– В любой момент его задержит какой-нибудь полисмен… Вон он, как раз вышел из-за угла!
Наши глаза встретились, и мы обменялись беспомощными взглядами.
– Что он такое задумал? – спросила Мэри.
– Не представляю, – озабоченно произнес я, покачав головой. – Он спокойно строил карточные домики, а потом внезапно вскочил и умчался, как вы сами видели.
– Что ж, – заметила Мэри, – надеюсь, он вернется к ужину.
Однако за окнами стемнело, а Пуаро так и не вернулся.
Глава 12
Последнее звено
Крайне заинтригованные внезапным отъездом Пуаро, мы тщетно терялись в догадках. Воскресное утро приближалось к полудню, а он все еще не вернулся. Около трех часов дня, однако, какие-то дикие и зазывные гудки привлекли нас к окну, и мы увидели, как Пуаро вылезает из автомобиля в компании Джеппа и Саммерхэя. Наш маленький друг преобразился – он излучал полнейшее самодовольство.
С преувеличенным почтением бельгиец отвесил поклон Мэри Кавендиш.
– Мадам, – важно произнес он, – могу я попросить вашего разрешения на проведение в салоне маленького собрания? Нам необходимо, чтобы на нем присутствовали все домочадцы без исключения.
– Вы же знаете, месье Пуаро, что мы предоставили вам полную свободу действий, – с печальной улыбкой ответила Мэри.
– Вы необычайно любезны, мадам.
С тем же сияющим видом Пуаро занялся нашим размещением в гостиной, выставляя стулья в задуманном им порядке.
– Вот стул для вас, мисс Говард. Далее мадемуазель Синтия. Месье Лоуренс. Наша любезная Доркас. И Энни. Bien! Отлично! Нам придется немного подождать прибытия мистера Инглторпа. Я отправил ему приглашение.
Мисс Говард немедленно поднялась со стула.
– Если этот человек заявится в этот дом, то я немедленно покину его!
– Нет, нет! – подходя к ней, воскликнул Пуаро и принялся вполголоса уговаривать ее остаться.
В результате мисс Говард милостиво согласилась опять занять свой стул. А через пару минут в гостиную вошел Альфред Инглторп.
Едва все расселись по местам, Пуаро встал и с видом популярного лектора учтиво поклонился аудитории.
– Месье и мадам, как всем вам известно, месье Джон Кавендиш пригласил меня для расследования этого прискорбного преступления. Я тотчас осмотрел спальню покойной, запертую по совету докторов и, следовательно, оставшуюся в неприкосновенности после случившегося несчастья. Там я обнаружил: во‑первых, фрагмент зеленой ткани; во‑вторых, пятно на ковре под окном, еще влажное; в‑третьих, пустую коробочку из-под снотворного. Что касается фрагмента зеленой ткани, то его я обнаружил на задвижке двери в комнату мадемуазель Синтии. Передав эту улику в полицию, я не придал ей особого значения. Однако им удалось установить, что эти нитки… вырваны из зеленого нарукавника, каковыми обычно пользуются во время земляных работ.
На лицах собравшихся отразилось легкое волнение.
– Насколько нам известно, только один человек в Стайлз-корт усердно занимался сельским хозяйством – миссис Кавендиш. Следовательно, должно быть, именно миссис Кавендиш входила в комнату покойной из комнаты мадемуазель Синтии.
– Но ведь дверь была закрыта изнутри за задвижку! – возмущенно возразил я.
– Верно – когда я осматривал спальню. Но изначально мы узнали об этом именно с ее слов, поскольку именно миссис Кавендиш пыталась открыть ту дверь и сообщила, что она заперта. В последовавшем замешательстве она вполне могла успеть незаметно закрыть задвижку. При первой же возможности я проверил свои догадки. Для начала оказалось, что эти нитки действительно вырваны из нарукавника миссис Кавендиш. Кроме того, в ходе дознания она заявила, что услышала из своей комнаты грохот падения столика у кровати миссис Инглторп. Мне также удалось проверить это заявление, попросив моего друга, мистера Гастингса, пройти в левое крыло дома и подождать меня около двери комнаты миссис Кавендиш. Тем временем сам я вместе с полицейскими зашел в спальню покойной и там, по видимости, случайно опрокинул вызывающий мои сомнения столик. Как я и ожидал, месье Гастингс не слышал ни звука. Таким образом, мои подозрения подтвердились: миссис Кавендиш сказала неправду, заявив, что к моменту мучительного приступа ее свекрови одевалась в своей комнате. Более того, я убедился в том, что, когда начался переполох, миссис Кавендиш находилась вовсе не в своей комнате, а в спальне покойной.
Я мельком глянул на Мэри. Она улыбалась, хотя и сильно побледнела.
– Сделав такое допущение, я попытался восстановить картину появления миссис Кавендиш в комнате свекрови. Скажем так: она искала там что-то, но так и не нашла. Миссис Инглторп внезапно проснулась с приступом мучительной судорожной боли. Махнув рукой, бедняжка перевернула столик и в отчаянии начала дергать сонетку. Испугавшись, миссис Кавендиш уронила свечку, запачкав стеарином ковер. Быстро подняв ее, она удалилась в комнату мадемуазель Синтии, закрыв за собой дверь, и оттуда поспешно вышла в коридор, поскольку не хотела, чтобы там ее обнаружили слуги. Но поздно! С лестницы, разветвлявшейся на два крыла, уже доносились звуки шагов. Что же ей делать? Мгновенно принимая решение, мадам Кавендиш возвращается в комнату девушки и принимается будить ее. Поднятые по тревоге домочадцы уже собрались в коридоре. Они усиленно барабанят в двери миссис Инглторп. Никто и не заметил, что мадам Кавендиш не пришла туда вместе со всеми, но – что более важно – я не смог найти никого, кто видел бы, как она идет из другого крыла. – Пуаро взглянул на Мэри Кавендиш. – Я прав, мадам?
– Совершенно правы, месье, – кивнув, признала она. – Понимаете, если бы я думала, что хоть как-то смогу помочь моему мужу, открыв правду, то так и поступила бы. Но, по-моему, это никак не проясняет вопрос его невиновности или вины.
– В известном смысле вы правы, мадам. Но это прояснило для меня много недоразумений и позволило увидеть истинное значение других фактов.
– Завещание! – вскрикнул вдруг Лоуренс. – Значит, именно вы, Мэри, сожгли то завещание?
Она, точно так же, как и Пуаро, отрицательно покачала головой.
– Нет, – спокойно ответил он. – Это завещание мог уничтожить только один человек… сама миссис Инглторп!
– Невозможно! – опять воскликнул я. – Она же сама написала его в тот самый день!
– И тем не менее, mon ami, миссис Инглторп сама и сожгла его. Поскольку вы не сможете никак иначе объяснить то, что в один из самых жарких дней миссис Инглторп приказала разжечь камин в ее спальне.
Я потрясенно охнул. Какими же идиотами мы оказались, ни разу не подумав о неуместности разжигания камина!
– Температура в тот день, господа, достигала в тени восьмидесяти градусов по Фаренгейту. Однако миссис Инглторп приказала разжечь камин! Почему? Потому что захотела кое-что уничтожить и не смогла придумать иного способа. Вспомните, вследствие принятой в Стайлзе экономии военного времени использованную бумагу не выбрасывали. Поэтому как же иначе она могла уничтожить написанный на такой плотной бумаге документ? Едва услышав, что в спальне миссис Инглторп разожгли камин, я пришел к заключению: огонь понадобился для уничтожения какого-то важного документа, возможно, завещания. Поэтому меня не удивило то, что я обнаружил на решетке полуобгоревший клочок. В то время я еще, конечно, не знал, что это спорное завещание написали накануне, и, признаюсь, когда узнал об этом, опрометчиво поторопился с выводами. Я ошибочно пришел к заключению, что намерение миссис Инглторп уничтожить завещание стало прямым следствием произошедшей в тот день ссоры, причем та ссора, соответственно, произошла после, а не до составления завещания.
Итак, как мы теперь знаем, я ошибся, и мне пришлось искать другое объяснение событий. Я взглянул на эту загадку с новой точки зрения. Итак, в четыре часа Доркас услышала, как ее госпожа сердито сказала: «Даже не думайте, что страх огласки или семейного скандала остановит меня». Я предположил – и, как оказалось, правильно, – что эти слова были адресованы не ее мужу, а мистеру Джону Кавендишу. Далее в пять часов, часом позже, она произносит почти такие же слова, но изменяется точка зрения. Она признается Доркас: «Не представляю, что мне теперь делать. Скандал меж супругами чреват громадными неприятностями». В пять часов она пребывает в жутком смятении, и ее слова свидетельствуют о неожиданном страшном потрясении.
Взглянув на ее состояние с точки зрения психологии, я пришел к одному выводу и позднее убедился в его правоте. Упомянутый ею второй раз «скандал» никак не связан с первым и затрагивает уже ее личную жизнь!
Давайте попытаемся восстановить ход событий. В четыре часа миссис Инглторп ссорится с сыном и угрожает обвинить его перед женой, которая, кстати, услышала бо́льшую часть их разговора. В половине пятого, вследствие более раннего разговора о юридической силе завещаний, миссис Инглторп составляет новое завещание в пользу своего мужа, которое и подписывают два садовника. Далее, в пять часов, Доркас находит свою госпожу в крайнем расстройстве с каким-то листочком бумаги – «письмом», как подумала Доркас – в руке, и именно тогда госпожа отдает ей распоряжение разжечь камин в ее спальне. Таким образом, по-видимому, с половины пятого до пяти часов произошло событие, радикально изменившее ее чувства, поскольку теперь она хочет уничтожить завещание, хотя всего полчаса тому назад так же хотела написать его. Что же случилось? Нам известно, что в течение этих тридцати минут она находилась в одиночестве. Никто не входил к ней и не выходил из будуара. Что же тогда вызвало столь внезапную перемену настроения?
