– До Пскова хватит. А конь на льду устойчив и страха не знает. Сам проверял.
Александр молчал, задумчиво продолжая вертеть в руках подкову.
– Скоро ль на Псков поведешь, Ярославич? – спросил Миша.
– Вестей оттуда нет, – вздохнул Невский. – А без вестей куда же вести? На стены?
– На ворота оно бы сподручнее, – вздохнул и Прушанин.
– Особо – на открытые, – буркнул князь. – Пустой пока разговор, Миша.
– Дозволь, князь, словцо сказать. – Урхо низко поклонился. – Ты мне поверил, а я в тебя поверил, князь Невский. Дозволь помочь, чем могу.
– Чем же ты помочь мне можешь?
– Я в Псков пойду. И разгляжу все, и ворота открою, какие укажешь и когда укажешь.
– Да в тебе – добрая сажень росту! – с неудовольствием сказал Александр. – Сразу приметят – и в петлю.
– И хорошо, если приметят, князь. Я у ливонцев год служил, многих кнехтов знаю, даже рыцарей. И по-ихнему говорю. Скажу, что от своих отбился, от новгородцев бегу.
– А если тех встретишь, кого я в Копорье отпустил? – помолчав, спросил Невский.
– В улей не залезешь, так и меду не поешь. Поверь мне, Александр Ярославич. Я себе клятву дал до смерти тебе служить.
– Поехали! – вдруг решительно сказал князь.
– А подковы как же? – оторопел Миша.
– Подковы сам откуешь, – усмехнулся Невский. – Ишь, какие плечи наел…
К рассвету князь вместе с Урхо, Савкой и двумя личными телохранителями вернулся в свою дружину и велел тотчас же разыскать Якова. Чудина он до времени велел Савке спрятать, а заодно подыскать ему положенное кнехту оружие. А как только появился Полочанин, сразу же рассказал ему о новом лазутчике.
– Скажешь чудину о своих людях. Вместе – сподручнее.
– И хочется, и колется, Ярославич, – вздохнул осторожный Яков. – Он год у ливонцев служил, а ну как опять послужит? И моих людей погубит, и тебе Пскова не видать.
– Мне его и так и так не видать. – Невский помолчал, сказал твердо: – Верю я ему. И Миша верит: мы с ним поговорили, пока Урхо копоть с себя смывал. Да и выхода иного у нас нет, Яков. А Псков брать надо, без Пскова я эту войну, считай, проиграл…
Урхо благополучно переправили в Ливонию, где все еще помнили нашествие новгородцев, хотя они и отошли в свои земли. Засылкой лазутчика кружным путем лично руководил недоверчивый Яков Полочанин, который и доложил Невскому об успехе задуманного.
– Наблюдал я за ним, Ярославич, сколько мог. На моих глазах к нему еще семь кнехтов пристали. Я в кустах хоронился, но видел сам.
Ждать пришлось долго, почти что до Рождества Христова. Морозы стояли настолько свирепые, что Невский был вынужден разрешить костры.
– Только в шалашах и шатрах.
– Угорят, Ярославич, – усомнился Домаш.
– А татары почему не угорают? Потому что над костром в юрте – дырка. Дым вытягивает, а тепло остается.
Невский жадно подмечал все полезное не потому, что видел в учении некую самоцель, а потому, что по-иному поступать не мог. Стремление перенести чужой опыт на собственную почву всегда опережало в нем расчетливую оценку: интуиция срабатывала раньше.
Воины его грелись у костров и спали в тепле. Правда, шестеро новгородцев Домаша угорели насмерть, а в Мишиной дружине запылали два шалаша, но люди быстро приладились, обвыкли и уже не мерзли на лютом морозе. Невский научил своих людей бороться с холодом в тяжких походных условиях, что было чрезвычайно важно для Руси, воевавшей, как правило, только в зимнее время, щадя посевы.
Вести из Пскова пришли, когда никто, кроме самого князя, в них уже не верил: в ночь перед Рождеством. Армия Невского Рождество отмечать не собиралась не только потому, что в ней не было священников, а потому, что сам состав ее на две трети был языческим. Завет Христа «Не убий» в те времена понимался буквально и никак не сочетался с основной задачей профессионального дружинника. Но Рождество Христово совпадало с днем солнцеворота, древнейшим языческим праздником славян, и к нему – готовились. И мяса раздобыли, и хмельное князь разрешил. Правда, только пиво, но и тому были рады.
– Из Пскова монашек пришел! – взволнованно прошептал на ухо Яков, ворвавшись в шатер Невского. – От Белого известия.
«Белым» они условились именовать Урхо. Поэтому князь без всяких расспросов накинул шубу и вышел вслед за Полочанином.
Монашек в драной рясе был тощ, молод и мал. Присев на корточки, он грел у костра захолодевшие руки, но тут же встал и низко поклонился, когда вошли Александр и Яков.
– Не вскакивай, грейся, – сказал Невский. – И говори, с чем пришел да кто послал.
– Послал человек саженного росту, – как-то особо подчеркнуто ответил монашек, послушно присев у костра. – Велено передать только самому князю Александру Ярославичу Невскому.
– Я – Невский.
Монашек внимательно посмотрел на Якова Полочанина, которого, видимо, ему описали точно. Яков кивнул, и только после этого посланец Урхо начал говорить то, что ему было велено.
– С нужными людьми встретился. С воротниками главных ворот договорился. Торговый человек попался с оружием, претерпел все пытки, ничего не сказал и был мученически распят, упокой, Господи, душу его…
Монашек встал, торжественно перекрестился и отдал поклон на восход. Князь и Полочанин перекрестились тоже.
– О семье узнай, – буркнул Александр Якову. – Продолжай.
– Оружие понемногу достают сами. Стражу перережут и ворота откроют, когда ты повелишь.
– В Рождество не успеем. – Невский задумался. – Какие еще праздники отмечают рыцари?
– Праздник Обрезания Господня.
– На какое число приходится?
– На шестое января.
– Вот в этот день пусть и открывают. Как только мои трубы услышат. Вели накормить его, Яков. Горячего, горячего дай.
– Благодарствую, – монашек поклонился. – Прозяб я сильно. А путь неблизкий, во тьме проскользнуть надобно.
– Как ты из Пскова выбрался?
– Протоиерей отец Арсений добрый совет дал. Миро, дескать, у нас кончилось, а как без него богослужение творить? Иуду проклятого Твердилу Иванковича пришлось о помощи просить. Уговорил он фогта меня, хилого раба Божия, за миром послать.
– А коли на возврате миро показать потребуют? – спросил Яков.
– Так ведь оно у меня с собой, – робко улыбнулся монашек. – Отмолю пред Господом грех сей. Может, отпустит мне его.
– Отпустит. – Невский вдруг шагнул к монашку, обнял его, поцеловал в лоб. – Ступай с миром.
А вернувшись в свой шатер, сказал Савке:
– Скажешь Гавриле, чтоб немедля гонца к Яруну в Новгород слал. Пора ополчение к Пскову подтягивать.
В ночь на 6 января Невский выдвинул все три дружины к самому Пскову. Взяв на себя центральные ворота, приказал остальным оцепить крепость, а как только ливонцы откроют ворота для бегства, врываться в город и бить врага нещадно, пока оружие не бросит и наземь не ляжет.
– Трубить мои трубы будут, поэтому свои оставьте, чтоб ошибки не вышло.
Рев княжеских труб застал рыцарей на заутрене в соборе, превращенном ими из православного в католический. Пока ливонцы соображали, пока выбегали из собора да искали своих оруженосцев с лошадьми, Невский уже ворвался в город через распахнутые ворота, и для рыцарей начался воистину ад кромешный. Город был враждебным, узкие улочки его вели неведомо куда, и на каждой улице, в каждом переулке ливонцев ожидали засады, завалы, внезапные нападения псковичей, а то и просто жерди, вовремя просунутые сквозь забор под ноги рыцарских коней.
Удар был внезапным, стремительным и беспощадным. Семь десятков отборных ливонских рыцарей пали в битвах на узких улочках, множество ратников и кнехтов из чуди и вожан. Победители встретились с ликующим народом на вечевой площади в звоне колоколов и восторженных криках псковичей.
А Невский задержался, высматривая с седла кого-то среди толп ликующего народа. И, увидев саженную белоголовую фигуру, махнул рукой и спешился.
– Прими мой поклон, богатырь, и вечную благодарность. – Он трижды расцеловался с Урхо. – Цепь ты заслужил, а чтоб ждать ее веселее было… – Он с трудом сорвал с пальца отцовский перстень и попытался было надеть его на палец Урхо, но перстень никак не влезал.
– Не трудись, Ярославич, я его на груди носить буду.
И два богатыря расхохотались столь оглушительно, что вдруг притихла даже шумная вечевая площадь. И взревела еще оглушительнее, когда князь Александр Ярославич поднялся на паперть собора.
– С победой вас, соратники мои! – Трубный его голос перекрыл шум, все затихли. – Псков свободен, и вы, псковичи, свободны отныне и навсегда!
Вновь ликующе взревела площадь. Невский поднял руку, и шум сразу стих.
– Пленных рыцарей беру с собой – новгородцам показать. А добыча – вам. Отощали вы за время ливонского господства. Пленных фогтов вам отдаю. Сами решайте, что с ними делать.
– На виселицу их!.. – дружно ответила площадь.
– Значит, так тому и быть. Но погодите, успеете еще повесить.
