— Может быть, расскажете мне, что отец Джеймс…
Она покачала головой:
— Это не связано с его смертью. Только с его жизнью. И с этим кончено. Раз и навсегда.
Она огляделась в поисках сумочки, взяла ее со стола, сказала нерешительно:
— Я лежу без сна по ночам и все думаю, кто мог его убить. Был ли кто-то еще, с кем он обошелся так же жестоко, как со мной. И мне больше понравилась бы эта версия, чем простое банальное ограбление. Спасибо за ваше участие, инспектор. — Последние слова были произнесены светским тоном, как будто закончилась приятная беседа и пришла пора покинуть гостеприимный дом. — Вы были очень добры.
Пожелав ему спокойной ночи, Присцилла Коннот пошла к двери.
Еще одно крушение для отца Джеймса, думал Ратлидж, глядя ей вслед. Как отец Питера Гендерсона… Сколько их всего было?
Миссис Барнет все еще находилась на своем месте, когда он вышел в холл и подошел к стойке. Она подняла голову, отвлекшись от своих подсчетов.
— Да?
— Мне сказали, что мистер Симс, Фредерик Гиффорд и отец Джеймс часто обедали вместе. Они приходили сюда?
— Да, примерно дважды в месяц. Иногда только отец Джеймс и викарий. Я всегда заранее готовилась, мне нравилось их принимать. Они никогда не доставляли хлопот, и мне даже удавалось с ними поболтать, когда я приносила чай в гостиную. — Она задумалась на миг, припоминая. — Нелегко вести дело одной. У меня ни на что не остается времени. Поэтому я была им рада, как будто зашла пара друзей, с которыми я могла поболтать обо всем, например о понравившейся книге. От них я узнавала новости из Лондона и много интересного, что происходит на свете. Мой муж хорошо был с ними знаком, и их присутствие здесь как будто возвращало его ко мне на это короткое время.
Значит, в ее жизни были приятные моменты, и она ждала этих встреч.
А у него не было даже такого. Ратлидж давно пришел к мысли, что его состояние находится на грани нервного и физического истощения, но не чувствовал жалости к себе. Что бы там ни бубнил Хэмиш, он просто принимал это как неизбежность. Как условие жить в мире с собой.
Миссис Барнет, видимо, собиралась пожелать ему спокойной ночи. Но он задержал ее новым вопросом:
— Вы не можете назвать мне имя женщины, которая остановилась в вашей гостинице?
Лицо миссис Барнет приняло непроницаемое выражение.
— Простите, инспектор. Она здесь гостья, и вам придется спросить у нее самой.
Хэмиш тут же подтвердил: «Это принято в отелях — хранить в секрете данные о постоялице, путешествующей в одиночку».
Но Ратлидж, как будто разозлившись, что ему указали на дурные манеры, сухо сказал:
— Это не личный интерес, миссис Барнет. Это вопрос полицейского. — Слова уже вылетели, было поздно жалеть.
Миссис Барнет удивленно на него посмотрела, она не ожидала от инспектора такого тона, и ответила сдержанно:
— Ее фамилия Трент, инспектор.
— Ее имя Марианна?
— Она представилась как Мэй Трент.
— Ясно. Мэй часто сокращение от Марии, например, королеву Марию звали в семье Мэй.
Интересно, знал ли Гиффорд, что она остановилась в Остерли? И ничего не сказал? Или не хотел, чтобы Ратлидж разыскал эту женщину?
«Ты не спрашивал его», — сказал Хэмиш.
На следующее утро, явившись в участок, он застал инспектора Блевинса за рабочим столом. Перед ним лежало раскрытое письмо.
Он поднял голову от стола, когда констебль впустил в кабинет Ратлиджа, и кивнул, здороваясь.
— Надеюсь, ваше утро лучше, чем мое.
— Точильщик ножниц?
— Да. Его зовут Болтон. Клянется, что был с Уолшем в ту ночь, когда убили священника. Нелегко будет добиться от него правды.
— А у меня есть еще более неприятные новости из Лондона. Местная полиция уверена, что они выловили из Темзы тело Айрис Кеннет. Хозяйка пансиона, в котором жила девушка, успела распродать все ее вещи.
— Когда ее нашли?
— Неделю назад. За два дня до того, как вы взяли Уолша.
— Проклятье! — Блевинс откинулся на спинку стула. — Все равно что блуждать в темноте и завидеть долгожданный огонек, который при приближении исчезает, как мираж. Думаете, Уолш мог убить ее? Чтобы заткнуть рот?
— Кто знает. Нет прямых улик, она могла покончить самоубийством. Или кто-то другой мог столкнуть ее в воду. Я спросил хозяйку пансиона, миссис Роллингс, по поводу старых ботинок среди оставшихся вещей, но она ответила, что ничего подобного не было и не могло быть.
Блевинс протянул письмо:
— Взгляните.
Это были показания владельца мастерской, где изготавливали повозки. Мэтью Уолш заказал ему работу 31 августа, заплатил вперед половину, потом остальное, двумя частями, как договорились, последний взнос сделал четыре дня спустя после убийства отца Джеймса, мелкими купюрами и мелочью. Но дело в том, что и предыдущие взносы он оплатил такими же деньгами.
— Это просто заговор какой-то, — сказал Блевинс недовольно, — они все стоят друг за друга, не знаю, чему верить.
— Странно, не правда ли, что точильщик ножниц так дружен с Силачом, мелкий разносчик и ярмарочный артист, они принадлежат к различным прослойкам.
— Я тоже думал об этом. Но связь есть. Они служили в одной части на фронте. А война меняет дело. Это так. Вы поверите человеку, с кем вместе воевали, больше, чем тому, с кем встречались в обычной жизни. На фронте знаешь, с кем можно идти в атаку, будучи уверен, что он прикроет спину и не подведет.
«Это говорит о том, что Болтон мог солгать ради фронтового друга», — заметил Хэмиш.
Или этот Болтон и стоял под кустом во время ограбления?
— Так, может быть, тот след от башмака Болтона?
— Я не могу это доказать без самого башмака. Но есть еще одна возможность. Свидетели видели в тот день Болтона много раз, но никто не видел с ним Уолша. Болтон клянется, что тот пришел после наступления темноты. Может, и правда.
— А что говорит Уолш?
— А как вы думаете? Он счастлив подтвердить, что так и было, как говорит его дружок, и потребует немедленного освобождения. — Губы Блевинса покривились в горькой усмешке. — От него невозможно добиться вразумительного ответа, как я ни бился. Одна ругань и насмешки.
— Если Уолш не наш человек, в каком направлении пойдет расследование дальше? — спросил Ратлидж.
— Будь я проклят, если знаю! — мрачно отозвался Блевинс. — Я уже примерял преступление к каждому из наших горожан, еще до того, как мы взяли Уолша. Но не нашел ни одного, кто способен был убить отца Джеймса, нет ни одной зацепки, которая могла вывести на это преступление. Где мотив? Поэтому грабеж наиболее вероятен в этом случае, а Уолш — самый подходящий персонаж для такого преступления — ему нужны были позарез деньги. Впрочем, еще рано делать окончательные заключения. И мы продолжаем работать. Проверяем все его передвижения, опрашиваем свидетелей. Я собираюсь разрушить алиби Болтона, приложу к этому все усилия. Еще рано делать выводы, — повторил он, как будто убеждая сам себя.
— Вы знаете Присциллу Коннот?
— Она живет одна, где-то за болотами, и редко общается с жителями Остерли, насколько мне известно.
— Она прихожанка церкви Святой Анны.
— В нашем приходе пятьдесят человек. Я все еще делаю ставку на Уолша. Пока не удостоверюсь, что он кристально чист, я его не выпущу. — Лицо Блевинса исказилось, как от сильной боли. — Я уже говорил вам, что мне просто невыносимо думать о том, что убийцей окажется кто-то из жителей Остерли. Пусть это будет чужой. Страшно подумать, что это сделал кто-то из прихожан, мой друг или сосед. Все любили отца Джеймса, ни у кого не было причин его убивать.
«И все же, — сказал Хэмиш, — он был убит».
— Легче смотреть, как вешают незнакомого, — согласился Ратлидж.
Блевинс покачал головой:
— Я буду смотреть, как вешают убийцу. И для меня в этом случае будет все равно, знакомо мне его лицо или нет. Дело не в том, что я не переживу этой казни, мне невыносима мысль, что человек, которого я вижу каждый день, с которым здороваюсь за руку, способен на такое преступление. — Он посмотрел на Ратлиджа. — Вы не католик. И вам не понять то, что я чувствую.
— Не вижу, чем отличается повешение католика от прочих, — сказал Ратлидж. Впрочем, он не собирался обсуждать эту тему.
Глаза инспектора устремились вверх, на высокий потолок, как будто там был ответ.
— Убийство часто ведет к следующему. Я знаю это из практики. Открывается дверь, которая прежде была закрытой. Поверьте, я хороший полицейский. Даже очень хороший. Я слежу за тем, что постоянно происходит в городе, поверьте, все время на страже, трясусь прямо как сука над своими щенками. Я стараюсь, чтобы людям жить было безопасно, удобно и все было как всегда, все жили бы в мире и согласии. И вот эта гармония нарушилась.
— Что вы знаете о Питере Гендерсоне? — неожиданно спросил Ратлидж.
