— Так куда же денешься, земляк? — сказал коренастый парень с простоватым лицом. — Мы ведь тоже не по своей охоте. Нас сюда винтовками загоняли. Рады бы уйти, да не пустят.
— А ты что, спрашивать будешь? — возразил Исхак. — За море, что ли, тебя загнали? Мост перейти нехитро. Там тоже такие, как ты, стоят. А перейдешь — там сам выбирай дорогу.
— Так-то так, — согласился дружинник. — Убежать — не шутка, а что с семьей сделают?
— Да кто твою семью будет искать в такую пору? У ваших начальников в городе хлопот полно. А ты, видать, из деревни?
— Тоже верно, — сказал парень, — а все-таки боязно.
— А боязно, тогда сам думай. Только и тут не сладко будет…
Случалось, что после таких разговоров двое, трое, а то и десяток дружинников ночами переходили на сторону красных. Но были и такие, которые не решались на такой шаг.
— Это все верно, — говорили они, — да ведь тут нам деньги платят. Конечно, если драться придется, на своего брата винтовку не поднимем. Не дай бог такого! Да ведь тут такая думка: может, к весне скоплю денег на лошадь, вот тогда можно и домой…
— Смотри не прогадай, — возражал Исхак. — Ты скопишь ли, нет ли — это еще как получится. А Советская власть без коня мужика не оставит. Это уж точно. Вот и считай.
— Вот я и считаю, что до весны спешить некуда.
— Дело твое, — соглашался Исхак. Но и с такими он не терял дружбу.
Снова и снова при каждой встрече заводил он те же разговоры с дружинниками, объяснял, рассказывал, и ряды «зеленых» постепенно таяли.
Тагире и в голову не приходило, что она в эти дни сможет увидеться с Муллахметом. Вестей от него не было. Тагира тревожилась. Выбегала на каждый стук, ждала: может быть, письмо, может, привет… Когда постучали девочки, она бежала к двери в тревожном ожидании: не знала, добрая или недобрая весть ждет ее за дверью. И вдруг такое дело… Муллахмет сам приехал, ждет ее… Скорее, скорее бежать к нему. Только девочкам не показывать, как взволновала ее предстоящая встреча.
Да разве скроешь от них волнение? Они уже почти взрослые, все понимают. Вон одна нашла шаль, которая висела на спинке стула, другая несет ботинки. Ну, все, кажется. Тагира набросила шубу, заперла дверь и вышла на улицу.
Когда Закира вместе с Тагирой вошла в свою комнату, Муллахмет сидел у окна и улыбался, обнажив ровные белые зубы.
Он был все в той же длинной шинели, только шапку с красной лентой снял и держал в руке. Черные волосы, расчесанные на пробор, прикрывали его загорелый высокий лоб.
Он вскочил, подошел к ним, погладил Закиру по голове.
— Вот ты опять помогла мне, сестренка, — ласково сказал он и протянул руку Тагире: — Здравствуй!
Закира молча, широко открытыми глазами смотрела на эту необыкновенную встречу. Но тут пришла Ханифа и увела девочку к соседям.
Муллахмет помог жене снять шубу.
— Как ты тут, родная моя? — спросил он. — Трудно одной?
— Я не одна, Муллахмет, — сказала Тагира. — У меня теперь много друзей. И какие друзья! Ты расскажи, как ты-то живешь? Ты же там в самом огне.
— Огонь теперь здесь, в Казани, — сказал Муллахмет. — Вы тут государство в государстве строите. Контрреволюцию развели. Вот меня и прислали сюда. Ну ничего, постараемся распушить вашу байскую республику.
— Совесть-то у тебя есть? — возразила Тагира. — Хоть бы не говорил «вашу».
— Да шучу я, — улыбнулся Муллахмет. — Шучу, родная.
— И с баями будешь шутить?
— Нет, уж с баями не до шуток. Казанский Совет предъявил ультиматум бунтовщикам. Предложили в течение двадцати четырех часов сдать оружие.
— А они что? — спросила с тревогой Тагира.
— Не приняли.
— Значит, снова кровь?
— А что же делать? Сил у нас хватит. В помощь Красной Армии готовы выступить рабочие дружины. На рассвете ждем матросов… Справимся. Нам воевать не впервой.
— И все же я думаю, что большой войны не будет, — сказала Тагира.
Она лучше Муллахмета знала, что большинство дружинников решило не поднимать оружие против Красной Армии.
Наутро за Булаком, как всегда, люди пошли на работу. Как всегда, открылись магазины. Как всегда, собрались и ребята в школе.
Впрочем, не совсем, как всегда. Многие ребята уже знали о предстоящих событиях.
Газиза и Гапсаттар ночью сами расклеивали листовки, призывающие население сохранять спокойствие. Но беспокойство охватило ребят с самого начала занятий.
Первый урок в тот день должна была вести жена муллы. Она не пришла. Не пришел в школу и Саиджан. Не пришли и другие мальчишки, которые особенно близко дружили с Саиджаном. Это встревожило ребят. Они перешептывались, собирались кучками, делились новостями.
Тагире и самой было неспокойно. Тревожилась она и о Муллахмете, и обо всех тех, кому скоро придется идти навстречу смерти.
«Вот-вот начнется бой», — стараясь не выдавать своего волнения, думала она.
И вдруг, нарушив утреннюю тишину, на улице грянул выстрел. Другой… Послышалась пулеметная очередь.
Встревоженные лица ребят повернулись к учительнице. Молчание воцарилось в классе.
— Не тревожьтесь, ребята, спокойно сидите на местах, — сказала Тагира.
Обычно ее сдержанный голос мгновенно останавливал шум и шалости в классе. Сегодня было не так. Ребята прислушивались к выстрелам, оглядывались на окна, переговаривались…
Особенно беспокоился Гапсаттар. Он с самого утра думал о Махали. Ему казалось, что Матали там, в самой гуще событий с винтовкой в руках сражается с дружинниками, стоящими у Голубой мечети. Вот они падают один за другим, вот побежали к озеру Кабан защищать свой последний арсенал в сарае у бая Хакимзяна. Теперь с той стороны слышится стрельба, и, конечно, винтовка Матали бьет громче всех…
Ох и жарко там сейчас! А Матали счастливчик: он не только видит все своими глазами, он сам бьет буржуев!
…А Матали в это время сидел на ящике и мыл крупу. Он в это утро и наплакаться успел, и с отцом поссориться, и теперь, сидя на кухне в казарме, завидовал Гапсаттару и думал, что кто-кто, а Гапсаттар сейчас вместе с красноармейцами сражается в Забулачье.
«Был бы я там, — думал он, — уж я бы не растерялся: побежал бы туда, где идет самый жаркий бой, подобрал бы чью-нибудь винтовку, перебил бы всех офицеров, а потом отыскал бы Саиджана…»
Он и вчера думал о том же, и третьего дня. По ночам ему снился бой, и он только ждал часа, когда солдаты вскинут винтовки на плечи и строем пойдут в Забулачье.
«Наверное, — думал он, — и мне дадут винтовку. А не дадут — не беда. В бою добуду оружие…»
А получилось все совсем по-другому.
В то утро казарма еще затемно поднялась по тревоге. Матали тоже проснулся и начал было торопливо одеваться. Но отец сказал ему ласково:
— А ты куда? Спи, сынок, спи, еще рано.
— Я с вами, папа, — сказал Матали.
— И не думай даже. Пока поспи, а потом дядя Галиулла тебя разбудит и пойдете с ним обед для нас готовить. Мы голодные придем.
— Не хочу я обед готовить, — обиделся, Матали. — Если с собой не возьмете, я все равно следом побегу.
— Да кто же тебя пустит, сынок, пропуска-то нет у тебя.
— А ты мне дай пропуск, папа.
— Пропуска командиры дают. Мне не положено.
— Ну попроси у командира.
— А командиры уже все в строю. И мне пора! Спи! — сказал Саляхетдин и, вскинув винтовку на плечо, быстро пошел к выходу.
Как только дверь за отцом закрылась, Матали натянул штаны, кинулся под нары за ботинками, а ботинок нет. Туда, сюда, всю казарму облазал — нет ботинок. А тем временем солдаты успели построиться, и когда Матали босой подбежал к окну, он увидел, как хвост длинной колонны скрылся за воротами.
С горя Матали бросился на койку и разрыдался, как маленький. Потом он заснул и снова видел во сне бой. А когда проснулся, над ним стоял дядя Галиулла с ботинками в руке и говорил негромко:
— Вставай, вставай, сынок, пора кашу варить. Наши с боя голодные придут, нужно их хорошенько покормить. На-ка твои ботинки.
Вот так и получилось: Матали думал, что ему винтовку дадут, а у него и последние ботинки отобрали…
Гапсаттар, конечно, не знал всего этого. Он жадно прислушивался к стрельбе, представлял себе бой и всюду в первых рядах бойцов видел своего друга.
Тем временем стрельба приблизилась. Звуки выстрелов стали громче. Стреляли уже где-то возле самой школы.
Ребята бросились к окнам, но Тагира сказала очень громко и очень строго:
— Сядьте все на места. И к окнам больше не подходите.
На этот раз ребята послушались: сели за парты и, перешептываясь, с опаской посматривали на окна.
А Гапсаттар мечтал. Вот ему представилось, что дверь открывается и в класс входит Матали.
— Что вы тут сидите как мокрые курицы! — кричит он. — Пошли на улицу!
Он даже, не смотрит на тетю Тагиру, а она глядит на Матали удивленными глазами и ничего не может возразить. А как возразишь, когда на Матали шапка со звездой и в руке у него винтовка. И ребята все с восхищением смотрят на Матали, на его винтовку… Смотрят, не говоря ни слова, и не решаются подняться. И такая тишина вдруг наступает в классе. И в этой тишине громко раздается голос Матали:
