— В ваших глазах!.. Да!.. — невесело усмехнулась Шант-Лила.
Господин де Маранд встал и, прильнув к губам принцессы Ванврской, в утешение поцеловал ее более пылко, чем обыкновенно.
Девушка откинула голову назад и тихо прошептала или, вернее, выдохнула три слова, так много значащие в устах влюбленной:
— О мой друг!.. О мой друг!
Но друг, который в данных обстоятельствах был, несомненно, недостоин этого звания, то ли испугавшись по одному ему известным причинам слишком далеко зайти в этом деле, то ли будучи уверенным в том, что не сможет зайти достаточно далеко, собрался уже отступить, как вдруг случай, этот помощник умных людей, прислал ему подкрепление: в будуаре гризетки вдруг зазвенел звонок.
— Звонят, принцесса, — заметил г-н де Маранд и просиял.
— Да, в самом деле, кажется, звонили, — слегка смутившись, отвечала Шант-Лила.
— Вы кого-нибудь ждали? — спросил банкир, притворяясь недовольным.
— Клянусь, нет, — ответила гризетка, — если хотите, можете прогнать звонившего: вы окажете мне этим настоящую услугу. Я отпустила камеристку и сама не могу сказать, что меня нет дома.
— Это более чем справедливо, принцесса, — улыбнулся г-н де Маранд. — Пойду прогоню докучного гостя.
Он направился к выходу, благословляя существо, кем бы оно ни оказалось, вызволившее его из затруднительного положения.
Спустя мгновение он вернулся.
— Угадайте, кто там, принцесса, — сказал он.
— Графиня дю Баттуар, конечно?
— Нет, принцесса.
— Моя кормилица, может быть?
— Не угадали.
— Моя портниха?
— Тоже нет: молодой человек.
— Кредитор?
— Кредиторы бывают старыми, принцесса! Молодой человек может быть только должником хорошенькой женщины.
— Возможно, это мой кузен Альфонс! — покраснела Шант-Лила.
— Нет, принцесса. Этот приятный молодой человек явился, как он говорит, от господина Жана Робера.
— A-а, понимаю. Это бедный юноша, которому нечем заплатить за билет в театре Порт-Сен-Мартен, и он пришел просить у меня протекции Жана Робера. Они земляки. Но это очень робкий молодой человек, он не смеет обратиться с просьбой к земляку… и…
— …и пришел с просьбой к вам, — закончил г-н де Маранд. — Клянусь честью, юноша абсолютно прав, принцесса. Он просто очарователен. Так вы говорите, он беден?
— Так же беден, как молод.
— Зачем он приехал в Париж?
— Искать удачи.
— Вы хотите сказать, большой удачи, принцесса, потому что он обратился к вам. Он что-нибудь знает… помимо… естественных наук?
— Он умеет читать и писать… как все.
«Как все — это сильно сказано», — подумал г-н де Маранд, знакомый с почерком и стилем гризетки.
— Не умеет ли он, случайно, считать? — продолжал банкир вслух.
— Он получил звание барколавра словесности! — с гордостью проговорила Шант-Лила.
— Ну, если он действительно получил звание барколавра, — я обещаю дать ему подходящую барку.
— Вы готовы сделать это для него, хотя даже не знакомы с ним? — вскричала Шант-Лила.
— Я сделаю это для вас, хотя знаком с вами недостаточно… — галантно проговорил г-н де Маранд. — Можете прислать его ко мне завтра в министерство. Если он так же умен, как приятен, я обещаю устроить его будущее. Кстати, поговорим заодно и о вашем будущем, чтобы впредь избежать такого беспокойства, как сегодня. Боюсь, вы заблуждаетесь, принцесса, относительно роли, которую я просил вас сыграть в моей жизни. Я человек очень занятой, принцесса, и государственные дела, не говоря о моих личных, поглощают меня настолько, что мне непозволительно, как обыкновенному человеку, заниматься пустяками. С другой стороны, я вынужден из политических соображений, которые слишком долго было бы вам объяснять, делать вид, что у меня есть любовница. Вы меня понимаете, принцесса?
— Отлично понимаю, — кивнула Шант-Лила.
— Что ж, дорогая, не в упрек будь сказано, чтобы понять это, вам потребовалось время. Но чтобы вы помнили об этом, я выразил истинный смысл наших отношений в своего рода договоре, который я вам оставляю: вы поразмыслите над ним на досуге. Надеюсь, вы будете довольны суммой, которую я предназначил на оплату наших оригинальных отношений. А теперь, принцесса, позвольте мне поправить завитки ваших волос, которые из-за моей неловкости выбились из вашей прически.
Господин де Маранд достал из бумажника несколько тысячефранковых билетов, свернул их в форме папильоток и намотал на них волосы принцессы Ванврской.
— Прощайте, принцесса, — сказал он, по-отечески поцеловав ее в лоб. — Я пришлю к вам сейчас земляка господина Жана Робера. Уверен, что этот мальчик сделает честь нам обоим. И если его пенье под стать оперенью, то вы, стало быть, поистине нашли феникса, о котором поведал Ювенал.
Господин де Маранд покинул будуар гризетки, довольный тем, что легко отделался.
XXXV
КОЛОМБА
Три года спустя после драмы, о которой мы поведали нашим читателям, а также три дня спустя после визита г-на де Маранда к Шант-Лила, то есть в конце зимы 1830 года, Итальянский театр давал внеочередное представление оперы «Отелло» с дебютом уже два года как ставшей известной в Италии певицы, синьоры Кармелиты, которую прозвали в народе еще более выразительно — «синьора Коломба».
Весь Париж, как принято писать в наши дни, но как лишь говорили в те времена, весь аристократический, интеллектуальный, богатый Париж, наконец, Париж артистический собрался в этот вечер в Итальянском театре.
Как только было объявлено об этом дебюте, все билеты оказались мгновенно раскуплены, а молодые люди, выстроившиеся в очередь у входа в театр, рисковали не попасть на спектакль.
Оживление и энтузиазм публики объяснялись не только признанным талантом дебютантки, но и ее характером, а также интересом, который она внушала всем, кто хоть отчасти был знаком с ее историей.
Самые разные писатели, поэты, романисты, драматурги, журналисты воспевали ее на все лады.
Жан Робер и Петрус тоже способствовали успеху Кармелиты.
Мы знаем, что она вполне заслужила этот успех.
После целого года тяжелых моральных испытаний, когда Кармелита находилась между жизнью и смертью, она советовалась с тремя своими подругами: Региной, Лидией и Фраголой, как ей хотя бы утишить, если не заглушить неизбывную боль.
Госпожа де Маранд посоветовала вести светский образ жизни.
Регина — монастырь.
Фрагола — театр.
Все три подруги были по-своему правы. Действительно, с какой точки зрения ни смотреть, свет, монастырь и театр — это три пропасти, в одну из которых непременно устремляется тот, кто потерял дорогу.
