Куойл сидел в ялике Билли Притти. Старик проворно вскочил в свою лодку, положил под сиденье полиэтиленовый пакет и дернул за шнур. Мотор загудел как труба: «Та-а-а-а!» За ними остался широкий след на воде. Билли нагнулся над деревянным ящиком и извлек оттуда хитроумное пластмассовое приспособление, поставил его в угол и оперся о него спиной.
— Ох. Это «Лучший друг поясницы» — поддерживает позвоночник.
Куойлу нечего было сказать. Горизонт был в тумане. Сквозь перламутровое небо сочился желтоватый свет. Ветер забирался Куойлу в рот, ерошил и трепал его волосы.
— Вон Баран и Ягненок, — сказал Билли, показывая на два камня, стоявших сразу за узкой частью пролива. Волна время от времени перехлестывала через них, полностью скрывая под водой.
— Мне нравится, что здесь у камней есть имена, — сказал Куойл. — На мысе Куойлов тоже есть один…
— А это, как его, Расческа.
— Точно. Зазубренный, с торчащими кверху верхушками.
— На этом камне должно быть двенадцать верхушек. Во всяком случае, было двенадцать. Его так назвали из-за сходства со спичками, которые раньше выпускали пластинками, в форме расчесок. Одна шла по низу, а двенадцать стояли на ней, как зубья у расчески. Когда нужна была спичка — ее отламывали. Они жутко воняли серой, поэтому их еще называли вонючками или расческой-вонючкой. На мысе Куойлов довольно много известных камней, потопивших не одну лодку. Там есть такие Булочки: на круглом пятаке дна, как на тарелке, стоят невысокие камни, чуть меньше метра от поверхности. Это к северу от Расчески, а на самом краю мыса есть Упряжной Пес. Когда подходишь к нему, он похож на большого ездового пса, который сел на воду и осматривается. Старики говорят, что он ждет, пока какое-нибудь судно не пойдет ко дну. Тогда он оживает и плывет к месту крушения, чтобы проглотить несчастных, оказавшихся в воде.
Куойл подумал, что этот камень он ни за что не станет показывать Банни.
Билли натянул шапку сильнее, чтобы солнце не светило в глаза.
— Ну как, ты уже встречался с Ноланом?
— Нет, но по-моему я как-то видел его. Он плыл один в старой моторной лодке.
— Это он. Странный человек. Все делает по старинке. Не приходит за своим пособием по безработице. Он хороший рыбак, но живет очень бедно. К тому же он нелюдим. По-моему, он не умеет ни читать, ни писать. Он твой дальний родственник, настоящий обломок прошлого. Надо тебе сходить к нему, в его избушку, познакомиться.
— Я и не знал, что у нас здесь еще остались родственники. Тетушка говорила, что они все умерли.
— В этом она не права. Нолан не просто жив: я слышал, что он считает этот дом Куойлов своим.
— Какой дом? Наш? Тетушкин дом на мысе?
— Именно.
— Самое время об этом узнать, — пробормотал Куойл. — Нам никто и слова не сказал. Он же мог приехать, поговорить, ну, сам понимаешь.
— Нет, он так не будет делать. Ты смотри, внимательнее с ним. Он из старых Куойлов, которым привычнее все решать под покровом ночи. Говорят, от него воняет мертвечиной. Говорят, он спал со своей женой уже после того, как она умерла, и от него до сих пор несет смертью и разложением. Ни одна женщина больше не ляжет с ним. Ни единая.
— Боже, — содрогнулся Куойл. — А что ты имеешь в виду под «старыми Куойлами»? Я ничего об этом не знаю.
— Вот и хорошо. Залив Бакланов был так назван в честь Куойлов. Полоумные они были. Дикие, сумасшедшие убийцы. Половина была не в себе. Слышал бы ты, как Джек разговаривал по телефону, когда он получил письмо о твоем желании работать в «Болтушке». Он позвонил человеку, который давал тебе рекомендацию, тому, с птичьим именем. А тот сказал Джеку, что ты золото, а не человек, не буян и не убийца.
— Партридж6, — сказал Куойл.
— Мы места себе не находили, пока ждали твоего приезда. Кто это будет? Думали, увидим здоровенного громилу. Ну, в общем, ты и правда не маленький. Знаешь, на самом деле Куойлы жили на мысе не больше ста лет. Они ушли туда в 1880-х или 1890-х, таща по льду свой зеленый дом. Весь клан Куойлов, человек пятьдесят мужчин и остальная хитрая родня, волок его на веревках многие мили. Они сделали большие полозья из еловых стволов, и получились огромные волокуши.
Они вышли из бухты, и Билли направил лодку в море. Куойл снова забыл кепку и его волосы лохматил ветер. Ялик взрезал морскую рябь. Куойл испытывал необъяснимое удовольствие, которое может доставить только ясный солнечный день на воде.
— Ага. — сказал Билли, перекрикивая рев мотора и плеск воды о корпус лодки. — Вот мы говорили о камнях, парень, так у нас, их видимо-невидимо. Тысячи миль покрыты каменными отмелями и валунами, скрытыми под водой. Сам Ньюфаундленд — это большой камень на морском лоне, и острова вокруг него каменные. Самые известные среди них это Цепной Камень и Блин в Сент-Джонсе. Оба они отвесно стоят над водой. Ходят старинные слухи-страшилки, что эти камни взрываются. Как Мерлин и Рубин возле Сент-Джонса взорвались сто или больше лет назад. На северном побережье стоит Длинный Гарри. А еще есть бешеные камни с водорослями. Помнится, на мысе Бонависта есть камень Старый Гарри. Он лежит на глубине трех с половиной метров от уровня моря и тянется почти три мили по дну, заканчиваясь коварным выступом, который называется Молодой Гарри. В бухте Северного Русла есть Косматый камень и Адский камень. Косматым у нас называют такого черного гуся, вонючую тварь, которая вьет свои гнезда из дохлой рыбы. Этим же именем называют человека, если он приехал с Большого Берега. А если из Фортуны, то чучелом. — Билли задрал голову и запел скрипучим, но мелодичным тенором:
Вот бы чучела с ФортуныИ космачей с Больших БереговВ большие мешки засунутьИ завязать поверх голов.А как мешок порвется,Космач враз заплюется.
— Слышал такую песню? Так вот, вернемся к нашим камням. Порт Спасительный славится своим широким камнем, который называется Каравай, а дальше у них есть Кухонный камень. Зловонные острова окружены плохой водой: там одни рифы да мелководья. Но и у них есть Клеопатра и Цап-камень. Возле островов Фого тоже опасно, потому что на их камнях разбилось много кораблей. Я тут родился и вырос, поэтому знаю здесь все вдоль и поперек. А из тех, которые выходит из воды, я знаю Танцора, Щербатого Старика, Ирландский Камень, Хибару и Инспектора, который норовит проинспектировать твое днище. Смотри, отсюда уже виден Пристальный остров. Я уже три года здесь не был. Я тут родился, вырос и жил, в смысле, в то время, когда был на суше, пока мне не исполнилось сорок лет. Я долго ходил на судах и нанимался на крупные транспортники. Потом побывал в двух штормах и решил, что третий я хочу пережить в родных водах. Под этой водой лежит много моей родни, так что она для меня уже стала родной. Вот я и перестал ходить в открытое море и стал рыбачить возле берега. Мы с Джеком Баггитом давно вместе, хотя он сам родом из Мучного Мешка. Его мать была двоюродной сестрой моей матери. По нам этого не скажешь, но мы с ним ровесники, только Джек стал крепче, а я съежился. Правительство переселило нас с Пристального в шестидесятых. Там, правда, все еще стоят наши дома, крепкие и ровные, несмотря на то что пустуют тридцать лет. Сам увидишь. Да, они выглядят крепкими.
— Как наш дом на мысе, — сказал Куойл. — Он хорошо сохранился, даже простояв сорок лет без присмотра.
— На самом деле этот дом много чего помнит, — сказал Билли.
Остров Пристальный поднимался перед ними, как настоящая скала. Перед внушительным массивом острова воду взрезали камни. Вокруг них кружила пена.
— Это Дом-Камень. Мы все произошли от него. — Он направил ялик к южному склону острова.
Билли трудился, проводя ялик между невидимыми мелями и подводными камнями. Суденышко нацелилось на стену из красного камня. Волны бились о борта лодки. У Куойла пересохло во рту. Они плыли практически по пене. Даже в нескольких метрах от отвесной скалы он по-прежнему не видел места, где можно было бы высадиться на берег. Билли направил ялик к неясной тени. Рокот мотора отражался от скал и возвращался к ним мощными порывами, потом снова уходил к камням, проносясь над ониксовой водой.
Они зашли в узкую расщелину. Куойл мог протянуть руку и коснуться камня. Стена скалы постепенно отходила в сторону, расщелина становилась шире и уходила налево. Постепенно они вышли в маленькую бухту, окруженную сушей. На земле виднелось пять или шесть домов, белое здание, церковь с кривой колокольней и обветшалыми стенами. Куойл даже не представлял себе, что существуют такие укромные и заброшенные уголки. Безжизненность и труднодоступность этого места наводила на мысль о могиле.
— Странное место, — сказал Куойл.
— Это остров Пристальный. Раньше жители Якорной Лапы говорили, что здешние островитяне были знамениты двумя качествами: они лучше всех чуяли рыбу и знали о вулканах больше всех ньюфаундлендцев вместе взятых.
