Уже уверенно я кладу ладонь на шишковатую, видимо, побитую в каком-то из штормов голову Пурша. Тот медлит, еще сопротивляется ласке, но и сомневается уже: а стоит ли от нее отказываться? Оглянувшись, не видит ли кто, как он тут раскис, кот неуклюже, неуверенно устраивается на моих коленях и слегка простуженным голосом заводит длинную песню, название которой — «Песни морских скитаний».
ОДИССЕЯ ВАЛЬКИ ШУБИНА
— Глядите-ка, птицы возвращаются с океана. Спешат, несутся будто угорелые… Эй, поваренок, высунься из рубки, взгляни, сколько птиц!
Валька Шубин, худощавый, глазастый паренек, сердито насупил выцветшие брови и, отодвинув лоцию, вышел из штурманской рубки в ходовую. Еще более грозно нахмурившись, пробурчал:
— Если снова услышу это слово «поваренок», то… — Не закончив угрозы, он поглядел в громадный голубоватый проем лобового иллюминатора и удивленно воскликнул: — Ох ты, сколько птиц!
— Взирай, милый, на это чудо природы, запечатлевай на всю жизнь в своей памяти, — добродушно пробурчал второй помощник капитана, самый «древний», как про него говорил Валька, моряк на танкере, Василий Васильевич Волгин, прозванный все тем же Валькой за миролюбивый, покладистый характер и пушистые отвислые усы «дядей Моржом». — Дома всех удивишь своими рассказами…
— Странно как-то они летят, — пробормотал Валька, прижимаясь носом к холодному стеклу. — Будто гонится кто-то за ними.
— Может, к сильному шторму? — сказал вахтенный матрос и постучал по стеклу анероида: — Давление-то скисает. Вниз валится стрелка.
Тысячи птиц без единого крика, группками и в одиночку, спешили со стороны океана к обрывистым скалам, окружавшим мрачную и тесную бухту Хофпул острова Кергелен.
Над самой водой летели черные бакланы, похожие на общипанных царских орлов со старинных монет. Бакланы летели друг за другом, словно нанизанные, как рыба на кукан. Кажется, схвати вот сейчас первую птицу за вытянутую палкой вперед длинную шею — и вытащишь на палубу всю эту бакланью гирлянду. Немного выше бакланов мчались остроклювые, с узкими крыльями черно-белые птицы, похожие на кайр, а может, это и были антарктические кайры. Валька хоть и неплохо разбирался в природе, но точно знать этого не мог. Кайры летели одиночками. Их полет был столь стремительным, что Валька услышал тонкий свистящий звук — это рубили воздух острые, как ножи, крылья… Валька был такой человек: ему ничего не стоило придумать что-либо, и он тотчас же начинал верить в свою выдумку, — вот честное слово, он слышит посвист птичьих крыльев!
И еще летели большие и маленькие чайки. Маленькие серебристые птички сбились в стайки, похожие издали на то опускающиеся к самой воде, то взмывающие в воздух шары, а крупные чайки летели в красной предзакатной вышине. Большое багровое солнце окрасило их, и птицы пылали, будто искры далекого пожара.
— Быть шторму, — сказал Василий Васильевич, тоже постучав пальцем по стеклу анероида. Но уже не на моей вахте.
— Почитаю еще немножко лоцию, — сказал Валька, убирая бинокль.
— Иди, мальчик, почитай… — пробурчал «дядя Морж».
Был Волгин холостяком и, как многие мужчины, чья жизнь лишена внимания и заботливого глаза женщины, выглядел несколько неряшливо. Брился Василий Васильевич не каждый день, галстук он хоть и надевал, но торчал он у него криво, а узел был засален до блеска. Одна из пуговиц куртки болталась на ниточке, а обшлага рукавов слегка мохнатились.
— Если я еще хоть раз услышу слово «мальчик»!.. — сердито проговорил Валька и, не закончив, оторвал болтающуюся пуговицу с куртки Волгина. Занесите-ка мне сегодня свой парадный мундир. Приведу его немного в порядок.
— Чего еще не хватало! — возразил Василий Васильевич. — Уж как-нибудь я сам.
— Кажется, мы ползем. Якорь не держит грунт! — сказал тут вахтенный матрос Володя Кочемасов, тихий, всегда какой-то задумчивый парень. Вроде бы пеленг смещается.
— «Кажется», «вроде бы»… — проворчал Василий Васильевич и достал бинокль. — В море не может быть приближенных и неточных определений. Ветер не сменился?
— Все тот же дует. С северу-западу, — отозвался матрос с некоторой задержкой. На «колдунчика», наверное, в иллюминатор глядел, на маленький самодельный флюгер.
— «С северу», «с западу»… — передразнил его штурман.
— «В районе островов Кергелен довольно часты сильные штормы от северо-западных и юго-западных направлений! — громко прочитал Валька лоцию. — Наиболее сильными всегда бывают северо-западные штормы». Слышите, Василий Васильевич?
— Ползем! — вдруг испуганно сказал Володя. — Ей-богу, ползем!
— Капитана в рубку! — крикнул в переговорную трубу Волгин, а потом включил судовую трансляцию: — Боцману на бак!
Валька закрыл лоцию: ни старпом, ни капитан не любили, когда в штурманской рубке находились посторонние люди. Дверь капитанской каюты открылась, и в ходовую рубку быстро прошел высокий и какой-то очень громоздкий капитан Фаддей Фаддеевич. Хлопнула дверь, капитан выглянул наружу. В рубку ворвался холодный, остро пахнущий гниющими водорослями воздух. Дверь с грохотом захлопнулась. По трапу прогремели шаги, и теперь уж стукнула дверь, ведущая в рубку из внутренних помещений судна.
— Радиограмма от губернатора острова, — послышался низкий голос начальника радиостанции, хлипкого, очкастого Николая Наумовича. — Губернатор рекомендует нам немедленно покинуть бухту. Вот: «Бухте Хофпул часты шквальные зпт ураганной силы ветры зпт представляющие опасность для судов стоящих бухте…»
— Выходить из бухты в темноте — безумие! И вообще, я вас предупреждал, Фаддей Фаддеевич: не нужно было нам забираться в эту дыру… — Этот громкий, с нервной визгливинкой голос принадлежал старпому Воронову. Он постоянно чего-то опасался и постоянно всех и всегда о чем-нибудь предупреждал.
— Будем выходить, — сказал капитан и крикнул через переговорную трубу в машинное отделение: — Как машина?
— Держим в постоянной готовности! — утробно проурчала труба.
— Боцман, поднимайте якорь. Волгин, самый малый вперед, — распорядился капитан и, быстро войдя в рубку, рывком пододвинул к себе карту.
Валька застыл у иллюминатора. Как-то так получилось, что он замешкался в рубке, а теперь было неудобно выходить через наполненный людьми ходовой мостик. Капитан покосился на него и вдруг улыбнулся:
— Ну как, Шубин? Всю лоцию изучил?
— А что тут делает камбузный матрос? — сердито спросил, входя в штурманскую, старпом. Чем-то он напоминал во́рона. Может, пристальным, по-птичьи цепким взглядом глубоко упрятанных в орбиты глаз? Или крючковатым носом? — Ну-ка марш отсюда! Сколько раз я предупреждал…
