– А что, может, и впрямь наладим поставки? – подумал толстяк вслух. – Раз здесь так или этак торгуют оружием, чего ж нам свой барыш терять, а?
– И то дело. – Проктор солидно покивал. – У нас многие торгуют. Бойкое же место!
Зал был не совсем пуст: под стенами в полумраке громоздились обломки мебели, ворохи тряпья и стеблей вперемежку с манисовым навозом, старые колеса, ржавые железяки. Убирать за собой здесь, конечно, было не принято, и прокторы тоже себя не утруждали. Воняло в боксе соответственно.
За стеной глухо загудело. И этот звук Йоле показался привычным, как дома.
– Это что у вас, вентиляция? Моторы такие?
– Не, зачем? – обернулся к ней проктор. – Ветерок тута и без моторов дорогу находит. Это опреснительная установка. Солнце поднялось, пригрело, вот она и включилась – от солнечного тепла, стало быть. – Получше разглядев девчонку, он предложил: – А хошь, красавица, я тебе Корабль показывать стану? – Глазки у него заблестели. – Пойдем со мной, много интересного всякого увидишь.
– Не, мы потом вместе глядеть пойдем. – Йоля отступила за спину Мажуги. Прямо беда с этой красотой, все к ней липнут!
Снаружи затарахтел двигатель, перед распахнутыми воротами остановился небольшой приземистый сендер с открытым верхом, в нем сидели двое прокторов.
– Чё, собрали старших? – окликнул провожатый.
– А то! Ждут ужо! Кто переговорщик из вас, харьковские?
– Игнаш, пойдем со мной, – попросил Самоха.
– Я с тобой, дядька, – тут же вскинулась Йоля.
– Ясное дело, заноза. Куда ж я без тебя-то? – усмехнулся Мажуга и шепотом сказал: – Если по дороге кого из людей Графа приметишь, дай знать, только осторожненько. По сторонам гляди, но от меня – ни на шаг.
– Поняла, все поняла!
Мажуга добавил еще тише:
– И рук не распускай. Не знаю, какие тут порядки, но…
Йоля фыркнула и пошла к сендеру прокторов. Самоха уже взобрался на заднее сиденье и нетерпеливо поглядывал на спутников. Когда они заняли места, толстяк велел:
– Всем сидеть в боксе, ждать меня.
– Не, я на базар пойду, – заявил Аршак. – Теперь небось без меня управитесь.
– В боксе сидеть, я сказал, – повторил Самоха. – Как сговорюсь с местными, колонну поближе передвинем, ты и поведешь. Не убежит твой базар никуда.
Прокторы повезли гостей вдоль по Трубе. Она тянулась и тянулась, иногда стальные ворота боксов были распахнуты, за ними виднелись темные залы, пару раз попадались чудно одетые торговцы.
До кормы оставалось еще порядочно, когда свернули к подъемникам. Это были платформы, приводившиеся в действие паровыми машинами, к каждой был приставлен смотритель. Сендер вкатили на платформу, смотритель в драном фартуке сунулся было за платой, но проктор выразительно показал ему кулак. Смотритель вздохнул и потопал в будку управления. Прокторы ни за что не платили. Йоля с любопытством озиралась, гадая, как их станут поднимать. Вообще-то перед ней сидел проктор и карман его брюк был очень удобно приоткрыт, ей даже пришлось пальцы сцепить в замок покрепче, чтобы рука сама собой не потянулась залезть.
Смотритель дал гудок, под платформой загрохотало, из пузатого котла донеслось шипение, сквозь отверстия в стальном полу вывалились клубы серого дыма и пара, шестерни и валы пришли в движение, подъемник дрогнул и медленно пополз вверх. Там в прямоугольном проеме виднелось небо. Лязгая и скрежеща, платформа доползла к верхнему уровню, замерла среди яркого света, жары и звуков базара. Они находились посередине Арсенала – крупнейшего рынка оружия. Вокруг громоздились контейнеры с прорезанными окнами и дверями – лавки здешних торговцев. Между ними лепились лотки, сколоченные из чего попало киоски, а то и просто коврики, на которых был разложен товар. Пришлым бросилось в глаза отсутствие дерева – да и откуда взяться дереву на Корабле посреди пустыни? В ход шли обломки самоходов, куски растресканного древнего пластика, служившего обшивкой в каютах, железяки, плетение из лозы, даже камни – и тех было больше, чем досок.
Продавцы орали, зазывая клиентов, покупатели расхаживали между ними, приценивались, спорили, платили… Мелькали темно-синие пятнистые куртки прокторов, народ расступался перед стражами порядка, потом толпа снова смыкалась позади них, многие глядели вслед… Харьковчан повезли к палубной надстройке. Там проктор скомандовал:
– Вытряхайтесь, гости дорогие. На месте мы ужо.
Несколько загорелых босяков, торговавших вразнос всевозможной мелочовкой, тут же кинулись к приезжим, разноголосо предлагая товар. Прокторы пригрозили дубинками, и торгаши отхлынули. Йоля, пихнув Мажугу в бок, прошипела:
– Ты мне воровать запретил, а эти, черные, так и лазят по чужим карманам, один у меня хотел патрон с ремешка стащить, уже цапнул даже!
– Ну а ты чего? Сказала бы проктору.
– Вот еще. – Йоля сморщила облезлый нос. – Когда б я могла проктору пожаловаться, если он шустрый такой? Цап меня за ремень! И ведь быстро же ж как! Я сама едва успела у него с лотка зажигалку прихватить. На вот, держи, ты ж куришь, а мне на кой?
Игнаш только головой покачал…
Главные люди Корабля собрались в рубке. Оборудование отсюда давным-давно вынесли, обивку ободрали, получился просторный зал, а сквозь широченные окна открывался вид на базар, раскинувшийся на палубе. Йоля сразу же сунулась поглядеть – красиво, пестро, дымки поднимаются, вьющиеся растения ползут по ржавым контейнерам, веет сладковатым запахом дурман-травы. И много солнца, вся палуба светом залита. Насмотревшись, девчонка обернулась к столу, за которым расселись местные начальники.
Двое смуглых толстяков в полосатых халатах; тощий мужик в засаленной робе, будто работяга только что из цеха, на длинном носу – очки. Эти ничем не примечательны. Зато остальные – очень интересные персоны. Здоровенный детина в блестящей жилетке, румяный, с усищами в пол-лица, кончики загнуты и торчат вверх, как кривые тесаки, блестят, словно лакированные, – это распорядитель на Арене, так проктор шепнул, когда в рубку привел. При нем еще двое подручных, тоже во всем блестящем, но не такие крупные. Один по зверям главный, другой бойцов обучает. Дальше – старшой прокторов, крепыш, увешанный оружием, даже пару бомб на перевязь нацепил, и на боку не тесак, а кривая сабля с рукоятью, украшенной самоцветами. Еще один – желтый, нездоровый с виду, глазенки бегают – это крупный торговец дурью, видно сам же собственным товаром и любит попользоваться. В конце стола народ не такой значительный: владелец гостиницы, главный смотритель подъемников, механик, досматривающий корабельную технику… всего полтора десятка человек. Сидят, пялятся на гостей. Графа или его подручных Йоля не приметила.
Двое прокторов принесли скамейку, предложили садиться напротив стола, спиной к окнам.
Самоха садиться не стал, оглядел собрание, выпрямился во весь свой небольшой рост и заговорил. До сих пор он казался Йоле бестолковым выпивохой, который сам ни на что не способен, вечно на других надеется. Боевой частью Курчан у него заведовал, сыскной – Мажуга, а как по пустыне – толстяк на проводника во всем полагался, своего мнения ни об чем не сказал ни разу. Но едва завел Самоха речь – сразу другой человек, понятно, что в пушкарском цеху привык управлять. Говорил он долго, складно, и слушали его внимательно, ни разу никто слова не вставил.
Поначалу местные глядели настороженно. Это и понятно – любой, кто в Пустоши оружием торгует, на Харьков косится. К кому раньше, к кому позже каратели нагрянут, однако все дождутся. Арсенал, расположенный на Корабле посреди пустыни, до сей поры торговал невозбранно, но и тут понимали, что когда-нибудь оружейники харьковские заявятся. И вот наконец пришли. Однако, заверил Самоха, пришли с миром! Начал он с того, что времена настали тяжкие и правильным людям нужно друг друга держаться, во всем помогать и поддерживать. Арсенал от Харькова далеко, и оружейники ничуть не против, чтоб здесь их продукцией торговали. Может, когда-нибудь получится и постоянный путь проложить, своего представителя тут держать будут, а пока что Самоха из пушкарской управы первым приехал – поглядеть, как ловчей дружбу завести с ними, первыми людьми Корабля.
От таких слов первые люди и вовсе растаяли. Смуглые толстяки переглянулись, один даже в ладоши хлопнул. А желтоватый производитель дурмана вынул из нагрудного кармана жилетки короткую гнутую трубку, чтобы закурить на радостях. Ждали беды, а выходит куда как славно!
Наконец Самоха понял, что добился своего, и быстренько закончил речь:
– Что скажете, главные люди Корабля? Какой ответ мне в Харьков отвезти? Будем помогать друг другу? Мы вам, вы нам?
Один из смуглых заговорил:
– Когда московские позволяют торговать топливом, они непременно берут за это плату. Называется «лицензия»… Ну, лицензия-шмицензия – это моя понимает, слово такое, а означает: «Дай денег!»
