Ясно, что никаким чудом внук не мог оказаться в Ужовке, у своей бабки. Но всё же Юрист показал фотографию Славику. Тот, взглянув, сразу же отрицательно качнул головой:
– Нет, это совсем другой пацан. Не тот, который у Олимпиады.
– Значит, там – наш пацан!
И Юрист припечатал фото кулаком к столу. Это было самое сильное проявление его эмоций, какое помнил Славик за годы знакомства. Потом сел на диван, недолго молчал, прокручивал в уме дальнейшие действия.
– Значит так, – сказал Славику. – Ты дело начал, ты обнаружил мальчишку, тебе и заканчивать. Вся награда тоже тебе будет. – Улыбнулся слегка. – Собирай команду, двух толковых ребят. Пойдёте в Ужовку. Ты, вроде, как друг бабки? Выманишь Игната, лучше, конечно, в безлюдное место. А там – как получится. Теперь уже рисковать мы не будем, нельзя повторять ошибку, упустить. Прикончите ублюдка в любом случае.
– Всё будет точно, шеф! – с энтузиазмом воскликнул Славик.
Но Юрист поднял ладонь, добавил, сощурив глаза:
– Проведи всё чисто, понял? Вы должны благополучно исчезнуть. Остаться там, на месте, можно только в виде трупа. Понял?
Глава 23
Лия Маратовна Шкуратова сама позвонила Елене Рябининой. Попросила: «Еленочка, приезжайте ко мне! Только с вами я могу поговорить по-настоящему, душу отвести».
Как и первая жена олигарха Батуйко, Шкуратова фамилию не меняла. Лена Рябинина знала: Владлена Касьянова оставила девичью фамилию из карьерных и партийных соображений. В тех кругах хорошо знали Касьяновых – отца и дочь. Стань она Батуйко – пришлось бы менять не только паспорт, но и партбилет, а главное – объяснять направо и налево, что это не другой человек, а инструктор райкома Касьянова… Хлопотно.
Вторая жена Батуйко просто сказала: «Я так привыкла». Вадим Семёнович не возражал: какая ему разница, коль наследство покойного Шкуратова перешло к нему. Но вот оба его сына – Игорь и Игнат – носили, конечно же, фамилию отцовскую.
С Лией Маратовной Лена познакомилась в тяжёлые для той дни. Мать похищенного и пропавшего мальчика не хотела общаться с журналистами. Но Рябинина растопила сердце несчастной женщины: она искренне верила, что маленький Игнат жив и обязательно найдётся. Сумев первый раз разговорить Лию Маратовну, Елена стала ей очень близка и нужна. Шкуратова знала, что журналистка постоянно держит связь с оперативной группой, ведущей расследование и розыск Игната. Понимала: ей оперативники далеко не всё рассказывают, но Лена-то знает всё!
Да, Рябинина знала, как ведёт расследование группа майора Антона Ляшенко. Собственно, она сама была по сути членом этой группы. Когда девушка Таня, бывшая подруга Игоря Батуйко, нашла журналистку и отдала ей письмо Игоря, – вот тогда Лену негласно приняли в розыскную группу. Взяв за версию: «Игорь Батуйко пишет правду, его подставил отец, В.С.Батуйко, который всё и спланировал» – майор Ляшенко хорошо продвинулся и многое узнал. Найдены тела двух убитых бандитов – они оказались из криминальной группы «Шамана». Этого человека, бывшего когда-то офицером-подрывником, подозревали в убийстве – взрыве автомобиля конкурента Вадима Батуйко. Теперь он снова всплыл, и Ляшенко за эту ниточку потянул. «Шаман», казалось, с Батуйко не контактирует, но он привёл к некоему «Юристу», и вот этот, неожиданно, оказался чуть ли не правой рукой олигарха. Их общение – и телефонное, и личные встречи, – сильно активизировались последние полгода. Как раз накануне трагических происшествий с сыновьями Батуйко. И продолжались до сих пор, причёт в орбите «Юриста» постоянно возникали люди из группы «Шамана».
Лене Рябининой очень нравился Антон Ляшенко – она и сама признавалась в этом подруге Маше. Как журналист, она многое знала о нём: происходил из семьи потомственных – ещё с дореволюционных времён, – пожарных, курсантом добровольно поехал в Чернобыль, потом стал работать в милиции, вместе с известным оперативником Кандауровым интереснейшие дела раскрывал, возглавил отдел в Управлении по борьбе с организованной преступностью – здесь тоже проявил себя. Бывал и ранен. С Викентием Кандауровым сильно дружил.
Полковника Кандаурова Елена несколько раз видела. Высокий, темноволосый, с седыми висками, щёточкой усов – хорош! Но как ни странно, она перед ним робела: то ли от его спокойного, глядящего словно сквозь, взгляда, то ли от знания его родовых корней… Антон – другое дело! Свойский парень, и хорошо даже, что они просто друзья. Друг из Антона Ляшенко получился прекрасный. Был бы таким он как любовник – ещё вопрос. Хотя иногда, когда Антон, жмуря глаза, протягивал своё любимое: «Есть идея…» – у Лены замирало сердце: а вдруг эта «идея» касается её лично?
Но это так, фантазия, ерунда. Главное, она в курсе всех наработок группы по делу братьев Батуйко. От неё ничего не скрывали и даже принимали её советы. С условием, конечно, что в печать пока – ни-ни! А вот когда расследование закончится, то ей, Рябининой, – эксклюзив на публикацию. И Елена свято выполняла условия. Лии Шкуратовой она кое-что рассказывала, очень дозировано и осторожно – только чтобы поддержать женщину, которая ей нравилась.
Жена миллионера Батуйко жила в пригородном посёлке для особо состоятельных людей. Закрытая охраняемая территория со всей инфраструктурой: супермаркетом, частной школой, бассейном… Дом Шкуратовой, красивый трёхэтажный особняк, достался ей от отца – Рябинина знала это. У того это было не единственное жильё – дома и квартиры в разных городах, – но Лия выбрала этот, самый скромный. Здесь она жила с отцом несколько последних лет.
Она ждала Елену, встретила с нетерпеливой радостью. Сразу же повела в уютную кухню-студию, к накрытому столу: бутерброды, тартинки, круасаны, красивые бутылки вина.
– Я соскучилась, – сказала Лия искренне. – Ты не была больше недели, а мне, кроме тебя, не с кем поговорить о Гнатике. Все только делают вид, что верят, а сами глаза отводят. А некоторые неприкрыто злорадствуют! Я так и читаю их поганые мысли: «Так и надо этим богачам…» Ты одна, Леночка…
Голос у Шкуратовой задрожал, глаза наполнились слезами. Но она сильно потрясла головой:
– Нет, нет, я не раскисаю. Я научилась сдерживаться. Садись, давай налью немного винца, поговорим…
Лене тоже были нужны эти разговоры. Она, как опытный журналист, умела внимательно и терпеливо слушать. Даже если человек говорил не интересные для неё вещи. Собеседнику надо дать высказаться, выговориться, тогда он и на вопросы станет отвечать охотно и по делу. К тому же, даже из обычной болтовни иногда можно выудить полезные факты. Например, в один из прошлых разговоров Лия рассказала кое-что такое, что натолкнуло Елену на неожиданную догадку. А догадка эта дала повод к размышлению и выводам для всей оперативной группы.
Ещё тогда, в первые дни после трагедии, когда Елена приходила в дом Шкуратовой не как гостья, она обратила внимание на портрет хозяйки. Отличный портрет, сделанный в стиле «парадный»: Лия Маратовна сидит в кресле, в меховой накидке, с красивой причёской – густые светлые волосы затканы тремя нитями жемчугов, – смотрит в пол-оборота, рука вольно на подлокотнике, еле уловимая улыбка… Ещё тогда Елена подумала, что художник видел в облике женщины нечто глубокое, скрытное – словно давно и хорошо её знал… Лишь совсем недавно Лия сама рассказала ей об этом художнике. Причём разговор по началу шёл совсем о другом, о другом человеке – муже, Вадиме Батуйко. О письме Игоря Шкуратова ничего не знала, мужа ни в чём не подозревала. Вот только считала, что Вадим, с его деньгами и связями, мог бы предпринять нечто большее, чтоб найти сына – нажать, заставить, заплатить…
– Но он всегда был к Гнатику равнодушен, – говорила она, сжимая пальцы рук, стараясь быть спокойной. – Но мне обижаться на это не приходится, это ведь не он, а я страстно хотела этого ребёнка. Вадим нас хорошо обеспечивает, мне даёт полную волю. Понятно, что ко мне он изначально был равнодушен, как и я к нему. Но всё-таки сын! А он его почти не видел. Вот Леонид заподозрил Вадима в ревности, так это даже смешно…
Сказав эту последнюю фразу, Шкуратова указала Лене на портрет, и та, конечно, тут же спросила:
– Леонид – это художник? Талантливый человек, работа, можно сказать, классическая.
– Очень талантливый. – Лия улыбнулась грустно и ласково. – Моя несостоявшаяся любовь. Много лет не виделись, а встретились года два назад, случайно. Я решила дать ему подзаработать, и портрет, как видите, получился.
– Значит я не ошиблась, – засмеялась Лена. – Сразу подумала: писал человек, к вам не равнодушный.
Лия тоже улыбнулась, словно что-то вспоминая.
– Да, мне тоже показалось, что он ко мне чувство сохранил. Не чувство, конечно, а отголосок его. У меня тоже к нему какая-то нежная жалость осталась. Всё-таки была у нас романтическая юношеская любовь. Платоническая. А Леонид пострадал за это от моего отца. Вот, наверное, и подумал, что мой муж его преследует, подозревает. Смешно! У него семья такая хорошая, дочь…
