мне о своих детях. Умеют ли они смеяться? Бегают ли они, играя, и сладок ли вам их смех? Спокоен ли сон их? Расскажите мне о ваших детях, матери! Когда в последний раз вы стояли у их кроваток и рыдали, глядя, как они умирают от голода? Когда
вы умирали, провожая их на войну? Нет, это я расскажу вам. Никогда! Их смех и покой, их сытость и мир вечно царят на этой земле. И Земля, и время, и дети — все это деяния Создателя!
Так пусть же творения Создателя вознесут хвалу Ему! Аминь!
И тысячью способами, каждый по-своему, животные вокруг Курятника возвысили свои голоса. Они произнесли:
— Аминь!
И обратились в слух. Прекрасно! Шантеклер уловил нужный ритм, и Совет начался. Прекрасно, прекрасно.
— Эй, отцы, собравшиеся здесь! Расскажите мне о своем мирном житье. Когда вы уходили за пищей и не находили ее? Когда в летний зной искали тень для своей семьи и не было тени? Когда в зимнюю стужу хотели построить берлогу и не находили ни места, ни материала? Когда на своем веку начинали что-либо в радости, а затем погружались в печаль, не имея возможности закончить? Расскажите мне, отцы, о своем мирном житье! Ибо все это источники отчаяния и разочарования — и на этой земле вы никогда не ведали ничего подобного! Пищей, тенью, теплом и уверенностью в окончании всего начатого обеспечивает эта земля, обеспечивает тем, чем вы можете обеспечить свои семьи! Создатель позволил вам быть теми, кем вы рождены. Так возблагодарим Создателя, и пусть же творения Создателя вознесут хвалу Ему! Аминь!
— Аминь! Аминь! — ревели и громыхали животные. — Аминь!
И все они встали.
— Слушайте меня! — кричал Шантеклер с крыши своего Курятника. Голос его был тверд и разил, будто молния. — Сядьте и слушайте!
Он помолчал. Они снова уселись. Он бросил взгляд на Скорбящую Корову. Потом он закрыл глаза и начал говорить так, будто был один. Но его слышали. Он рассказывал им историю.
— Жил-был когда-то молодой Петух-Повелитель, рожденный от пылкости и сухости, — говорил он. — Раздражительный, придирчивый, воинственный юноша. Его вырастила кроткая, измученная, овдовевшая мать на земле, что далеко к югу отсюда. И было это давным-давно.
Волк скитался по той земле, наводя на животных такой ужас, что они шарахались друг от друга. Они вечно были настороже. Со всех сторон они ожидали предательства. И они предавали друг друга. Но молодой Петух был ко всему этому безразличен, ибо опустошение земли давало ему хорошую наживу. Он воровал еду из опустевших домов и богатства из торопливо устроенных тайников, забирал дочерей, когда они были ему по душе, и обращал любое кем-то содеянное зло к своей выгоде. Он был под стать уродству окружающего мира. А это и вправду был жалкий, уродливый мир.
Но затем Волк пришел в дом матери этого Петуха, требуя, чтобы она кормила его и заботилась о нем; и Петух был вынужден смотреть, как мать его подает мясо к Волчьему столу, вынужден слушать тяжелый Волчий храп.
Теперь все стало по-другому, и Петух пришел в ярость.
«Сразись с ним!» — потребовал он у своей матери, когда они остались вдвоем.
«Я не могу»,— ответила его мать.
«Ты просто не хочешь!» — презрительно усмехнулся Петух. И это было так, хотя тяжела была ее ноша.
«На все воля Создателя», — не раз говорила она и ни в чем не отказывала Волку. Никогда не поддерживала она своего сына, когда он клял наглую тварь, напротив, именно сына своего предостерегала от ропота перед лицом Создателя. «На все воля Создателя»,— часто говорила она с кротостью.
Тогда Петух возненавидел Волка и стал презирать Создателя. Если не делает она и если не может Создатель, что ж, он сам сразится с Волком.
Он обладал двумя железными шпорами, оружием его отца: Багор именовались они и Тесак. Их он и пристегнул к своим ногам как-то ночью, когда Волк спал. Он хотел разбудить свою мать и отослать ее прочь, но тогда и Волк бы насторожился. Тогда, среди ночи, он внезапно прыгнул на зверя, вонзая при этом шпоры по обе стороны его груди. Волк яростно метался, но Петух оседлал его, непрерывно выкрикивая проклятия и все глубже вонзая шпоры. В ярости своей Волк убил мать, а потом Петух убил Волка.
«Воля Создателя»,— подумал Петух, глядя на свою бедную мать, и посмеялся над Создателем.
Он рассмеялся еще громче, когда животные той земли осудили его за смерть его собственной матери и изгнали его. Он вовсе не был удивлен их подлым правосудием: ведь мир был жалким и уродливым местом.
Но молодой Петух жаждал отомстить им. Он никогда не снимал Багор и Тесак. Напротив, он собирался убить поодиночке всех вождей той земли.
Однако ночью, когда Петух выжидал на дереве своего часа, Создатель предстал перед ним. Свет был столь ярок, что Петух грохнулся с дерева, ошеломленный и преисполненный ужаса.
«Отыди от меня, — возопил Петух, — или я умру!»
В ослепляющем свете он узрел самого себя, и был он мерзким клочком естества. Еще мгновение подобного блеска, и он совсем пропадет. Более того, ему казалось, что Создатель не может, но желает вовсе стереть с лица земли столь презренную жизнь.
«Зачем ты вредишь Моим созданиям?» — заговорил Создатель изнутри Своего сияния.
«Твои создания!» — простонал Петух.
«Зачем ты вредишь мне?»
Свет был огненным вихрем. Юному Петуху казалось, будто вспыхнуло его сердце. Он ждал смерти.
«Встань, — обратился к нему Создатель. — На севере ты встретишь страну, что нуждается в правителе. Я даю эту землю тебе».
«Я не могу, — пролепетал Петух. — Я ничто».
«Такова Моя воля», — произнес Создатель.
«Но я ничтожнейший из всех твоих тварей», — сказал Петух.
«Ты принадлежишь мне, — донесся ответ. — Иди!»
Столь могуществен, столь славен был этот заключительный приказ, что Петух одновременно и умер, и восстал.
Придя на место, он обнаружил северную страну в ужасном разорении. Но могуществом и волей того же Создателя — ибо Петух все еще был ничем — он увидел, как мир воцаряется на этом месте. Трусливые животные объединялись и становились сильными.
Бессмысленные жизни и дни без цели обрели благоволение, и труд, и твердое устремление. Порядок пришел на эту землю, ибо ежедневно воздавалась честь и слава Создателю, семь раз в день, семью кукареканьями, коим тот же Создатель обучил Петуха. И во свидетельство неустанной заботы Создателя
