произвожу определённый эффект, несмотря на затасканность образа. А эффект в моём деле важен. Он заставляет трепетать случайных свидетелей и настраивает их души на философский лад. Мне кажется в такие моменты, что я несу и воспитательную функцию тоже…
Ферма герра Краузе показалась мне знакомой. А впрочем, на земле нет совсем уж незнакомых мне мест. Но здесь я была дважды – двадцать лет назад забирала Маркуса Краузе (08.05.1906–17.12.1921), а год назад – фрау Паулину Краузе (01.09.1883–10.12.1940). Интересно, вдовец Отто успел найти новую подругу жизни?
Ужинали хлебом и молоком. Спать легли рано. Нам с Петро досталась комната на втором этаже – небольшая, но довольно уютная, обильно украшенная белыми кружевными салфетками и фарфоровыми тарелочками по стенам.
Перед сном Петро потянуло на разговоры:
– А ты как в Германию попала? – в отличие от Отто, он мою женскую сущность разглядел сразу.
– Ну, – слегка замешкалась я, не зная, как выкрутиться. – Я просто пришла сюда за всеми…
Ну а что? Я не люблю врать. Меня иногда пытаются обмануть, но Смерть ещё никого не обманывала.
– Понятно, – парень вздохнул. – А я на призывной пункт шёл… Но пока спустился с гор, уже немцы пришли. Они меня и забрали.
То есть этот парень опаздывает всегда и всюду…
– Я сбежать сегодня хотел из лагеря, – продолжал он. – Домой хочу, в Карпаты… Я и отсюда сбегу! Вот отдохну только трохи и сбегу. Ты со мной?
– Жизнь покажет, – уклончиво ответила я, засыпая.
На следующий день метель наконец улеглась. Герр Краузе утром вышел во двор и, глядя на заснеженную крышу, недовольно цокал языком – давно тут таких снегопадов не было!
Так, – распорядился он. – Ты, тощий, иди поросят покорми. А ты давай полезай за мной наверх, надо крышу очистить, пока не треснула.
Я, конечно, никуда не пошла, а встала рядом с домом в ожидании. Ждать пришлось недолго. Петро залез на крышу, взмахнул деревянной лопатой, поскользнулся, вскрикнул и покатился вниз. Герр Отто одной рукой схватил его за воротник, а другой хотел было зацепиться за трубу, но промахнулся и полетел следом. Я ласково распахнула им свои объятия. Но в последний момент Краузе каким-то немыслимым образом затормозил, а его ботинок застрял в щели, выворачивая ногу под неестественным углом. Он заревел от боли, но руку, сжимающую воротник, не ослабил, а вскоре Петро уже и сам зацепился голыми пальцами за край, подтянулся и выбрался на крышу. Затем он помог немцу освободить ногу и спуститься вниз через чердак. С досады я плюнула и пошла кормить поросят, как мне было велено.
Даты смерти в личных делах этих живчиков снова пропали. Я осталась на ферме – мне уже было интересно, чем закончится дело. Да и женская рука в доме необходима, а фрау Зоммер (23.03.1895–10.09.1987), в спальню к которой герр Краузе наведывался после смерти жены, оказалась крайне бездушной особой – даже не навестила ни разу, пока тот лежал со сломанной ногой. В общем, все заботы по хозяйству легли на нас с Петро.
– Пферд! Пферд шпаннен! – Герр Отто надрывал голосовые связки, пытаясь объясниться с Петро. Чтобы упростить себе задачу, он взял азбуку с картинками и иллюстрировал каждое новое слово соответствующей страницей. – О майн готт… Я сдаюсь, объясни ты ему. Das ist Pferd!
– Петро, – повторила я. – Это лошадь. Пферд.
– Кiнь, – важно кивнул Петро. – Я ему уже битый час толкую – це кiнь! А он всё пферд да пферд… Смотри, це кiнь!
– Кiнь, – измученный герр Отто согласился.
Лингвистические способности у герра Краузе оказались развиты намного лучше, поэтому уже через полгода мои подопечные довольно бегло обменивались между собой мнениями по вопросам сельского хозяйства, политики и жизни вообще. Правда, только на гуцульском, с редкими вкраплениями немецких слов, относящихся к неизвестным Петро ранее предметам – сепаратору, трактору, радиоприёмнику и так далее. Парень больше не помышлял о бегстве, целиком погрузившись в обычную крестьянскую рутину и ночные похождения по домам окрестных немок, не слишком озабоченных сохранением чистоты своей крови.
Между прочим, ясность с датами так и не наступила. Периодически в деле Краузе вспыхивало всё то же 18 апреля 1945 года, немного отклоняясь в ту или иную сторону в зависимости от положения на фронтах, но чаще там зияла пустота. Прогноз для Петро и вовсе каждый день менялся в диапазоне от 1945 до 2000 года, будто сама судьба ещё не знала, отмерить ли ему дней жизни полной ложкой или оставить лишь малую толику, как и многим другим вокруг…
В апреле сорок пятого, когда мимо фермы, подгоняемые неутешительными фронтовыми сводками, потянулись беженцы, герр Краузе и Петро стояли по вечерам у коровника и курили, провожая взглядом обозы.
– Скоро придут твои, – Отто горестно вздохнул однажды. – И освободят тебя вроде как. Домой поедешь…
– А с тобой что будет?
– Чёрт его знает! По радио говорят, что эти варвары никого не щадят, ни детей, ни стариков…
– Почему ты тогда не уходишь со всеми?
– Старый я уже от судьбы бегать. Если суждено мне быть повешенным, то верёвка для меня и в Вестфалии найдётся. Нет уж, я лучше спокойно последние дни дома поживу.
– А давай скажем всем, что ты ушёл?
– Как это?
– Ну если кто спросит, мы скажем, что Отто Краузе ушёл на запад. А ты останешься! Был Отто, станешь Осипом. Осипом Петруком! Скажем, что нас вместе сюда пригнали.
– Будет тебе выдумывать, Петро!
– Да ты ведь и говоришь теперь совсем как наши! Тебе только усы надо по-другому стричь… Вот так вот, – Петро изобразил подкову вокруг своего рта.
Отто отмахнулся от парня и побрёл к дому. Но именно в этот момент дата его смерти окончательно пропала, и я поняла, что нескоро ещё заберу с собой герра Краузе.
Восемнадцатого апреля на ферму зашёл командир отдельного мотострелкового батальона капитан Семёнов (15.08.1900–10.05.1945). Отто и Петро встретили его в одинаковых синих куртках с нашивками OST.
– Свои? – спросил Семёнов.
– Свои! – ответил Петро за двоих.
– То-то же! Наших сразу видно… Оформи как положено, сержант! – и пошёл дальше.
Дежурный писарь сержант Маметкулов (04.10.1920–06.02.2009) взмок, пока записывал данные работников, обнаруженных на ферме. Более или менее он был уверен только в именах – Осип Петрук и Петро Ткачук. На выяснение деталей с обеих сторон не хватало русского словарного запаса. Поэтому в анкетах Петрук и Ткачук почему-то значились теперь грузинами, но родившимися здесь и сюда же пригнанными на работу четыре года назад.
– Добро, – сказал капитан на следующий день перед отъездом, читая документ. – Приказываю своим ходом
