— Ясное дело — грязью зарастешь, — усмехнулся Саша.
— Сюда посмотри! Хорошо посмотри, однако! — повариха указала широким жестом на реку, на море, на дальнюю горную цепь. Не только Саша, все мы смотрели хорошо и долго.
— Я старый женчина, Саша, тундра живу, кругом посмотрю. Никогда так не бываит: зима два раз, лето ни раз, или олени волка кушают, или гусь на утка женится. Всегда порядка тут на низу, кажный плерода правильно ходит: свой дом, свой еда, свой жена знаит. Теперь туда посмотри! — повариха указала рукой в небо, где уже сверкали первые звезды. — Хорошо посмотри, крепко!
И опять мы все смотрели хорошо и «крепко».
— Что видишь, скажи!
— Звезды вижу, — озадаченно отвечал Александр.
— Я старый женчина, Саша, много лет тундра живу, звезда посмотрю. И каждый звездочка свой место знаит, свой друг-подружка знаит. Вместе гуляит, где был, туда опять приходит. Всегда порядка тама вверху. Всегда порядка тута внизу. А порядка без Хозяин не бываит, только беспорядка бываит, однако! Ты — свой маленький палатка хозяин, Тойон-Каллан[3] — свой большой палатка хозяин!
Закипел чайник, и тетя Чарду налила каждому горячего чаю и дала по доброму куску пирога с рыбой.
После ужина рыбак Евгений и рыбачка Евгения взялись за руки и пошли гулять по-над бережком моря, а прочие рыбаки пошли отдыхать.
Лишь молодой рыбак Александр подновил костер, улегся на спину, заложил руки за голову и стал смотреть в пошитый из вечности, изукрашенный звездами купол небесной палатки, широко раскинувшийся над парусиновыми палатками рыбаков.
Людмила Колодяжная
Понедельник на Страстной
Проём окна затоплен мглой…Но мне хотелось, чтобыдалёкой звёздною иглойк утру он был заштопан.
Чтобы к стежку бежал стежок,чтоб светлая дорожкавпадала в комнату…Снежок чтоб таял за окошком.
Чтоб от горячего лучапо снегу пробежалатропинка первая ручья…Чтоб верба оживала.
Чтоб, продолжая долгий путь,светящаяся спицаиз пряжи слов свивала сутьВселенной на страницах…
Марина Ершова
«Мы светились с тобой, словно радуги…»
Мы светились с тобой, словно радуги…И ходили мы, взявшись за руки…По лесам, которые умерли,по любви, которая выжила.
Мы страдали в деревнях брошенных.Мы лежали на травах скошенных.Мы в снегу тропинку прочистилии подумали, что мы выстоим.
В этом городе белокаменном,в этом веке, горящем пламенем,в этих мыслях, ломающих голову,в этом чувстве, нахлынувшем поровну.
Но это были лишь пузыри,яркие, мыльные пузыри.
Частушечка
С годами Волга всё мелее,и с берега высокогопосмотришь — лихо зеленеют,залысины с осокою…
И на проплеши, как на коже,сидит малой и мается,поёт, а может, строит рожи:ну, точно, издевается.
И глупость бабья и мужичьякрепчает, разливаетсяв объятьях страха и двуличья…И худшее сбывается…
Олег Солдатов
Дорожное происшествие
Просыпаюсь раз, сухость во рту нестерпимая, а поправиться нечем. Включаю телевизор от безнадежности, а там с утра пораньше историю докладывают. Как одна девица под автомобиль олигарха угодила, и хоть тот упирался и в несознанку шел, а все ж она компенсацию с него стребовала. Пришлосьтаки ему голубчику отслюнить ей кругленькую сумму на поправку здоровья. Понятное дело, без увечья не обошлось, но ежели дело касательно поправки, то тут нас ничто не остановит… Хватаю я кепку и бегом на улицу. Вот ведь, думаю, какие любопытные идейки по ящику людям подкидывают.
А у нас улочка возле дома узенькая, вся машинами заставленная, по тротуару не пройти, не протиснуться, встречные авто на ней еле разъезжаются, но зато спрятаться есть где, и неожиданно выскочить перед лопухом зазевавшимся можно с легкостью, чтоб и не насмерть и вроде как на поправку здоровья стребовать непременно… Вот, представляю, едет олигарх, горя себе не знает, а тут я — здрасьте, пожалуйста, извольте раскошелиться на поправку!..
Выбираю позицию аккурат возле джипа припаркованного. Жду родимого. Давай, думаю, жми на газ, упитанная твоя нелицеприятность, щас мы тебя тепленьким брать будем, не отвертишься… Нам с утреньки терять нечего, нам хоть танки пущай, мы готовы и под танки…
Слышу заурчало, я наизготовку, думаю была не была, попрощался мысленно… И тут мне сзади по спине — тресь! — костылем должно быть, и за одежку меня хвать, и прочь от дороги тащут…
Я вырываюсь.
— Пустите! — кричу. — Вы зачем это не даете человеку свободно жизнью распорядиться!? — Гляжу: меня две старушки и старичок с костылем в плен берут. — Вы чего, — говорю, — творите? Вы по какому такому праву меня руками хватаете? Я, — говорю, — никого меня спасать не уполномочивал! А старичок боевой попался, взъерошенный, еще в Гражданскую небось шашкой махал, даром что инвалид, заявляет:
— Нужен ты нам больно… А только совесть надо иметь!.. Тут другие постарше тебя еще затемно занимали… А он вишь какой ловкий паразит выискался, только глаза продрал, а туда же — уж и лезет вперед всех без очереди… Я говорю:
— Понял… Старость уважаю… Только зачем же сразу костылями размахивать? Ведь этак можно раньше времени увечья приобрести… Никак, — говорю, — не думал, что тут очередь. Раз такое дело, кто, — спрашиваю, — крайний?
Старичок костылем махнул в сторону:
— Вон, — говорит, — ступай во двор, там поспрошай…
Захожу в скверик, вижу: сидят старички и старушки рядками на лавочках, словно десантники перед высадкой, да парочка бомжей под деревцем ошивается, ну есть и приличные люди, навроде меня, с утра уставшие… Спрашиваю:
— Кто, извиняюсь, граждане, крайний? — Молчат, насторожились. Вроде как и не расслышали. Я повторяю: — Кто, — говорю, — крайний будет под машину бросаться? Тут те двое, которых я сперва за бомжей принял, ко мне подходят и фамилией моей интересуются… Я думал, сейчас начнут руки крутить и в кутузку сажать. Только собрался дать деру, как один из них, чернявый, говорит:
— Тут по предварительной записи. — И договор какой-то мне подсовывает, на, мол, подписывай. Гляжу: листок с печатями. Буквы перед глазами так и прыгают. А чернявый объясняет:
— По договору исполнителю причитается двадцать пять процентов, остальное — организатору, адвокату и на развитие бизнеса… — А сколько, — интересуюсь, — вся сумма?
— Это, — отвечает, — зависит от степени увечья. Кому как повезет… Некоторым так даже очень надолго хватает… Старикам, опять же, хорошая прибавка к пенсии. А есть и те, кто не в первый раз — старожилы, так им без очереди… — А хозяин кто? — спрашиваю.
— Хозяин, — говорит, — с конкурентами разбирается. Он здесь точку застолбил, а теперь бизнес расширяет… А мы смотрящие.
Записался я, телефон оставил и пошел домой. С тех пор каждый день ходил отмечаться, семинары посещал платные, чтоб знать, как под машину бросаться правильно и увечья получать достойные… Меня даже хотели в инструкторы произвести, но передумали по причине моей невоздержанности… Тем временем бизнес в гору пошел. Хозяин с конкурентами разобрался, теперь вся улица наша. Теперь, глядишь, если повезет, заживем…
И вот год минул, подошла наконец моя очередь… Оделся я поприличнее, соседке ключи оставил, чтоб кота кормила в мое отсутствие, и пошел… А на улице весна, почки расфуфырились, травка зеленеет… Такая, знаете ли, конкордия вокруг, что прямо-таки жить хочется! Примостился я за джипом и разомлел, расчувствовался. Вот, думаю, вроде простая вещь — под машину попасть, а и тут без науки не обойтись, всему в жизни учиться надобно… Зазевался и чуть клиента не пропустил. Автомобиль дорогущий, так и сияет на солнце, сразу видать дело на миллион потянет, если выгорит… Сиганул я вперед, голову руками обхватил, локтями бока прикрыл, чувствую: есть контакт; перелетаю машину как легендарный гимнаст Дитятин через коня — в высоком кульбите — и приземляюсь аккурат на газончике. По ощущениям нога и ключица точно сломаны, половину себя не контролирую… Жду, когда наши подоспеют, чтобы акт увечья засвидетельствовать. Вижу: склоняются надо мной, и с легким сердцем расстаюсь с сознанием.
Очнулся в больнице. Весь в бинтах и в гипсе словно мумия, левая нога к потолку задрана. Эге, подсчитываю, да тут не на один миллион, а на целых два выйдет. А то и три… Одно лечение во сколько станет…
