«Хоп, майли, хоп!»
Так что тогда я не попробовал, а попробовал в той же Фергане, через тридцать лет. Соблазнили меня в чайхане. Затянулся всего два раза, чем — не знаю… Впал в беспамятство с бредом. В это время меня обобрали. Чайханщик спросил: «В милицию жаловаться пойдёшь?» Я отрицательно помотал головой, сказав, что надо дальше ехать. Он одобрительно покивал, дал мне пиалу с чаем и кисть винограда. Попил я и ушёл на вокзал. К счастью документы у меня были спрятаны хорошо, до них не добрались. Они вместе с основной суммой денег были на вокзале, в камере хранения… Похмелье с этих затяжек было ужасное! Голова разламывалась!»
Пробовал в школе с ребятами седуксен. От него лёгкое обалдение. Не понравилось… Товарищ мой, одноклассник, Гена, стал наркоманом-"колёсником". Умер рано…»
…Молчание. Думаю: «Аудиенция закончена. Сейчас выдаст диагноз. Однако — нет. Последовали другие вопросы…
«Ты беседовал ещё с одним врачом, рассказывай».
«Было, беседовал я с врачом-хирургом в Буйнаксе, после автокатастрофы. Там операция и разговор заняли вместе два часа. Беседой это не назвал бы.
Как-то состоялся разговор в кабинете частнопрактикующего врача. Там присутствовал трансплантолог из Склифа. Так это не беседа была, а пьянка…
Вспомнил! Мне удаляли аппендикс в Заполярье в годы армейской службы. Был сентябрь. Это значит, что местные короткие лето и осень прошли. Началась зима». Сразу ясно вспомнились порывистые ветры, несущие сырые заряды «крупы» или града. Мы со Шмулем были уже в расчёте РЛС. У нас не было взводного, его обязанности исполнял старший офицер батареи, Давлюк. Он не очень усердствовал, потому что с рейса на рейс ждали офицерского пополнения. Полнота власти была у помкамвзвода, Дзебы, мужичка-крепыша из Львова. Этой осенью он ждал демобилизации. Как «западник» он ненавидел «москалей», к тому же был юдофобом откровенным. В боевой учёбе и специальности он не мог нас «ущучить», но на нём была ещё и общеобразовательная работа с утра до вечера, а утро начиналось с физзарядки. Взвод выстраивался после подъёма и заправки коек, Дзеба снимал с себя одежду, поигрывая прекрасной мускулатурой и командовал: «Делай, как я!». Мы так же раздевались, стесняясь своей кожи «в пупырышках», после чего он командовал: «На выход!» и выводил нас в пургу на ледяной ветер… Старослужащие понуро шли из казармы, были приучены, но мы с Юрием не могли себя заставить выйти голыми на снег. Юрий не мог понять, зачем это и посчитал придурью Дзебы. Я, когда столкнулся с этим приказом впервые — взбунтовался. Мы остались в казарме, думая отсидеться в курительной комнате. Не вышло. Дзеба вернулся. Шмуля пинками вытолкнул на дверь казармы, мни приказал: Матрос Ягупьев, выйти из казармы и встать в строй взвода!» А я сказал, что не пойду. Дзеба был в ярости. ФЯ видел, что сдержался он с трудом. Он приказал: «Доложите старшему лейтенанту Давлюку, что отказались выйти на зарядку. После физзарядки и развода я напишу рапорт, обещаю, что пойдёте под трибунал за отказ выполнить приказ, обещаю!» И он побежал к взводу, чтобы бегать с ними по берегу над заливом, делать гимнастические упражнения…
Санинструктором у нас был сержант, дагестанец, Богамедов. Он плохо говорил по-русски, но был добр и внимателен, особенно к «салагам», новобранцам. Я ему по форме доложил, что было сказано офицером. Он кивнул, что-то записал в журнале, спросил: «Зачем живот держишь?» А я и не заметил, что держусь руками за живот Я промолчал, и санинтруктор озвучил свою догадку: «Я вчера сказал командир про несвежий консерва! Понос есть? Рвота был?»3 Я молчал, не желая врать. Богамедов приказал: «Еду в госпиталь, таблетки, микстуры получать. Иды в санки ложись, тулупом укрой, я скоро». Лошадка, запряжённая в санки, была уже у дверей медпункта. Через несколько минут мы ехали к госпиталю пограничников. Это было в полутора километрах от батареи, на мысе, замыкавшем со стороны «Среднего» Мотовский залив. Госпиталь — громковато сказано — одноэтажный финской постройки штукатуренный снаружи деревянный барак Т-образной формы, полтора десятка коек в общей палате, два зальчика: перевязочно-смотровой и операционный. И всё! Никаких кабинетов и процедурных… Когда подъехали, у входа стояла группка: майор медицинской службы и шесть молоденьких девчушек в солдатской форме, с погонами пограничников, с медицинскими эмблемами. Они были оживлены.
Багомедов что-то майору доложил. Сразу ко мне подошли две девушки-медички, хотели помочь из-под тулупа вылезти, но я встал сам и побрёл за ними, а майор куда-то ушёл с Богамедовым. Медички оказались смешливы и очень энергичны, но немногословны. В смотровом зале я был стремительно раздет, уложен на топчан. Руки-ноги прихватили лямками, чтобы не дёргался. Через несколько минут я был не только обмыт и досуха растёрт, но и побрит там, где никогда не брился. Тут вошёл майор. Присел на топчанчике рядом со мной, раздвинул мне веки и внимательно осмотрел глаза, потом осмотрел рот и язык, прощупал его зачем-то. После этого он долго мял мне живот, задрал ноги и заглянул на ягодицы. При этом он негромко говорил для девушек. Я был ошеломлён и не воспринимал его речь. В это же время одна из медичек мерила мне давление, другая брала кровь из вены, ещё одна — сунула термометр мне в рот. Майор освободил меня от лямок. Я сел. Он сказал девушкам: «Вульгарис симулянтус. Но вам необходима практическая работа на живом материале. Тема «Анатомия брюшнополостных операций» Буду оперировать. Приготовьте всё необходимое для удаления аппендикса. Разрез сделаем длинный — больше сможем увидеть. Выполняйте!» Девушки немедленно исчезли. Майор сказал уже мне: «Придётся потерпеть. Ради науки и облегчения обучения молодёжи. Оперировать буду под местной анестезией. Понимаешь?»
«Понимаю, товарищ майор медицинской службы, так точно!»
«Выдержишь? Потерпишь?»
«Выдержу товарищ майор».
«Ну, держись, матрос!»
Девушки уже привезли каталку, и я «поехал», а майор пошёл переодеваться и мыть руки…
В операционной было тепло и очень светло. Солнце вышло из-за туч, ветер их разогнал, пурга утихла. Огромная лампа над операционным столом включена не была. Девочки ловко меня уложили и закрепили, быстро опросили и заполнили карту, поставили «шторку», отгородив от моих глаз живот. На часах было ровно 9 утра, когда вошёл майор в операционном облачении, в маске и резиновых перчатках. Он подошёл ко мне, вновь внимательно посмотрел в глаза, сосчитал пульс, сказал: «Стихи на память знаешь?»
«Знаю, Багрицкого. Почти весь сборник знаю».
«Это хорошо. Будешь читать вслух. Негромко. Станет невтерпёжь, читай громче. Понял?»
«Да, товарищ майор».
«Начинай»
«По рыбам, по звёздам проносит шаланду…»
Сначала майор обколол место разреза. А затем
