— Тебя очень приятно дразнить, дорогая! — рассмеялся он.
— Ты гадкий и жестокий. Не пугай меня. Знаешь же, что я не умею готовить.
— Прекрасно умеешь. Все умеют.
— Нет. А сейчас, когда мы вместе, и пробовать не стану. Мне далеко до твоих кулинарных талантов.
Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза.
— Я люблю тебя, — наконец тихо сказал он. — Обожаю. И хочу, чтобы мы всегда были вместе.
— Знаю, — улыбнулась она и по очереди поцеловала его плечи.
Так что готовься к решительному шагу. После возвращения из Нью-Йорка ничто не должно разлучать нас, едва не добавил он. Но, вспомнив ее мрачные фантазии относительно этого путешествия, решил промолчать. Не следовало бередить рану. Едва заходила речь о полете, как она теряла здравый смысл. Становилась просто неузнаваемой.
При мысли об этом он ощутил приступ гнева, но тут же осудил себя и мысленно выругался по-французски, причем весьма грубо.
Он выскользнул из постели.
— Пойду, открою шампанское.
— Откуда ты знаешь, что оно есть?
— У тебя всегда есть. И как раз нужной температуры. Подожди минутку.
— Тебе подобает только самое лучшее, мой дорогой Франсуа! — засмеялась она.
— Наверно, поэтому ты всегда со мной, милая.
Он ласково провел пальцем по ее щеке.
Зоя вздохнула и откинулась на подушки. Она слышала, как Франсуа прошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника, зазвенел бокалами и с чмоканьем откупорил бутылку.
Он вернулся с двумя длинными запотевшими бокалами, в которых вскипали тысячи крошечных пузырьков, протянул один Зое, наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
Они пили друг за друга. За Поппи и Лайама. За Леонору и их совместное будущее.
— Где мы будем жить? — спросил он. — Не у тебя и не у меня. Наверно, в каком-нибудь другом месте.
— Да? Ой, как интересно! Будем искать что-нибудь подходящее для нас троих. — Ее лицо засветилось. — Устраивать новое жилье.
— Начинать новую жизнь, — подхватил он.
Воодушевленные этой мыслью, любовники дали волю фантазии. Они снимут в Лондоне квартирку для деловых нужд Франсуа, а сами купят дом в предместье. Дом, увитый плющом и окруженный большим садом. С качелями и горкой для Леоноры. Собаку. Может быть, пони. Или уедут и обоснуются во Франции. У них будет большая квартира в Париже или старый дом в Провансе, рядом с домом отца Франсуа. А то и все сразу!
— Не могу дождаться, когда познакомлю тебя с отцом, — добавил Франсуа. — Вы прекрасно поладите. Я буду так гордиться тобой!
— Ах…
Зоя положила голову к нему на плечо.
Когда зазвонил телефон, она состроила унылую гримасу, повернулась на бок и взяла трубку.
— Да?
На ее лице по очереди отразились легкое замешательство, тревога и наконец облегчение. Слегка пожав плечами, она улыбнулась и передала трубку Франсуа.
— Это тебя. Твоя соседка. Не волнуйся, с Леонорой все в порядке.
Франсуа поднял брови, взял трубку и быстро спросил:
— Марина?
Зоя не сводила с него взгляда. Сначала улыбка исчезла с ее губ, затем из глаз и, наконец из души. Она чувствовала в нем страшную перемену. Казалось, все представления Франсуа о жизни и справедливости летели вверх тормашками.
Сильно развитая интуиция, которая позволяла Зое улавливать малейшие оттенки чувств других людей и тончайшие изменения окружающей обстановки, тут же подсказала ей, что случилось нечто ужасное и непоправимое. Горло перехватило так, что она едва не задохнулась.
Он почти ничего не говорил. Только время от времени хрипло ронял «да» или «понял».
У Зои сводило живот от страха. Наконец Франсуа глухим и абсолютно чужим голосом сказал «до свидания», затем повернулся к ней, отдал трубку, встал с кровати и начал одеваться.
— Франсуа… — еле слышно пролепетала Зоя.
Не обращая на нее внимания, он продолжал свое дело. А когда его прекрасное стройное тело исчезло под слоями хлопка и кожи, Зое почудилось, что он ушел от нее. Навсегда. Она встала, накинула на себя шелковое кимоно и дрожащими руками завязала пояс.
— Скажи мне… Пожалуйста, Франсуа.
Она потянулась к нему, но не посмела прикоснуться.
Рожье обернулся. Не для того, чтобы утешить, а чтобы оттолкнуть. Чудовищная боль, написанная на его лице, заставила Зою отпрянуть.
— Поппи мертва, — сказал он. — Поппи, моя жена.
Он выплевывал слова так, словно они были ругательствами. В глазах Франсуа бушевало грозное пламя.
Зоя попятилась и неловко опустилась в кресло, дрожа как осиновый лист.
Так… Теперь понятно, что означали зловещие картины, всплывавшие в ее мозгу… Казалось, из нее выкачали воздух. Она чувствовала себя опустошенной, обескровленной. И в чем-то виноватой. В соучастии.
— Самолет? Она летела на самолете? — прошептала Зоя, тщетно надеясь достучаться до его сердца.
Франсуа посмотрел на нее как на чужую, а потом очень быстро заговорил по-французски, сухо и безразлично перечислив все, что стало ему известно.
Зое хотелось прижаться к нему — просто для того, чтобы восстановить прежнюю близость и утешить его. Но, увидев его плотно сжатые губы и мрачный взгляд, она поняла, что Франсуа уже за тридевять земель от нее, и каким-то чудом удержалась.
— Это ты, — сказал он так равнодушно и холодно, что у Зои застыла кровь в жилах. — Ты сделала это.
— Нет!
Чудовищно жестокое обвинение заставило ее сжаться.
О Боже!
— Ты же веришь в силу разума. Сколько раз ты говорила мне об этом?
— Это не значит, что меня можно винить в случившемся, — возразила она.
Но ее протест был лишь инстинктивной попыткой защититься. Она слышала обвинения Франсуа… и верила им, потому что любила его. Что бы он ни сказал, все было правдой.
Взгляд Франсуа был неумолимым и безжалостным. С каждым словом они отдалялись друг от друга. Зоя понимала, что она теряет его.
— Я должен идти, — сказал он, снова переходя на английский, словно все важное было уже сказано.
Ей хотелось пойти с ним. Чтобы молча поддерживать его и Леонору. Как кариатида. Но по лицу Франсуа было видно, что он ни за что не согласится разделить с ней свое горе.
— Нужно уладить кое-какие дела, — сухо сказал он.
— Да. Конечно.
Прежде, когда Зоя и Франсуа были единым целым, они часто разыгрывали маленькие пантомимы. Зоя подавала ему пиджак, как верный камердинер, а Франсуа улыбался и церемонно благодарил. А потом оборачивался и обнимал ее так жадно и так страстно, что она задыхалась от наслаждения.
Сегодня она просто протянула ему куртку, ощущая ледяное прикосновение одиночества.
