сам назвал свое изобретение.
Ани довезли до деревянного забора и внутрь двора она отправилась самостоятельно.
Войцеховский с кожаным тубусом в руках, стоял во дворе и разговаривал с неким джентльменом в парусиновом костюме и с таким же тубусом. Артур Ани быстро заметил, и издалека она увидела отпечаток на его лице легкого удивления, быстро сменившегося радостью. А уже через несколько секунд она оказалась в его крепких руках и почувствовала еле уловимый запах, присущий Артуру, так как он всегда пользовался одним и тем же одеколоном. Она старалась скрыть как можно тщательнее свою боязнь почувствовать на уровне интуиции некую отстраненность его от неё, дома, ребенка, но ничего этого не было. Заглядывая в его глаза, никакого лукавства в них не заметила. Артур был бесконечно рад. Он быстро представил её своему компаньону — Реджинальду Гилмору, человеку лет сорока пяти и предположил, что в связи с приездом супруги берет выходной на несколько дней.
Пусть Ани и уловила скрываемое разочарование компаньона Войцеховского данным известием, ей было все равно.
Они уехали в отель и провалились в омут страстей, не замечая ни времени, откинув суету профессиональных забот и своих обязательств перед бизнес партнерами, как у Войцеховского всегда было, отпустив наружу накопившуюся скуку друг по другу. Ничего подобного, что Ани на придумывала себе в дороге, её не затронуло. Войцеховский скучал по ней, и она сердцем принимала все фибры его души, говорившие о том, что она любима.
Время неслось безжалостно. Несколько раз она принимала вместе с Артуром отвар из красного дерева и соком лимона в большой концентрации, а после погружалась в горячую ванну. В её сумке, на дне, так и остались лежать нетронутые «изделия № 2», как в те времена называли «презервативы». Она не решилась предложить их использовать, как сама потом будет думать «Не понятно почему».
Уже растратив весь своей пыл, под конец он стал её уговаривать покинуть Нью-Йорк на какое-то время и поселиться в Лос-Анжелесе. Она же не могла оставить работу в клинике.
— Артур, ну давай потерпим немножко — объясняла она. — Поработав два года с Иденом Тернером, у меня появиться шанс получить лицензию на частную практику. Я открою свое дело и будет оно в Нью-Йорке или здесь, мне в принципе, все равно. Но сейчас никак.
Он потянулся за рубашкой. Оделся.
Ани уже знала, что их приятному времяпрепровождению пора закончиться. Её ждал Нью-Йорк, Войцеховского его партнеры по бизнесу.
Он еще нагнулся и прижался носом к её волосам. Глубоко втянул её запах, чтобы оставить его для себя подольше.
Ани обреченно выскользнула из — под одеяла и направилась в ванну.
И что её подвигло в этот день заглянуть в туалетный столик там? Она проклинала это мгновение сотню раз. Потянув шуфлятку, она обнаружила там женский гребень и флакончик с розовой водой. Когда до её сознания дошло, что все это значит, её обдало кипятком изнутри и она в сердцах с ожесточением двинула эту злополучную шуфлятку назад изо всех сил!
Войцеховский вошел в ванну на звук ломающейся мебели и с немым вопросом окинул её взглядом. По её лицу он все понял. Да … он и сам не знал, что… — приходящие женщины в номера отелей к чужим мужчинам могут там оставлять на следующий раз. Отодвинув шуфлятку, он увидел тоже самое, что и Ани.
— Да, осталось от прежних постояльцев. — спокойно ответил он и погладил Ани по плечу. Она отшатнулась и чуть не упала, ударившись о край ванны. Он видел, что лицо её приобрело бледную гипсовую маску, напоминающую древнегреческие скульптуры богинь древней Эллады и она сама не рада тому, что узнала. Подняв на него свои миндалевидные глаза, наполнившиеся слезами и некой растерянностью, она только еле слышно произнесла. — Флакон почти полный. Флакон почти полный, флакон почти полный — почему-то повторила.
— И что?
Она с вопросительным взглядом, как бы прося у него помощи или призывая убедить её, ну только так, надежно, что это так и есть, как он говорит, но ум уже не верил никак. — Я хочу в это верить, но не верю, зачем ты так, так нагло врешь мне?
Войцеховский отошел к окну. Ани не устраивала истерик и в её взгляде был даже испуг и у него просто не шли слова, что-то не пускало. Стало неловко и стыдно.
— Все это так глупо …невыразимо глупо — только проговорила она, сердцем произнося эти слова, даже не до конца понимая, откуда, из каких глубин рождал их её мозг и поспешила покинуть ванну. Дальше она одевалась, словно её кто-то гнал из номера.
Когда Войцеховский вышел вслед за ней и стал, пытаясь что-то сделать, чтобы она не торопилась и остыла, но она металась по комнате так быстро, увиливая от него, и уже через десять минут была собрана в дорогу, но он преградил ей путь.
— Ани. Ничего не стоит твоих выводов. Все это ничего не значит и не торопись принимать решения. Я даже не помню, как имя этой женщины, — он ударил ладонью себя по лбу. — Я даже смутно помню как она выглядит… — и очень сильно стараясь находить более убедительные слова — Ани, но я же южный человек и ты это знала… …не будет мужчина долго обходится без этого… … Это только для тела, ничего больше!
Она пристально смотрела ему в лицо и стала настолько серьезной, словно ей предстояло принять решение у операционного стола, от которого зависела жизнь пациента. Но она не перебивала его. Из веселой, хрупкой, трогательной женщины, она моментально превратилась в строгого судью. Он уловил это все и его машинальный жест, заложить руки в карманы, выдал в нем состояние обреченности.
Некоторое время они оба молчали, вопросительно всматриваясь в лица друг друга и потом Ани первая произнесла опять эту фразу. — Так все глупо. Я очень глупа.
Войцеховский спросил зачем-то:
— Почему?
— Притащиться за тобой в Америку, чтобы гонять твоих ночных спасительниц от воздержания — Я не буду! Может все это и можно объяснить, но только не сейчас. Сейчас я быстро уеду и буду решать, что с этим делать!
И …как бы плачевно все это не было, но
