Мулат Мануэль шёл впереди, обрубая мачете ветви и лианы, опутывающие со всех сторон тропу. Она временами пропадала, и приходилось искать, иногда по целому часу.
– Этак мы не уложимся во времени, – сетовал Том на привале, жадно выпивая вино, разбавленное наполовину водой.
– Эта точно, Том, – вздохнул Солт. – Этой тропой давно не пользовались. Или наш мулат её просто не знает.
– Вряд ли, Солт. Он всё же её находит. И ведёт себя уверенно. Хорошо бы побыстрее выбраться на дорогу.
Отряду пришлось остановиться задолго до темноты. Усталость слишком уж давила на непривычные плечи. И место попалось отличное.
– Всё, дальше не пойдём, – бросил на траву мушкет и сумку Солт. – Надо поберечь силы. Ещё завтра будет день. Да и где мы найдём такое хорошее место? Располагаемся, ребята! Ручей рядом и можно освежиться.
– Охрану бы выставить, Солт, – предложил осторожный Том.
– Кто нас тут ждёт? Обойдёмся! Люди вымотаны.
Второй день не принёс ничего нового. До дороги не дошли. Мулат что-то говорил на испанском, но кроме того, что он оправдывается, ничего понять не удалось.
– Наверное, он говорит, что мы слишком медленно двигаемся, а тропа заросла, – сделал предположение Том. – И это так. Завтра покажет, что и как. А на ночь мы прикуём мулата цепью к дереву. Спокойнее будет.
Мулат выражал возмущение, Том успокаивал его, похлопывая дружески по сутулой от усталости спине.
На дорогу вышли после полудня. Все е облегчением вздохнули. Мануэль опять много говорил, видимо упрекал матросов в недоверии. Ему дали целую флягу вина с водой, тем загладив недоверие к нему.
– Большую часть пути прошли, – протянул Солт, довольно ухмыльнулся в бороду, огляделся в обе стороны дороги, скорее похожей на тропу. – Будем осторожны, ребята. Всех встречных забирать с собой. Обогнавших тем более. Вперёд! Скоро привал на ночь!
Не прошли и часа, как их обогнал монах со слугой негром. Монах восседал на тощем муле и с изумлением воззрился на англичан. Он сразу их признал.
Негр попытался улизнуть, но его всё же успели перехватить, связать и привязать к мулу.
– Слезай, святой отец, – пророкотал Джошуа Пейтон. – Мы с тобой и пешочком дотопаем до селения.
Монах его не понял, но красноречивый жест был ясен, как божий день. Мула нагрузили мешками с едой, негру тоже положили на плечи мешок, и в таком виде тронулись дальше. Потом Джек Крэбб бросил свою поклажу на монаха, многозначительно пригрозил кулаком, проговорив незлобно:
– Тебе, падре, не мешает поработать. А то ты что-то слишком долго постился и отяжелел от голодухи, ха!
Больше в этот день на дороге никого не встретили.
Утром, не пройдя и часа, захватили двуколку, ехавшую навстречу с двумя мулатами. Из их разговора поняли, что те ехали на поле. Их завернули назад.
Теперь отряд шёл налегке. Даже часть припасов к оружию уложили на повозку, и мул добросовестно тащил всё это к поселению.
Перед сумерками в отряде шли уже восемь захваченных человек. Среди них были и два испанца, смертельно перепуганные и бледные. До селения оставалось не больше двух миль.
– Привал! – распорядился Солт. – Через десять минут солнце сядет. Отдохнём до утра. Смотрите, чтобы пленники не сбежали, половы пооткручиваю за них! И охрану выставить надёжную!
Матросы с пленниками отошли в сторону от дороги, углубились в высокую кукурузу и тесно расположились в ней. Пленных скрутили сыромятными ремнями, вырезанными из сбруи мулов.
– Чудные растения, — молвил Демид, обгладывая сочный початок кукурузы.
– Я впервые пробую такой. Лепёшки из этого зерна мы уже едим, а свежие не приходилось. Их, слыхал, варят и с солью. Вкусно, говорят.
– Я б не отказался от такого, да огонь не позволят развести, – ответил Омелько. – Подождём до утра. В селении обязательно попробуем.
– А смертоубийство будет? – спросил Ивась немного взволнованно.
– Кто ж его знает, – отозвался Омелько. – Как поведут себя в деревне.
– Вроде бы наш капитан не больно охоч до жестокости, – заметил Ивась.
– Может быть. Вомните, корабль захватили? Никого не порешили. Отпустил.
– И слава Богу! – Омелько перекрестился. – Зачем лишний грех на душу брать. Да и к чему убивать, когда никто не сопротивлялся.
Том поднял отряд задолго до рассвета.
– Поспешим, моряки! Время не ждёт. С рассветом необходимо быть в деревне!
– Пленных проверить, – напомнил Солт. – Грузите припас! Пленных нагрузите, пусть поработают! Выступаем!
Отряд скорым шагом, жуя на ходу, пустился по тёмной дороге. Звёзды подмигивали таинственно, загадочно, равнодушно.
Монах стонал от усталости, просил сжалиться над ним. Никто его не слушал, иногда отпускал оплеуху и тот семенил в своей сутане, поднимая пыль.
Небо над грядой гор порозовело, когда показались первые хижины деревни. Матросы приостановились перевести дух, разобрать припасы к оружию, зарядить его.
– Разбиться по пять человек, и окружить деревню, – распорядился Солт. – Бегом! Я начинаю первым. Услышите выстрелы, поспешите! За беглецами не гоняться! Пусть бегут. Так надо. Расходитесь!
Наши казаки с Томом и ещё одним матросом устремились задами деревни к восточному краю. Быстро светлело. Пронёсся крик не то удивления, не то страха. Это жители уже заметили чужаков и по деревне прокатился вал воплей и криков.
Где-то грохнул выстрел, завыли собаки, заплакали дети, заголосили женщины. Опять прозвучало два, потом ещё один выстрел.
– Растянуться цепью! – прокричал Том. – Всех гнать на площадь!
Селяне в страхе выскакивали из лачуг, устремлялись к центру деревни. Не прошло и получаса, как почти всё население собралось на площади.
Солт оглядел людей, повернулся к Мануэлю, кивнул ему, зная, что тому поручалось вести переговоры с жителями.
Мулат долго говорил, кричал, требовал, потом выхватил мачете, взмахнул им.
– Что он кричит? – спрашивал Омелько, оглядывая собравшихся жителей. – У них происходит похожее на то, как ляхи нас мордуют.
– Да, Омелько, – согласился Ивась. – Только у нас закабаляют всех, коль ещё не закабалили, а здесь мы просто грабим. Удивительно, что нет ни одного убитого.
– Слыхал, одного ранили. Выстрелы ведь слышались.
Три сотни очумелых от страха людей изредка выкрикивали что-то, пока мулат не бросился к одному испанцу из наиболее говорливых. Блеснуло мачете, испанец упал навзничь. Кровь брызнула из широкой раны на шее.
Толпа ахнула, попятилась, женщины снова завыли, мужчины хранили гробовое молчание, втянув головы в плечи.
Мулат вытер мачете о белую сорочку убитого, свирепо оглядел толпу, прокричал громко, с видимым удовольствием что-то. Тут же испанцы заволновались, запричитали. А Мануэль стал грубо выхватывать то одного, то другого из толпы и толкать в кучу, которая выросла очень скоро до шести человек.
Потом он толкнул в неё захваченного монаха. Приказал рабам приготовить обед на всех темнокожих, те в страхе бросились выполнять указание,.
Матросы с интересом смотрели, как мулат расправлялся с ненавистными им всем испанцами, дивились, но лишь посмеивались себе в бороды, больше хотелось ощутить под жадными грубыми пальцами мягкость женской плоти, жар удовлетворённой похоти. Потому они поглядывали на негритянок и редких испанок, стоящих тут же с ужасом в лицах.
Мулат всё кричал, плевал в испанцев, выхватил мушкет у ближайшего матроса и выстрелил под ноги испанцам, отобранными в заложники. Острые осколки камушков брызнули в них. Кровь засочилась на руках и лицах некоторых.
А когда Мануэль вытолкнул к испанцам двух сеньорит из самых богатых семей, мужчины завопили, согласно закивали головами. Несколько негров бегом бросились выполнять приказы своих хозяев, а матросы по одному стали исчезать из толпы.
– Ух и разошёлся наш черномазый! – воскликнул Том, кивая в сторону мулата. – Наверное, скоро начнут сносить добро, полагаю. Это что, Барт так его наставил? – повернулся он к Солту, стоящему поодаль.
