Она тревожилась лишь о том, как Базаров доедет в таком угнетенном состоянии. Спустилась на лифте, пересекла темный двор, вышла на набережную. Только-только рассветало.
Фонари гасли один за другим. За рекой на том берегу выплывали из ночной мглы темные силуэты лип на аллеях Парка Горького. Его машину Катя увидела сразу — она шла на большой скорости. Благо набережная была пустынна.
Вот он остановился, резко затормозил. Катя побежала, наклонилась к стеклу: белое лицо близнеца за ним, точно гипсовая маска. Базаров облокотился на руль, сгорбился.
— Димочка, пойдемте, давайте руку… Бедный, бедный Владимир Кириллович… Сначала дедушка, теперь отец…
Переживал, наверное, сильно, сердце не выдержало, да? Димочка, вы на меня не обращайте внимания: если хотите плакать — плачьте, будет легче… Это чушь, что мужчины плакать не должны. Все должны, когда на душе такое горе… И не говорите ничего. Идемте. Вот так. Давайте ключи. Как машину закрыть? Это кнопка? А сигнализация? Я сама, я умею. Не волнуйтесь. Сейчас выпьете горячего кофе, придете в себя немножко. — Катя видела, что он в шоковом состоянии, лепетала, успокаивая его. Не слова даже были важны, а голос, интонация, тембр.
Дмитрий обнял ее за плечи, видимо, не рассчитал своей силы, сжал, причинив боль. Она почувствовала себя неуютно.
Но не стала высвобождаться, отталкивать его. Слышала бешеные удары сердца близнеца. Немного опомнился он только на кухне, после второй чашки крепчайшего кофе.
— Простите, что разбудил вас. Катя. — Он смотрел на нее и словно не видел.
— О чем вы, Дима? Такое горе, боже… Бедный Владимир Кириллович… Может быть, стоит Андрею Константиновичу позвонить, а?
— Я не так… совсем не так представлял нашу с вами следующую встречу. — Он упорно, даже в такой ситуации звал ее на «вы». — Совсем по-другому… Кто мог подумать только…
— Сердечный приступ, да? У Владимира Кирилловича случился сердечный приступ?
Базаров отрицательно покачал головой.
— Ему и тогда, на поминках, нездоровилось, — пробормотала она. — А что же врачи? Боже, куда же они смотрели?
И тут Базаров заплакал. У Кати сжалось сердце. Мужские слезы ужасны именно потому, что мужчины стыдятся их, всеми силами стараются удержать, скрыть, а это не получается, и слезы превращаются в истерические всхлипы, стоны, сдавленные рыдания и кашель. Катя тут же сама заревела, благо глаза всегда на мокром месте от жалости ко всему на свете.
Когда Дмитрий немного успокоился, она налила ему в кофе коньяка, в баре отыскала бутылку из Вадькиных запасов. Всыпала в кофеварку еще кофе.
— Где это с ним случилось, Дима? — спросила она. — Где ему стало плохо? На работе, дома?
— В ванной. Мы ничего не могли сделать, это как шаровая молния… Разряд и… Он уронил бритву в воду, понимаете, Катя? Даже не успел позвать на помощь — разряд и…
— Электробритву?
— Его током убило, Катя. Я вошел в ванную, а отец там…
Это было… ужасно. Он не работал последнее время, плохо себя чувствовал. На даче после поминок остался — там воздух. Маруся за ним смотрела, сиделку мы пока не стали нанимать, у него же еще болей не было… Лекарства помогали и…
Зачем же он так, господи, — Дмитрий говорил сбивчиво, она плохо понимала его. — Папа позвонил мне, просил приехать.
Ваньке тоже позвонил. Словно чувствовал — собрал нас всех.
За ужином сидели с ними, все было хорошо. Потом… вечер был уже, темно… Катя, мы через два часа только его хватились! Отца нигде нет. Дядя Валера наверху искал, а я заглянул в ванную и… Катя, он был там в воде, черный, страшный, я его даже не узнал в первую секунду! Он уронил бритву в воду — бриться хотел, наверное… Ночью бриться — на кой дьявол?! Электробритва, она же под током, дерьмо пластмассовое, ну и… Позвонил в «Скорую», я позвонил в Центральную клиническую — он там наблюдается, приехали две бригады — искусственное дыхание, массаж, но он же уже труп был, все бесполезно, поздно. — Базаров откинулся к стене, закрыл глаза. Несчастный случай, сказали, — все под ним ходим… неосторожное обращение с электроприборами и…
Врач милицию вызвал, приехали какие-то… А отца потом увезли в ЦКБ. В час ночи увезли. А мне утром надо в фирме быть, поставить всех в известность, проинформировать, все подготовить к… Катя, я не могу, чтобы он умер, понимаете?
Не могу. Я поехал и… Не могу один быть сейчас. Квартира пустая… Простите меня, пожалуйста, что я к вам ввалился…
Она молча прижала его голову к своей груди. Волосы у него были густыми, жесткими, эта седина на висках… А кожа молодая, ухоженная, гладкая, наверное, массажист есть свои, парикмахер, эти молодые «яппи» сейчас за собой старательно следят…
— Ваш брат остался там? — спросила она.
— Я его не нашел. Он после ужина в Отрадное умотал, как всегда. Его черти постоянно где-то по ночам носят. Я по дороге туда заехал, разбудил этих его полудурков… Его не было Они не знают, где он.
— Дима, а к вам на дачу, значит, и милиция приезжала? — осторожно поинтересовалась Катя.
— Врач «Скорой» вызвал, говорит, так полагается при несчастных случаях. Сначала приехали какие-то в форме — человек пять на «канарейке» своей. Потом парень на белых «Жигулях». С ними дядя Валера говорил, Ванька, бабушка Я не мог. Мне врач укол какой-то сделал. Потом цэкабэшники отца забрали. Будет вскрытие — тоже, говорят, обязательно при несчастных…
— Димочка, чем я могу помочь? — Катя заглянула ему в глаза. — Очень, очень жаль вашего отца. Надо быть мужественным, Дима. Вы сильный, надо перетерпеть, подумать о своих близких, о братьях, бабушке. Вы теперь глава семьи. Вы и Степан. На вас…
— Степку семья с некоторых пор не интересует. Его ничего с некоторых пор не интересует, — Дмитрий наклонился к самым ее губам. — А вы со мной как с пацаном говорите, Катя… как с маленьким мальчиком добрая заботливая мама. — Он провел ладонью по ее волосам, бережно убрал со лба упавшую прядь.
— Чем я могу помочь, Дима? — тихо спросила она.
Хотя что было спрашивать? Все и так было ясно. О нет, маленьким мальчиком тут вряд ли кого можно было вообразить, скорее даже… Катя прикинула в уме: в любовных романах в подобной ситуации герой и героиня находили утешение в самых разнообразных вещах: медленно и со скорбью, медленно и печально… Все устраивалось словно само собой, изящно вниз соскальзывало платье, белье, расстегивались кнопки, крючочки, пряжки на поясе, «молнии» на брюках…
Секс со слезами на глазах, душевная рана излечивается силой внезапно вспыхнувшего чувства… Сплошные «Девять с половиной недель», классический Залман Кинг и… Он был чертовски похож на своего брата! И вправду, одно лицо, точнее, две половины одного лица, два зеркальных отражения…
— В постель я вас не потащу, не бойтесь!
Он разжал объятия. Отстранился. Весь снова как-то потух, точно свечу задули. Спросил:
— Вы вся дрожите, холодно вам?
— Да, наверное… Утро свежее, надо окно на кухне закрыть. — Катя чувствовала: надо двигаться, ходить, разговаривать. Не надо молчать!
— Врете вы, Катя. Меня боитесь. Да я ж не спать сюда с тобой приехал! Не скотина же я…
— Я знаю, знаю. — Она чувствовала: в нем снова зреет тот ком воспоминаний пережитого, невыплаканных слез, жалоб. — Я все знаю, Димочка. Я вас не боюсь, это вы напрасно, просто я… Это хорошо, что вы ко мне приехали, Дима, хорошо. Когда на душе такое — одному нельзя, я это знаю, знаю…
Нам о многом надо поговорить с вами… с тобой… я чувствую, догадываюсь. И мы обязательно поговорим об этом. Позже, когда… когда горе будет позади. У нас еще будет время. А сейчас успокойтесь. Все хорошо, все правильно, я тут, рядом с вами. Я никуда не уйду. Вы немножко отдохните, я буду рядом и…
Он поцеловал ее в губы. Этот поцелуй впоследствии она помнила долго. Дольше, чем ей бы того хотелось. Во рту остался привкус его слез, солоновато-горьких…
Он уехал в половине шестого. Она снова спустилась во двор, проводила его до машины. На прощание он сказал, что после обеда должен будет вернуться на дачу — его просили заехать в местную милицию: «Какие-то формальности… Какие? Просили быть…» Катя предложила поехать с ним: возможно, понадобится ее помощь в качестве «официального лица», она ведь сотрудница ГУВД, если возникнут сложности, то…
— Сколько смертей, Дима, сколько, — вздохнула она горестно. — В вашей семье повторный траур и там, в окрестностях вашей Уваровки, несчастье за несчастьем. Убийства, слыхали уже, наверное, — весь район слухами полон.
Он кивнул, но по его виду она поняла, насколько далек он сейчас от чужих бед.
— Я совсем не так представлял нашу встречу, — повторил он на прощание, — ну да… видно, не судьба.
— Ваш отец был хорошим человеком. Быть может, не таким знаменитым, как дед, но… Его будут помнить, Дима, — заверила Катя. — А насчет нашей с вами судьбы… Никто своей судьбы не знает. Она сама выбирает, как с нами поступать.
