На протяжении всей второй половины ХХ в. сторонники неомальтузианства были особенно сильны в США. «Звездным часом» неомальтузианцев, о котором они до сих пор вспоминают с ностальгией, были 1970-е гг. К этому периоду относится, в частности, известный меморандум NSSM20 Cовета национальный безопасности США, разработанный под руководством Генри Киссинджера в 1974 г. и рассекреченный в 1989 г. В меморандуме говорилось о том, что быстрый рост населения мира создает для США политические проблемы и даже угрожает их национальной безопасности. По мнению авторов меморандума, США должны сыграть ведущую роль в резкой интенсификации программ, направленных на замедление темпов роста населения развивающихся стран.[253]
В середине 1980-х гг. неомальтузианство в США натолкнулось, однако, на другую набирающую силу тенденцию американской общественной жизни – религиозный консерватизм. Введенные администрацией Р. Рейгана ограничения на финансирование из правительственных фондов США международных программ контроля над рождаемостью (так называемая политика Мехико) стали безусловным поражением неомальтузианцев и победой американских консерваторов. В последующие годы борьба между двумя этими направлениями, каждое из которых обладает в США мощной финансовой базой, шла с переменным успехом. Эта борьба в значительной степени переплетается с конфронтацией противников и сторонников запрета абортов, которая в последние годы приобретает в США все более ожесточенный характер (подробнее см. главу 4).
Марксизм против неомальтузианства: борьба на азиатской площадке. На демографическую политику Китая и Индии несомненное воздействие оказывал не прекращавшийся на протяжении первых послевоенных десятилетий спор между советским обществоведением и неомальтузианством. В эпицентре этого спора, как уже говорилось, находился вопрос о том, «с какого конца» – социально-экономического или демографического – следует браться за решение проблем развивающихся стран.
Тезис советских идеологов, согласно которому быстрый рост населения в ходе построения социализма является благом, а не проблемой, не был чисто умозрительным. В известной степени он исходил из опыта советской индустриализации, в ходе которой рождаемость и без демографической политики снижалась быстрыми темпами, а экономике грозило скорее окончательное запустение села, чем аграрное перенаселение.
В первые годы существования КНР китайская трактовка демографических аспектов построения социализма была весьма близка к советской. Руководители КНР, однако, довольно скоро пришли к выводу, что советские рецепты решения проблем народонаселения на китайской почве могут и не сработать. В результате политика контроля над рождаемостью постепенно становилась все жестче.
В то же время отказ от официально провозглашенных идеологических догматов был политически неудобен, и их было решено сохранить. Когда в 1957 г. Ма Иньчу, ректор Пекинского университета, высказался довольно откровенно: «Если мы не попытаемся решить проблему народонаселения как можно скорее, все то добро, которое мы сделали для крестьян, неизбежно перейдет в разочарование и неудовлетворение»,[254] его решили идеологически одернуть. «Почтенный доктор Ма всегда заявлял о своем отличии от Мальтуса, – писал в газете «Гуанмин жибао» его оппонент. – И мы искренне надеемся, что он не мальтузианец. Однако в своем шедевре “Новая теория населения” почтенный доктор Ма фактически распространяет взгляды Мальтуса. И это действительно заслуживает сожаления».[255]
Период демографической истории КНР с 1970 по 1977 гг. характеризуется весьма непростыми отношениями между идеологией и реальной демографической политикой КНР. Решение демографической проблемы в КНР, причем весьма успешное, шло в эти годы в полном соответствии с мальтузианскими рецептами, но сопровождалось официальными заявлениями о том, что «проблема заключается не в численности населения, а в угнетенности народа».[256] Однако вскоре ситуация вновь изменилась. Снижение рождаемости в период рыночных преобразований в КНР является, по мнению большинства экспертов, следствием, с одной стороны, быстрого социально-экономического развития и, с другой – жесткого контроля над рождаемостью. Официальная концепция китайского руководства также состоит в необходимости согласованного регулирования как экономического, так и демографического воспроизводства.
В Индии, интеллектуальная элита которой была хорошо знакома с британской политической и научной мыслью, мальтузианская доктрина всегда находила как своих почитателей, так и непримиримых оппонентов. В целом политика индийского правительства в области народонаселения никогда не была чисто марксистской или чисто мальтузианской.
Наиболее последовательной попыткой воплотить в жизнь мальтузианскую доктрину можно считать действия индийского правительства в период чрезвычайного положения 1975–1977 гг. Однако она закончилась очевидной неудачей. В настоящее время власти исходят из того, что для снижения рождаемости необходимо как решение общесоциальных задач (например, повышение образовательного уровня населения и изменение роли женщин в семье), так и принятие мер, относящихся к собственно демографической политике (обучение населения методам эффективной контрацепции, снабжение эффективными контрацептивами и т. д.). Такой поход, как и в Китае, означает совместное регулирование экономического и демографического воспроизводства, хотя и осуществляется на основе принципиально иных социально-политических технологий.
Таким образом, решить демографические проблемы Индии и Китая исключительно на марксистской или только на мальтузианской основе оказалось практически невозможным. Обе конкурирующие концепции высвечивали отдельные грани вопроса, позволяли достаточно точно интерпретировать определенные классы ситуаций, однако роль универсального ключа к решению демографических проблем двух азиатских гигантов выполнить не могли.
Дилемма «социально-экономическое развитие или демографическая политика» постепенно переходила из практической в чисто идеологическую плоскость, а затем утратила первостепенное идеологическое значение. Хотя на Всемирной конференции по народонаселению в Бухаресте (1974 г.) эта дилемма по-прежнему оставалась центральной, демографическая политика и в Китае, и в Индии к тому времени уже набрала полный ход. Оба государства пришли к осознанию того, что демографическая политика – необходимое дополнение к социально-экономической. В реальной политической практике обоих азиатских гигантов вопрос более не лежал в плоскости «или – или». Действительная проблема состояла в том, чтобы определить, какие методы проведения демографической политики наиболее эффективны и каким образом можно совместить «национальные интересы» в сфере народонаселения с желаниями и помыслами отдельного человека.
Изменение «линии водораздела» в глобальной полемике по проблемам народонаселения проявилось и в позиции США на Всемирной конференции в Мехико (1984 г.). США заявили тогда о своем отказе участвовать в финансировании программ, связанных с использованием принудительных абортов и стерилизаций. «Позиция США, – замечает в этой связи Л. Ласон, – радикально отличалась от занимаемой ими в 1974 году. [Теперь] они доказывали, что рост населения сам по себе является нейтральным феноменом, а слаборазвитость – следствием излишней экономической централизации, которая приводит к наложению искусственных ограничений на функционирование рынка».[257] Такой подход, будучи направлен своим острием против советской концепции «социалистического пути развития», явно свидетельствовал и об отсутствии у республиканской администрации США симпатий к мальтузианству. С началом советской перестройки борьба марксистской и мальтузианской концепций в еще большей степени потеряла свою политическую злободневность. На первый план теперь выдвигался вопрос о соотношении демографических интересов общества и репродуктивных прав индивида.
Закономерно возникает вопрос о том, чем вызвана подобная судьба двух «больших идей» демографической теории – марксистской и мальтузианской. На мой взгляд, ее определили две основные причины.
Во-первых, сторонники обеих концепций формулировали свои тезисы в излишне универсальной форме, претендуя на их применимость в любой географической и институциональной среде. Для опровержения таких утверждений, как известно из логики, достаточно даже одного противоречащего им случая. История же в рассматриваемый нами период генерировала их один за другим.
Выяснилось, что экономика обладает весьма значительной способностью адаптироваться к высоким темпам роста населения. Именно в эпоху демографического взрыва в развивающихся странах возникли такие принципиально новые экономические феномены, как неформальный сектор и дуальная экономика. Первый из них обеспечил занятость и минимальные средства к существованию сотням миллионов людей из обездоленных слоев населения. Вторая позволила странам, где численность неграмотных все еще исчисляется десятками миллионов, создавать высокотехнологические продукты и осваивать космос.
