Заседание возобновилось, и первым для дачи показаний вызвали инспектора уголовной полиции Джеппа, точно и лаконично отвечавшего на все вопросы. Описав исходные события, он продолжил:
– Действуя согласно полученным сведениям, мы со старшим инспектором Саммерхэем обыскали комнату обвиняемого в то время, когда тот отсутствовал дома. В одном из ящиков комода под стопкой белья мы обнаружили: во‑первых, пенсне в золотой оправе, подобное тому, что носит мистер Инглторп, – пенсне представили в качестве вещественного доказательства, – и, во‑вторых, данный пузырек.
Этот пузырек, уже опознанный помощником аптекаря, представлял собой маленькую бутылочку голубого стекла, содержавшую небольшое количество белого кристаллического порошка, снабженную этикеткой «ЯД. Стрихнина гидрохлорид».
Со времени окончания полицейского суда детективы сумели обнаружить одну новую улику, представляющую собой лист почти новой промокательной бумаги; ее нашли в чековой книжке миссис Инглторп. После изучения бумаги в зеркальном отражении явственно проявилась следующая запись: «…все, чем я обладаю, оставляю моему любимому мужу Альфреду Инг…» Данная улика, вне всякого сомнения, доказывала, что уничтоженное завещание составили в пользу мужа покойной. Джепп представил обгоревший клочок бумаги, извлеченный из камина, и закончил свои показания, сообщив об обнаруженной на чердаке черной бороде.
Однако его еще ждал перекрестный допрос от сэра Эрнеста.
– Какого числа вы провели обыск в комнате арестованного?
– Двадцать четвертого июля, во вторник.
– Ровно через неделю после трагической кончины жертвы?
– Да.
– Итак, эти два предмета вы обнаружили, говорите, в ящике комода. В незапертом ящике?
– Да.
– А вам не показалось странным, что совершивший преступление человек хранит улики в открытом ящике, где любой может их обнаружить?
– Возможно, он спрятал их туда в спешке.
– Но вы же только что сказали, что со времени преступления прошла целая неделя. Он располагал более чем достаточным временем, чтобы изъять оттуда улики и уничтожить.
– Вероятно.
– Нет, тут двух мнений быть не может. Имел ли он достаточно времени для изъятия и уничтожения этих улик?
– Да, имел.
– А улики были спрятаны под легким или под теплым бельем?
– Под теплым.
– Иными словами, там лежали зимние вещи. Тогда, очевидно, обвиняемому вряд ли понадобилось бы заглядывать в тот ящик?
– Вероятно, не понадобилось бы.
– Будьте любезны, отвечайте точно. Вероятно ли, что обвиняемый в разгар жаркого лета заглянет в ящик с зимним бельем? Да или нет?
– Нет.
– В таком случае разве не может быть, что предполагаемые улики положило туда третье лицо и что обвиняемый даже не подозревал об их существовании?
– Не думаю, что это вероятно.
– Но возможно.
– Да.
– У меня всё.
Далее представили еще ряд сопутствующих свидетельств. Подтвердилось трудное финансовое положение, в котором оказался подсудимый к концу июля. Подтвердилась и его интрижка с миссис Рэйкс – что, должно быть, прозвучало весьма жестоко для такой гордой женщины, как Мэри. Эвелин Говард фактически оказалась права, хотя ее враждебность к Альфреду Инглторпу вынудила ее прийти к ошибочному заключению.
Затем на свидетельское место вызвали Лоуренса Кавендиша. Тихо отвечая на вопросы мистера Филипса, он заявил, что в июне ничего не заказывал в фирме Парксонов. Фактически двадцать девятого июня он еще жил в Уэльсе.
В тот же миг сэр Эрнест драчливо вздернул подбородок.
– Вы отрицаете, что до двадцать девятого июня заказывали черную бороду в фирме Парксонов?
– Да, отрицаю.
– Интересно! А кто унаследует Стайлз-корт, если с вашим братом что-то случится?
От жестокой бестактности последнего вопроса бледное лицо Лоуренса заметно покраснело. Судья выразил вялое неодобрение, а бедный Джон на скамье подсудимых возмущенно подался вперед.
Хевиуэтера абсолютно не взволновало возмущение его клиента.
– Будьте любезны ответить на мой вопрос.
– Вероятно, – спокойно ответил Лоуренс, – усадьба перейдет ко мне.
– Почему же «вероятно»? Ведь у вашего брата нет детей. И следовательно, именно вы являетесь его единственным наследником, не так ли?
– Да.
– Ах, вот так уже лучше, – саркастически дружелюбным тоном произнес Хевиуэтер. – И вы также, очевидно, унаследуете изрядную часть денег?
– Право, сэр Эрнест, – запротестовал судья, – последние вопросы не имеют отношения к делу.
Защитник покаянно склонил голову, однако продолжил метать в свидетеля жалящие копья своих вопросов.
– Во вторник семнадцатого июля вы вместе с мистером Гастингсом заходили в аптеку госпиталя Красного Креста в Тэдминстере?
– Да.
– Открывали вы, оставшись на короткое время в одиночестве, шкафчик с ядами, чтобы ознакомиться с его содержимым?
– Я не помню… возможно, открывал.
– Вы, несомненно, открывали его.
– Да.
– И в частности вас, очевидно, заинтересовал один пузырек? – с самоуверенной резкостью тут же спросил сэр Эрнест.
– Нет, по-моему.
– Осторожнее, мистер Кавендиш, вы находитесь под присягой. Я имею в виду пузырек с гидрохлоридом стрихнина.
Лицо Лоуренса покрылось болезненной зеленоватой бледностью.
– Н‑нет… уверен, он меня не интересовал.
– Тогда, как вы объясните тот факт, что на его поверхности остались четкие отпечатки ваших пальцев?
Такой устрашающий метод отлично действовал на нервных свидетелей.
– Я… ну, тогда, полагаю, я брал тот пузырек.
– Я тоже так полагаю! И вы украли из того пузырька немного яда?
– Нет, безусловно, нет.
– Тогда зачем же вы брали его?
– Раньше я изучал медицину. И меня, естественно, интересуют такие вещества.
– Вот как! То есть вы признаетесь в «естественном интересе» к ядам? Как вы объясните, что вышеупомянутый интерес вы удовлетворили, лишь дождавшись того, когда останетесь в одиночестве?
– Чистой случайностью. Я сделал бы то же самое и в присутствии остальных.
– Однако не странно ли, что случайно в аптеке не осталось никого, кроме вас?
– Нет, но…
– Фактически в тот день вы провели в одиночестве всего пару минут, и так уж случилось… я подчеркиваю, так странно случилось – что именно в те две минуты вы решили проявить ваш «естественный интерес» к гидрохлориду стрихнина?
– Я… мне… на меня вдруг что-то нашло… – ужасно запинаясь, промямлил Лоуренс.
Выразительно и самодовольно улыбнувшись, сэр Эрнест заметил:
– Больше у меня нет к вам вопросов, мистер Кавендиш.
Последняя часть перекрестного допроса вызвала большое волнение среди зрителей в зале суда. Головки многих модно одетых светских дам живо склонились друг к другу, и их возбужденное шушуканье стало настолько громким, что судья, сердито призвав к тишине, пригрозил, что в ином случае прикажет очистить зал.
Разбирательство пошло своим чередом. Для оценки подписи «Альфреда Инглторпа» в аптечном журнале регистрации проданных ядов вызвали графологов. Все эксперты единогласно заявили, что подпись Инглторпа подделана, и выразили мнение, что, возможно, она подделана именно обвиняемым. В ходе перекрестного допроса они признали, что, возможно, так же искусно подделали и почерк самого обвиняемого.
Защитительная речь сэра Эрнеста Хевиуэтера оказалась не слишком долгой, но он подкрепил ее выразительность всеми средствами своего богатейшего арсенала.
– Никогда еще, – заявил адвокат, – за всю мою многолетнюю судебную практику я не сталкивался с обвинением в убийстве, основанным на столь неубедительных уликах. Мало того что все они косвенные, так по большей части даже они практически ничего не доказывают. Выслушав такие доказательства, по справедливости их надо бы счесть сомнительными. К примеру, стрихнин нашли в ящике комода в комнате обвиняемого…
Он подчеркнул, что ящик не запирался, и указал на отсутствие доказательств того, что сам обвиняемый спрятал туда яд.
– Фактически здесь угадывается мерзкая и злобная попытка со стороны третьего, очевидно, преступного лица свалить вину на подсудимого. Обвинение не представило никаких доказательств того, что, как утверждалось, именно подсудимый заказал накладную черную бороду в фирме Парксонов. Ссора, имевшая место между подсудимым и его приемной матерью, им откровенно подтверждена, но значимость вышеупомянутой ссоры, как и финансовые затруднения подсудимого, сильно преувеличены.
– Мой ученый коллега, – сэр Эрнест небрежно кивнул в сторону мистера Филипса, – заявил, что если бы подсудимый был невиновен, то выступил бы уже на дознании с признанием того, что именно он, а не мистер Инглторп, был участником той ссоры. Он подумал, что эти факты представлены в ложном свете. Что же произошло в действительности? Подсудимому, вернувшемуся домой во вторник вечером, убедительно рассказали, что между мистером и миссис Инглторп произошла крупная ссора. Подсудимому даже в голову не пришло, что его голос могли перепутать с голосом мистера Инглторпа. И он естественным образом предположил, что его матушка участвовала в тот день в двух ссорах.
