что у меня там кастет или пистолет — он деваху рванул в сторону, и сам как припустился бежать! Скрылись они за зданием вокзала, и больше я их не видел. Вечером сел в купе и уснул до Москвы.
Читал я Евангелия и перечитывал часто, сперва с трудом преодолевал «старославянский» язык и способ изложения, но каждый раз ловил себя на странной мысли, что все эти тексты мне откуда-то не просто знакомы дословно, но будто-бы я каждый из них по-фразно с кем-то детально обсуждал. Спотыкался я на «Деяниях Апостолов», письмах-посланиях и на «Откровении Иоанна». Эти труды мне были совершенно новы. Читал чаще всего в пути, в транспорте. У каждого входящего в метро или в автобус, или трамвай преобладает одна мысль прямая, как извилина на заднице, и мысль эта: «Куда бы задницу положить-пристроить». И если реализовать эту мечту удаётся, то усевшись, пассажир полностью удовлетворён, но дабы счастье не упустить, не отдать какой-нибудь старушке или инвалиду, раскрывает гражданин любое печатное издание: газету, журнал, книжку «углубляется» в чтение. И всегда-то нашему самому читающему народу тут же начинает казаться, что в руках у него что-то пресное, скучное, а соседи обзавелись чем-то более увлекательны и начинаются косые взгляды в тексты соседей… Картина забавная… А иногда стыдно наблюдать, как закипает злость у человека, текст которого читает сосед-халявщик. Когда я сажусь в вагоне метро — слева и справа ко мне в книжечку карманного формата мелко-шрифтного текста заглядывают попутчики, вынуждены даже слегка наклоняться поближе. Но стоит им понять, что за книга у меня в руке, они с удивлением и испугом оглядывают меня, и не найдя ничего необычного, мужчина как мужчина, бритый, в очках, на всякий случай отстраняются и начинают смотреть в потолок, или в свою неинтересную газету. Такие тексты в нашей стране — диковинка. Их если читают, то дома, тайно, не распространяясь об этом чужим, не демонстрируют в общественном транспорте, конечно. Такая вольность простительна лишь «полоумным» попам, монахам, которые всё равно уже отверженные.
Ну, читал и читал, а сказано-то было переписывать! Где?! На работе — времени нет, да и неудобно. Дома тоже времени нет — заботы всякие, дочь, сын, жена, родственники разные. И вдруг приходит мне в голову мысль, будто подсказанная раньше: «Решишь писать — ложись в больницу». Как? Внутри уже и подсказка есть: «Надо принять утром не разбавляя сто грамм «гидрашки», а на другой день идти к гастроэнтерологу глотать эндоскоп, рассказывать как исстрадался от болей в желудке. Минимум три недели в больнице обеспечены». Тот советчик, как я убеждался не раз, никогда меня не подвёл, а потому запасся я вместо бумаги картонными перфокартами в большом количестве, и согласно плану залёг в стационар от МСЧ-15.
В следующий раз я уже лёг не переписывать, а писать в ЦНИИГЭ, где работала моя племянница. Затем этот цикл повторил с перерывами, конечно. За это время я научился искренне изображать страдание при прекрасном самочувствии. Времени свободного в больнице было много, язвенники — люди не очень общительные, каждый собой и своей болезнью увлечён. Никому до меня дела не было. Книжецу я не скрывал. Она никого не шокировала. Больному человеку можно пытаться любым способом избавиться от болезни.
В процессе переписывания в памяти моей возникали чудные, дивные картины, всплывали голоса, звуки, запахи, но всё это было туманно, словно бы виделось сразу несколькими парами глаз одномоментно, а потом вдруг «накладывалось» одно на другое, перемешивалось…
В это же самое время в «божественное» ударился мой младший брат, любимец папеньки-атеиста. Он познакомился с «авганцем»-инвалидом, возил его почти как личный шофёр. Брат водит машину с детства и всегда мечтал стать шофёром. С машинами «сросся», автогонщик-профессионал, цены бы ему не было, кабы не садился за баранку с похмелюги. Брат возил руководство завода шампанских вин и пользовался «благами» дармовой выпивки. Упомянутый «афганец» организовал издание и распространение «Православного молитвослова и псалтыря», так как был связан с Православной церковью. Был он кем-то вроде реганта. Супруга его пела в церковном хоре. Я не особенно вслушивался в рассказы братца, взахлёб хвалившего своего шефа. Он настойчиво уговаривал меня взяться за распространение «Молитвослова».
Но здесь мне внутри мозга было сказано твёрдое — «Нет!». Я подчинился сразу и отказал. Брат недоумённо пожал плечами: «От живых денег бежишь. Наши книги охотно покупают и коммунисты- депутаты, и менты-гаишники…»
Глава 19. Шахматы. Без наркоза…
На работе я стал появляться редко, в промежутках между больницами. Шеф мой и сам побаливал, так что помощник ему нужен был здоровый, чтобы всегда был на месте. Понимал, что нахожусь на волосок от увольнения. Нужен лишь повод.
Однажды оформил я выход на дежурство в субботу. Это поощрялось, т. к. ВЦ функционировал круглосуточно. Машины останавливались строго по графику для профилактических работ. К тому времени была у меня в секторе уже сносная ПЭВМ-286, и я за день переписал довольно много своих рукописных каракулей. Когда я только начал набивать написанное, был мне внутренний сигнал, чтобы прекратил, но я с ослиным упрямством продолжил начатое… Листки, которые перепечатал, сдуру, разорвал и сжёг. Оставалось распечатать, да что-то не заладилось с принтером. Оставил я это до понедельника. В воскресенье меня «голос» с самого утра спросил с издёвкой: «В психушку рвёшься, да? Что подумает о тебе прочитавший тобою напечатанное?»
В понедельник помчался я на работу рано, прилетел, а там узнал про аварийное отключение электроэнергии, из-за которого часть машин «память потеряла». Но подумал, что это не может касаться ПЭВМ, которая от электросети отключается в нерабочее время. Оказалось — может. Никто этого объяснить не мог. Все ПЭВМ на нашем этаже, не только две «моих», оказались с девственно чистой памятью не только на магнитных дисках, но и на дискетах. Осмыслив в течение дня это происшествие, я в конце дня «ляпнул» при шефе: «Дивны дела твои, Хранитель!» Шеф удивлённо приподнял брови, но решил, что это я ему новый «титул» придумал, и слово это ему польстило.
Дома, вечером, я восстановил утраченные записи, но было это уже не то… Я, уже сам писал, что помнил.
В длинных склочноватых очередях по талонам за куревом вступал я в разговоры. Поговаривали, что надо бы побунтовать, чтобы показать своё отношение властям к происходящему. Я Сказал: «Бунтовать можно было в начале века, когда были домишки с печками-дровишками, колодцы рядом, какие-никакие погреба с запасами, полисаднички-огородики, козы, коровы, свинки, курочки-петушки… А в бетонных многоэтажках! Воду ли, газ ли, электричество
