И еще. Подпрыгнувшая в черные небеса Цунаде успела метнуть пять призванных с горы Мьёбоку мечей, прежде чем приземлилась возле нас.
— Ну, это-то должно было его успокоить! — жадно хватая ртом горячий воздух, воскликнула Сенджу.
— Не уверен, — мрачно ответил я, не сводя взгляда с истерзанного тела внизу.
— К-ха, к-ха, к-ха! — надсадно раскашлялись обе жабы.
— Я чувствую… к-ха!.. приближение чего-то недоброго, — хрипло предупредил Фукасаку.
— Да вы шутите! — сердито воскликнула Цунаде. — Он что, живучей меня?!
— Может, даже хуже, — не веря своим собственным словам, пробормотал Джирайя, уже чувствуя, как впереди рождается нечто ужасающее.
— Кагуя… Ее потомки… — раздались из пламени грохочущие и полные холодной ненависти слова. — И, конечно же, ты! Орочимару! Будьте вы все прокляты в веках!
Под давлением одной только чужой чакры пламя затрепетало и начало гаснуть. На истерзанную землю, небрежно отбросив в сторону каменный меч, встало существо, которое только что было Джигеном. Но теперь оно им не было. Иное лицо, иное тело. Изменились глаза. Бьякуган в левой глазнице, все то же незнакомое додзюцу в правой. И без того чудовищно могущественная чакра увеличилась в разы. Чужая мощь невольно заставляла трепетать.
Ооцуцуки. Это совершенно точно Ооцуцуки! Только откуда, мать его, он взялся?!
Глава 64. За гранью
14 февраля 50 года от начала Эпохи Какурезато
— Есть что сказать, Орочимару? — холодно разглядывая медленно взмывающую в воздух фигуру, спросила Цунаде.
Да, мне есть что сказать. Но большая часть тех слов, которые рвутся наружу, не являются цензурными и ничего дельного в себе не несут. Ооцуцуки. Что с ним можно сделать? У меня есть несколько идей, я же готовился к появлению Кагуи. Но знать об Ооцуцуки и увидеть одного из них в живую — разные вещи. Эта чакра, эта мощь — ее сложно передать словами. Джиген полностью преобразился. Джиген ли это теперь вообще? Даже одежда появилась новая — белый украшенный черными изображениями томое плащ. С Джигеном стало примерно то же, что и с Мадарой, когда из него проросла Кагуя? Или нечто похожее, но другое?
— У меня есть идеи, как с ним справиться, — напряжено прикидывая варианты действий, ответил я, — но пока нам бы не мешало отступить.
— Куда? — уточнил Джирайя. — Мне б вообще знать, где мы находимся-то?
— В Мьёбокузан отступать, парниша, — все еще хриплым голосом после использования техники сказал Фукасаку. — В Шикоцурин и Рьючидо. Призови Гамабунту и уходи с ним, Джирайя.
— Хорошая идея, Фукасаку-сан, — согласился я.
— Идея глупая. Вы думаете, что сейчас я позволю вам это сделать? — вмешался в разговор Джиген.
— А почему бы нет? — спросил я. — Слушай, ты мне даже нравишься. Знаешь, после стольких лет в обществе шиноби встретить кого-то вроде тебя даже приятно. Может, договоримся? Говоришь, тебе нужно мое тело в качестве сосуда? Я готов сделать тебе такое же.
— Как и прежде, ты умеешь удивлять, — рассмеялся Ооцуцуки, — но даже тебе не повторить себя самого. Тело — лишь сосуд, который примет форму. Куда важнее ты. Ты — спелый плод, который должен быть собран для совершенствования формы.
— О чем он, черт бы его побрал? — непонимающе пробормотал Джирайя.
— Вы всенепременно это узнаете, — снисходительно глядя на нас, произнес Ооцуцуки. — Позвольте показать, что я имею ввиду.
Корью! Гэмбу!
Кецурьюган только уловил первые движения в теле противника, как тело уже рефлекторно среагировало, блокируя атаку. Тайдзюцу Желтого Дракона увеличило вес моего тела настолько, что ноги провалились в растрескавшийся камень. Стена тайдзюцу Черной Черепахи выросла перед нами и почти сразу пошла волной, принимая удар. Эта волна словно схлопнулась в центре вражеского удара, и техника Гэмбу лопнула, подобно мыльному пузырю. Черная стена разрушилась за доли секунды в неестественной тишине, чтобы в следующий миг обрушить на нас оглушающий грохот рушащихся скал.
Джирайю и Цунаде смело ударной волной. Алые языки все еще пылающего пламени техники Жабьего отшельника сдуло и разметало по ветру, словно огонек спички. На мне жалобно затрещала разрываемая одежда, кожу обожгло резким ударом. В ушах зазвенело от грохота, камни под ногами заходили ходуном, осыпаясь вниз.
Наверное, что-то похожее испытают несчастные, попавшие под удар Бьякко.
Прийти в себя мне противник времени не дал, сразу же атаковав вновь. Хлопок воздуха от движения Ооцуцуки долетел позже, чем мне пришлось блокировать очередной удар. Покров чакры Стихии Ветра позволял не обращать внимания на сопротивление воздуха. Из-за действия техники Корью вес и инерция моих движений подчинялись лишь движению мыслей. Уйти с линии атаки, босая нога Ооцуцуки пронеслась в стороне. Моя потяжелевшая в несколько десятков раз ладонь угодила в бедро врага, сметая его в сторону.
— Джи, Цуна. Уходите! — приказал я, чувствуя зуд в регенерирующей руке.
Корью — техника хорошая, с ней можно двигаться совершенно не по-человечески, словно игнорируя законы физики. Увеличив вес и инерцию руки, я увеличиваю энергию удара при сохранении его скорости. Однако даже моя плоть такие нагрузки выдерживает с трудом.
— Эй, Орочимару, не забывай, кто ты! — крикнул в ответ Джирайя, отплевываясь от пыли после того, как проехался на спине по земле, влекомый ударной волной. — Если кому и пора уходить, то это тебе.
— Вот черт! Только сейчас не начинайте!
Да уж, сейчас самое время поразбираться, кому первым сматываться!
— Как любопытно, — тем временем прозвучали звуки надменного голоса Ооцуцуки. — Тебя так волнует жизнь этих людей, Орочимару. А их — твоя. Непостижимость семейных уз. И как вы поступите в такой ситуации?
— Цунаде, — тихо, почти прошептал, сказал Джирайя, увидев, о какой ситуации говорит наш враг.
Он быстро пришел в себя после моей оплеухи и незаметно успел переместиться к Сенджу. И сейчас ее шея была зажата в руках Оцуцуки, а тело пронзено десятком черных копий. Едва слышный хруст, и шея Цунаде поворачивается под естественным углом. Ее тело, словно сломанная кукла, повисло в руке хладнокровного противника, продолжая все еще гореть пламенем третьей активации Шичи Тенкохо.
— Я вижу, эта парочка не позволит нам решить наши дела спокойно, Орочимару, — отбросив безвольно повисшее тело Сенджу в сторону, произнес Ооцуцуки. — Позволь, я помогу
