Зимянин говорил:
— Мы вам не платим за работу. Но одно мы вам гарантируем. Если будут письма с отрицательными отзывами на ваши лекции, рассматривать их мы не будем.
Это дорогого стоило. Чего только не писали!
Однажды мне показали письмо, полученное после моей поездки в Тамбов. Автор сообщал, что лектор, то есть я, с издевкой произносил фамилию «Брежнев» и добавлял: «Я вижу его рассказывающим анекдоты про генерального секретаря. Прошу срочно принять меры».
Сотрудник отдела писем начертал на письме резолюцию:
— К вопросам внешней политики Коммунистической партии отношения не имеет.
261. Ораторский прием
Перед лекцией у ветеранов какого-то района в Москве ко мне подошел пожилой мужчина и попросил разрешения присутствовать на лекции. Я его знал, это был Андрей Свердлов, сын Якова Свердлова. Он тогда считался одним из лучших лекторов-международников ЦК партии.
После лекции он посоветовал мне:
— Выбирайте из аудитории трех-четырех человек, непохожих друг на друга, и читайте лекцию им. Если вы убедите их, то вы убедите всю аудиторию.
Позже я прочел, что этим приемом пользовался Гитлер.
262. Суслов и Ленин
Мне приходилось видеть Суслова в работе. Каждый раз, когда я входил в его кабинет, он поднимался, шел навстречу, протягивал руку. А потом, когда я докладывал или просто рассказывал о поездке по стране, он все аккуратно записывал карандашом в маленькую записную книжку. В первый раз я удивился. Я-то знал, что несу банальщину.
— Он всегда записывает, — смеялись ребята из отдела. — У него этих книжек с полтысячи.
Во время совещаний в его кабинете он иногда вставал и шел по направлению к книжным полкам со словами: «Посмотрим, что по этому вопросу говорил Ленин».
Не знаю, как в других случаях, но при мне он ни разу до книг не доходил.
Удивительно точный образ Суслова создал актер И. Ясулович в кинофильме «Брежнев».
263. Суслов и биология
Однажды я присутствовал на совещании в отделе пропаганды ЦК КПСС. Кто-то предложил ввести в школьную программу уроки атеизма.
М. Суслов не согласился:
— Если возникнет такая необходимость, — пояснил он, — нужно будет увеличить количество часов, отводимых на физику и биологию.
Сейчас физику и биологию хотят сделать предметами, необязательными для изучения в школе.
264. История для мыльной оперы
Однажды с бригадой ЦК партии я оказался в областном центре недалеко от Москвы. В гостинице, где мы остановились, жил писатель Владимир Чивилихин, автор нашумевшей тогда книги «Память», положившей начало националистическому движению в России. Как-то вечером в номере руководителя группы мы разговорились с Чивилихиным, разумеется, о его книге, которую он называл романом-эссе. Кроме нас в беседе принимала активное участие Зоя Михайловна, миловидная особа лет тридцати пяти, заведующая отделом пропаганды и агитации обкома, должность по тем временам очень большая. Она спорила весело, агрессивно, не всегда логично, но всегда эмоционально.
