Выяснилось, что экономика обладает весьма значительной способностью адаптироваться к высоким темпам роста населения. Именно в эпоху демографического взрыва в развивающихся странах возникли такие принципиально новые экономические феномены, как неформальный сектор и дуальная экономика. Первый из них обеспечил занятость и минимальные средства к существованию сотням миллионов людей из обездоленных слоев населения. Вторая позволила странам, где численность неграмотных все еще исчисляется десятками миллионов, создавать высокотехнологические продукты и осваивать космос.
Статистические данные показали, что рождаемость быстрее снижалась в тех регионах Индии и Китая, где социальное и экономическое развитие шло более успешно. На коротких отрезках времени (в Китае – 1970–1978 гг., в Индии – 1975–1977 гг.) попытки снизить рождаемость исключительно методами демографической политики оказывались успешными, но довольно быстро упирались в политические и экономические ограничения, после чего политическая практика вновь возвращалась к наступлению на проблему с двух сторон – социально-экономической и демографической. В то же время не оправдали себя и упования исключительно на силу социально-экономического развития. Пример Китая и Индии показал, что демографическая политика имеет самостоятельное значение и существенно ускоряет решение проблем слаборазвитости.
Во-вторых, дискуссии о том, что является «самым главным» в истории – «народонаселение» или «способ производства», – оказались непродуктивными, поскольку не уделяли должного внимания анализу синергетических эффектов. В основу дискуссии неявно закладывалось излишне упрощенное представление о структуре причинно-следственных связей между экономическими, демографическими, культурными, политическими и другими переменными. Роль трех последних «по умолчанию» признавалась малосущественной и на этом основании исключалась из рассмотрения.
Между тем эластичность демографических переменных к экономическим воздействиям (как, впрочем, и обратный процесс) в значительной степени определялась значениями культурных и политических переменных, иными словами, институциональным контекстом. Последний также не был чем-то застывшим и, в свою очередь, изменялся под воздействием различных социальных сил. Таким образом, демографическое развитие определялось гораздо более сложными и менее стабильными взаимодействиями, чем это представлялось в XVIII–XIX вв., когда Т. Мальтус и К. Маркс формулировали свои «законы народонаселения».
В конечном счете успех или неудача тех или иных мер определялись не столько их соответствием «марксистским» или «мальтузианским» принципам и рецептам, сколько искусством политиков, их умением или неспособностью предугадать возможную реакцию населения. Последняя же в значительной степени определялась состоянием институциональной среды, начиная от политического устройства государства и заканчивая отношениями доминирования – подчинения в рамках производственного коллектива, деревенской общины и отдельно взятой семьи.
Азиатская модернизация, рождаемость и свобода. Несколько иными оказались итоги исторической «проверки» на азиатском материале другой масштабной демографической концепции – теории демографического перехода. Некоторые ее ключевые идеи были сформулированы французским демографом и политическим деятелем Адольфом Ландри (1874–1956) и американским демографом У. Томпсоном еще в период между двумя мировыми войнами.[258]
В своей классической версии эта теория сложилась в середине 40-х гг. прошлого века в США[259] и включала следующие положения:
1. Причиной демографического перехода в конечном счете является более общий исторический процесс – модернизация, которая представляет собой переход от малоподвижного «традиционного» общества, где человеческая индивидуальность растворена в социальной группе, к динамичному современному обществу с присущим ему индивидуализмом, стремлением к экономической эффективности и рациональностью, пронизывающей все сферы жизни.
2. Рождаемость в традиционном обществе не является «рациональной», поскольку индивид руководствуется в своем поведении не соображениями личной экономической выгоды, а требованиями религии и общинной морали. Высокий уровень рождаемости в традиционном обществе определяется системой религиозных, юридических, семейных и бытовых норм, обычаев и запретов, построенной таким образом, чтобы не допускать вымирания населения в условиях высокой смертности. Незначительные масштабы контрацепции не могут рассматриваться как первопричина высокой рождаемости в традиционном обществе, ибо являются следствием господствующей в таком обществе системы норм. Методы контрацепции и прерывания беременности были известны с древних времен, но их применение блокировалось существующей системой норм и обычаев.
3. Снижение рождаемости – результат того, что в ходе модернизации происходит перенастройка целей социальной системы. Если до модернизации эта система была нацелена на выживание группы, то теперь – на развитие и повышение благосостояния индивидуума. Ранее поведение индивида контролировалось системой моральных и религиозных норм и обычаев, строго соблюдаемых группой, теперь – рациональным выбором индивида, который стремится повысить экономическую эффективность своей деятельности. Снижению рождаемости способствуют рост индивидуализма, повышение материальных и культурных запросов в ходе урбанизации, анонимность городской жизни, облегчающая отказ от устаревших «табу», налагаемых традиционным обществом.
4. Демографический переход начинается со снижения смертности. Оно происходит вследствие повышения уровня жизни, прогресса медицины, улучшения санитарного состояния общества, которые влечет за собой модернизация. Уровень смертности быстро снижается вслед за улучшением условий жизни. Для снижения же рождаемости необходима перестройка всей системы нормативной регуляции общества. Поскольку такая система (религиозные нормы, семейные обычаи и т. д.) является крайне инертной, снижение рождаемости начинается позже, чем снижение смертности.
5. Демографический переход является универсальным процессом, охватывающим весь мир.
В ходе демографического развития Индии и Китая во второй половине ХХ в. ряд положений теории демографического перехода подтвердился. Снижение рождаемости затронуло оба государства, при этом, в полном соответствии с утверждениями «отцов» данной теории, произошло только после того, как начала снижаться смертность. В то же время соотношение между процессами модернизации, изменениями в институциональном контроле репродуктивного поведения личности и снижением рождаемости оказалось отнюдь не таким, как это первоначально предполагала теория демографического перехода.
Одной из стержневых идей этой теории в ее «классической» версии являлся вывод о вполне определенном и универсальном для всего человечества характере взаимодействия между модернизацией, свободой и снижением рождаемости. Предполагалось, что модернизация освобождает индивида от контроля за его поведением со стороны таких институтов общества, как государство, церковь, община и семья. «Освобожденный» индивид начинает действовать рационально, а не под воздействием традиционных стереотипов, навязанных ему этими институтами. При этом, поскольку в результате модернизации иметь много детей становится нерациональным, рождаемость снижается.
Подобная трактовка взаимосвязей между модернизацией, институциональным контролем и рождаемостью для стран Запада и России оказалась близкой к истине. Ослабление контроля за поведением индивида в сферах репродукции и сексуальных отношений в странах Запада и России не вызывает сомнений. Уменьшилось (в США в меньшей, в Европе – в большей степени) и влияние религии на эту сферу. Однако, как показал ход событий в Индии и Китае, западный (как, впрочем, и российский) вариант взаимосвязей между модернизацией, изменениями в характере институционального контроля и снижением рождаемости отнюдь не универсален. В двух крупнейших азиатских странах, прежде всего в Китае, модернизация сопровождалась не ослаблением, а, напротив, усилением институционального контроля над рождаемостью.
На протяжении многих веков государство в странах Востока облагало семьи и общины налогами, рекрутировало воинов, принуждало к участию в общественных работах, но никогда не определяло предельное число детей, которое дозволено иметь подданному, и не слишком интересовалось, в каком возрасте он вступает в первый брак. В ходе модернизации ситуация изменилась. Если раньше институциональный контроль над сферами репродукции и сексуальности осуществляли семья, община, религия, то теперь над ними был надстроен еще один этаж – государственный. Это изменение наиболее рельефно обозначилось в Китае, но его не избежала и Индия.
