– За что? – заупрямился Перевалов, хотя уже и догадался, кто перед ним и с кем он имеет дело. И то, о чем раньше знал из газет или телепередач, сейчас представало перед ним в своем натуральном виде. – За место Васильич администрации вперед заплатил, – попытался объяснить Николай Федорович.
– Так это не за аренду – за охрану. Ты платишь, мы тебя охраняем. Чтоб не наезжал никто, – объяснил белобрысый. – А милиция на что? – не сдавался Перевалов.
– Да что твои менты, в натуре, могут? Они, если что, и возникать-то не станут. Короче, кончай базар и гони, козел, стольник!..
За сегодняшнее утро Перевалов еще ничего не успел продать, и стольника у него просто не было. Можно было бы, конечно, попытаться перехватить у соседей или попросить отсрочку до прихода Васильича. Но Перевалова болезненно задевал и сам факт открытого вымогательства, и та бесцеремонная наглость, с которой действовал этот, в сыновья ему годившийся, молокосос.
– Сам ты козел! – вспылил Перевалов. – Иди давай отсюда!
– Что-что? – не поверил своим ушам парнишечка.
– То самое... Проходи мимо...
– Ладно... – недобро усмехнулся белобрысый. – За базар ответишь. И, круто развернувшись, торопливо зашагал прочь.
– Зря это вы... – осуждающе сказала женщина из палатки напротив. – Они все равно вас в покое не оставят.
– Только себе хуже сделали, – поддержала ее продавщица из палатки слева.
И очень скоро Перевалову пришлось убедиться в их правоте. Минут через двадцать он снова увидел белобрысого вымогателя. Был он уже не один, а в сопровождении двух таких же коротко стриженных, обтянутых черной кожей и джинсой, битюгов. Масти они, правда, были иной и походили на подбирающихся к издыхающему зверю воронов. Челюсти их методично двигались, гоняя между зубов жвачку, а тупые физиономии не выражали ровным счетом ничего.
Троица остановилась у палатки Перевалова. Теперь их разделял только низенький раскладной столик, служивший прилавком, на котором были разложены образцы обуви.
– Этот? – кивнул в сторону Николая Федоровича один из битюгов.
– Он, – подтвердил белобрысый.
– Как торговля? – поинтересовался бесцветным хрипловатым голосом другой битюг.
– Да никак, – чувствуя предательское дрожание голоса, ответил Перевалов.
– Видишь, Белый, мужик еще бабок не надыбал, а ты его трясешь, – все тем же бесцветным голосом попенял битюг белобрысому. – Может, скидку новичку сделаем? Пусть товаром на первый раз рассчитается. Тут кроссовочки для тебя, Белый, есть ништяк. А я вот ветровочку померяю...
Битюг по-хозяйски снял со стенки палатки понравившуюся вещь, деловито расправил, ощупал ее и сказал:
– А и мерить не буду. С пивом – потянет!
Он перекинул ветровку через руку и двинулся вдоль ряда дальше. Белый, прихватив пару кроссовок, поспешил за битюгами.
– Да вы что!.. Куда?... Верните товар!.. – рванулся за ними Перевалов. Троица и ухом не повела.
– Стойте, сволочи! – заорал вне себя Перевалов. Троица тормознулась, развернулась лицом к Перевалову.
– Мне послышалось или правда кто-то тут возгудает? – сказал битюг с ветровкой, не меняя прежней своей интонации, и троица, будто слова его были командой, двинулась обратно.
Она надвигалась на Перевалова тяжелым, готовым раздавить, вмять в грязь асфальтовым катком, и Николай Федорович невольно попятился, продолжая бубнить деревенеющими губами:
– Товар верните... Верните товар...
Троица приблизилась к Перевалову вплотную, обдала сложным амбре пива, курева и жевательной резинки.
– Так что ты сказал? – спросил битюг с ветровкой на руке.
– Товар отдайте... – почти прошептал Перевалов.
– Ничего ты, однако, не усек, – осуждающе покачал головой бандит с ветровкой.
– Еще и оскорбляет, – вставил белобрысый.
– Вот именно! – согласился битюг с ветровкой и вздохнул: – Придется поставить на вид.
Он вдруг резко и коротко замахнулся, и Перевалов непроизвольно отшатнулся.
– Не боись, бить не буду, – успокоил битюг. – Зачем нам «разбойное нападение», «тяжкие телесные» и прочее. Ты сам сейчас упадешь. Запнешься и упадешь...
И в то же мгновение, почувствовав мощный толчок в грудь, Перевалов отлетел в глубину палатки и рухнул на мешки и коробки с товаром.
Он хотел вскочить и не смог: в груди сперло так, что ни охнуть, ни вздохнуть.
Троица между тем принялась деловито крушить палатку. В Перевалова полетели сорванные с крючков вещи, обувь. Потом обрушился на его голову – едва успел прикрыть ее руками – раскладной столик-прилавок. В довершение выродки свалили палатку, которая погребла несчастного Перевалова могильным курганом.
Когда Николай Федорович наконец выкарабкался наружу, глазам его предстало печальное зрелище. Варварам этим показалось мало просто раскидать вещи, они еще и в грязи их вываляли, ногами со злорадным остервенением на них потоптались.
Перевалов беспомощно озирался, торча, как печная труба на погорелище, ловя на себе удивленные взгляды проходящих мимо покупателей. Его душили бессильные слезы. Убивал не только учиненный мерзавцами погром. Не менее обидно было и то, что никто вокруг пальцем не шевельнул пресечь, остановить распоясавшихся рэкетиров, прийти на помощь. Наоборот, еще и соли на рану насыпали, напомнив, что предупреждали – не связывайся, не лезь на рожон, уступи, смирись, делай, как все, и спи спокойно.
Вернувшийся после обеда приятель, увидев погром, долго молчал, выковыривая из грязи то одну вещь, то другую, наконец сказал:
– Я, Федорыч, конечно, тоже виноват, что запамятовал предупредить тебя насчет этих ребят – у них как раз по пятницам обход, но и ты хорош... Чего было в пузырь-то лезть, на дурацкий принцип идти. Не видишь, что ли, что вокруг творится, в какое время живем? Соображать надо!..
Приятель все же оказался человеком благородным и возмещения убытков не потребовал, но точку в его торговой карьере поставил.
11
Беда, говорят, не приходит одна. Отвори ей ворота – въедет во двор целым составом.
Не успел Перевалов от рэкетиров очухаться, как новое ЧП. Не с ним, правда, с супругой, возжелавшей быстро и бесхлопотно обогатиться.
Финансовая компания с красивым названием «Лазурит», куда жена Перевалова вложила свои не ахти какие средства, в одночасье лопнула и бесследно исчезла с горизонта. Еще вчера исправно функционировала, принимала деньги от клиентов (выдавать, однако, проценты уже не выдавала, повесив объявление, что просит не беспокоиться, скоро выдача возобновится), а сегодня – как и не было никогда на свете этой конторы: офис пуст, даже кнопки канцелярской в нем не сыскать, безлюден, по комнатам ветер гуляет-насмехается. Мол, нате вам, выкусите! Не знали разве, что жадность фрайеров губит?...
И заметались бедные вкладчики, как в мышеловке. Обман, закричали, караул! Ограбили, запричитали, без ножа зарезали! Держите их, ловите!..
Кого? Где? Кому ловить-то? Кого винить в собственной глупости и ротозействе? Сами же доверили козлам-мошенникам свою капусту. Ни козлов теперь, ни капусты...
Но безутешны были те, чьими скромными сбережениями строилась внезапно обрушившаяся пирамида. Почему их вовремя не предупредили, не удержали от опрометчивого шага (удержишь, пожалуй, если рвались, как форварды на забивание решающего гола), не подстелили соломки, наконец?...
И вот уже новая организация из горя этого выклюнулась под названием «Общество обманутых вкладчиков». «Лазурит» ведь не один такой был и не один он в нужное для его владельцев время лопнул. Так что сам Бог велел обманутым вкладчикам объединяться, чтобы коллективно мстить за свои обиды, а главное, за неимением сбежавших ответчиков, найти, с кого спрос учинить.
Да и искать-то особо не надо. Не на необитаемом острове ведь живут – в государстве. С него и спрос! Пусть расплачивается за чужие грехи. Жираф большой – с него не убудет...
Оправившись от удара, супруга Перевалова активно включилась в борьбу за честь и достоинство обманутых вкладчиков и по вечерам надоедала Николаю Федоровичу с эмоциональными, в картинах и подробностях, рассказами о происходящих в их «Обществе» процессах.
Впрочем, эти «процессы» Перевалов и сам имел возможность лицезреть, когда однажды, поддавшись уговорам жены, посетил очередное собрание «Общества».
Люди толклись здесь в основном в возрасте. Гвалт и ор в одном из пустующих помещений бывшего «Лазурита» стоял, как на переполненном стадионе. Возбужденные вкладчики были настроены воинственно. Слышались проклятья в адрес руководителей всех рангов: от столичных до местных. Виноваты были все. Однако в огород «Лазурита»; к удивлению Перевалова, камня никто не бросил. Словно боялись: вдруг хозяева его так же, как и пропали, нежданно-негаданно объявятся и покарают тех, кто против вякал – не отдадут взад денежки.
Напряжение росло. Уже предлагали составить грозную телеграмму с последним предупреждением главе государства, допускающим «пирамидальные» безобразия и плохо обеспечивающим конституционные гарантии. Уже слышались призывы идти на столицу маршем пустых кошельков и, объединившись с обманутыми вкладчиками всей страны, биться лбами о мостовую перед домом правительства до тех пор, пока не вернут им все деньги с обещанными суперпроцентами...
