Ани долго смотрела, уставившись на тлеющие угольки в камине, после прочтения письма, Бетси решилась спросить, насколько всё плохо там у неё на Родине.
Ани только выдохнула из себя.
— Плохо. Черт бы побрал моего Артура! Если бы я его так не любила, если бы он не подавлял меня своей амбициозностью, я, ни смотря на то, что ужасно боюсь плавать, больше и дня бы здесь не задержалась! Ко всему лешему эту Америку! Что я здесь делаю? — и опустила глаза, переваривая еще раз все то, что произошло там, так далеко, где остался её дом, предприятие, Дора и Ангел, Хелен, Игн, доктор Цобик, где её родная тетушка, совсем одинокая и могилка её отца с матерью!
Они сидели молча и у Бетси в душе зашевелилась опаска, что Ани вот возьмет и не выдержит, и сбежит с дочкой отсюда! И пусть она пообещала их с Билли взять с собой, но вот уж тогда Бетси опасалась нового места жительства и не хотела покидать Родину!
Помолчали и тогда только Бетси хмыкнула:
— Америка… — и в голосе её слышался упрек. Ани повернула лицо к ней и с удивлением посмотрела. Она не поняла. К чему было произнесено это слово? Но от себя добавила:
— Такая огромная страна, такая мощь здесь чувствуется и перспективы …но я ничего этого не хочу, это интересно Артуру. О, Бетси, а я хочу лечить людей, иметь стабильную, большую семью и спокойную, ровную семейную жизнь, а с Артуром как на вулкане. И большой семьи мне не видать …Но Артур — он такой… — и она не смогла договорить, потому что сумбур мыслей не дал четкого определения её эмоциям, лишь только так — Всегда за чем-то гонится, но он настолько дисциплинирован и вынослив! Ну откуда, откуда у него берется столько энергии на всё! Я им восхищаюсь! Мне кажется Бетси, ему в Америке, как рыбе в море — это его стихия.
Бетси только утвердительно кивнула головой.
Они еще помолчали и Ани вдруг вспомнила.
— У нас три дня выходных скоро. Мне в больнице сказали, что в Америке официально празднуется какой-то «День труда»? Все уезжают на пикники, на природу. Я оставлю денег, может вы с Билли захотите что-то себе устроить!
— А вы, мэм? — чуть слегка, даже, испугалась Бетси.
— Я, Бетти, поеду в Лос-Анжелес, к Артуру. Заберу эти выходные, праздник и еще несколько дней попрошу для себя. Я очень соскучилась. Но Джизи не смогу взять, оставлю её на ваших руках, дорога не близкая и я совсем не знаю Лос-Анжелеса.
— Я мэм, тоже не знаю, не довелось. А вы очень, очень правильно решили.
Ани так же внимательно всмотрелась в лицо Бетси и так же неожиданно спросила. — Скажи правду, как Билли в новой школе? Он мне всей правды не скажет, постесняется, так может с тобой больше делиться? — и легко покрутила рукой в воздухе, подкрепляя свои слова жестом:
— Я всю неделю занималась только работой, и совсем перестала интересоваться и своей дочкой и вами, ты уж меня пойми, я думаю, это временное явление — все уляжется. Так как же наш Билли?
— Не знаю, мэм. Приезжает со школы грустный, но молчит, и когда спрашиваю, отмахивается одной фразой — «Все хорошо», а глаза такие…
— Какие?
— Как побитой собаки, мэм.
— Надо с ним обстоятельно поговорить… — и Ани было хотела уже приступить мгновенно к претворению в действие своего намерения, но Бетси остановила.
— Он уже спит. Очень рано вставать в школу.
Ани откинулась назад в кресле. — Ну, тогда завтра.
А завтра из-за дневной суеты, это напрочь испарилось из памяти.
Лорд Тейлор всегда брал её с собой на операции и когда проводил обход. Она каждый день благодарила судьбу за такое стечение обстоятельств, потому что уже воочию убедилась, какой неоценённый опыт она черпает в этих ежедневных профессиональных заботах. Притом четкого участка, за который она отвечала бы, ей дано не было, она чувствовала себя свободной птицей, но при этом при всем, была всегда занята при главном докторе и минут свободных было мало. У Тейлора была индивидуальная особенность в работе. Когда возникали вопросы и колебания в четкой постановке диагноза у кого-либо из врачей, работающих в клинике, он не подавлял авторитетом, хотя для каждого подспудно так было. Он собирал быстрый совещательный консилиум, на котором каждый высказывал свои предположения, вносил предложения и обосновывал их рациональность и подавляющим большинством, принимался метод лечения. Это давало возможность ускорить пополнение профессионального опыта, так как знания коллеги, которым может быть ты еще не владел, озвучивалось вслух! Это было удивительно! Но, в самых редких случаях, когда сам Тейлор чувствовал, только на уровне интуиции, что принять решение надо вопреки большинству голосов, так и поступал. И даже если иногда это выглядело на грани сумасшествия, Ани видела, что все воспринимали это как должное и естественное, то есть, его авторитету полностью доверяли! И лишь в самых единичных случаях — его авторитарные решения приводили или к плачевному, или к нулевому результату. И это считалось большим прогрессом и прорывом в работе, потому что у каждого живого человека есть право на ошибку и даже у доктора, а считалось непоколебимо, что у доктора Тейлора процент этих ошибок самый ничтожный! И она с первых же дней стала просто естественно и ненавязчиво подпадать под его профессиональное обаяние и авторитет. А отрицательный результат — это тоже результат, говорящий о том, что эта дорога ведет в тупик — не становись на неё.
Казалось, что незаметно, но уверенно, этот авторитет начинает подбираться и ко всей её жизни, даже личной. Мнение лорда Тейлора по любому вопросу было настолько веско и ценно, что не возникало искушения поставить его под сомнение. Да, может это и было не совсем правильным, и все больше напоминало психологический театр, где сверху, невидимый на потолке сидел «Карабас-Барабас» и дергал грамотно и умело своих кукол за ниточки. Они были его марионетками, но с большой благодарностью и охотой исполняли эту роль. А «Карабас-Барабас» был всем виден и не от кого не прятался в клинике.
Под вечер, лорд Тейлор зашел в процедурную, где Ани с сестрой клиники осматривали сыпь у одной пациентки
