Уже потом он рассказывал стюарду, что она страшно побледнела, причем гораздо сильнее, чем тогда, когда решила, что муж погиб. Она несколько раз спросила, не думают ли они, будто это розыгрыш, но, услышав в ответ, что подобные радиограммы обязательно проверяют на достоверность и потом заверяют, рухнула на стул, вглядываясь в написанные на бумаге слова, словно не могла вникнуть в их смысл.
— Это все его мать. Я знала, что она постарается от меня отделаться. Я знала, — сказала она и, пока они молча стояли вокруг нее, продолжила: — Я купила две пары новых туфель. Истратила все свои сбережения. Чтобы было в чем сойти на берег. Думала, ему приятно будет увидеть меня в красивых туфлях.
— Уверен, что туфли действительно красивые, — растерянно пробормотал капеллан.
Затем она обвела комнату душераздирающим взглядом и прошептала:
— Даже не представляю, что мне теперь делать.
С помощью женщины из вспомогательной службы капитан Хайфилд уже отправил радиограмму родителям девушки и связался с Лондоном, который посоветовал высадить ее на Цейлоне, где представитель правительства Австралии возьмет на себя организацию отправки бывшей невесты домой. Радист должен передать соответствующую информацию ее родителям или другим членам семьи. Девушка покинет корабль только тогда, когда они убедятся в том, что все необходимые меры для встречи на родине приняты. Все процедуры были прописаны в недавно присланном из Лондона циркуляре, который лежал наготове на случай экстренной отправки домой жен военнослужащих.
— Мне очень жаль, — грустно улыбнулась она, когда все приготовления были сделаны, она уже успела взять себя в руки и чуть-чуть расправить худенькие плечики. — Я имею в виду, что доставила вам столько хлопот. Мне очень жаль.
— Ничего страшного, миссис… хм… Миллисент.
Женщина-офицер, положив девушке руку на плечо, помогла ей подняться. Трудно сказать, о чем именно свидетельствовал этот жест: то ли о желании приободрить бедняжку, то ли о стремлении поскорее выпроводить из капитанского офиса.
Когда девушка покинула офис, несколько секунд все сидели молча, словно перед лицом такой душевной опустошенности никто не знал, что говорить. У Хайфилда, у которого в ушах до сих пор стоял несчастный голос обманутой невесты, неожиданно разболелась голова.
— Я свяжусь с Красным Крестом на Цейлоне, сэр, — тем временем заявил капеллан. — Постараюсь найти кого-нибудь, кто сможет с ней там немножко побыть. Чуть-чуть поддержать ее.
— Это было бы замечательно, — отозвался Хайфилд. Он машинально что-то чирикал в лежавшем перед ним блокноте. — Полагаю, нам следует также связаться с начальством этого пилота, чтобы узнать, не имеется ли у него каких-то смягчающих обстоятельств. Добсон, можете взять это на себя?
— Да, сэр, — ответил Добсон, который столкнулся с Миллисент на пороге. Сейчас он насвистывал какую-то игривую мелодию, что безумно раздражало Хайфилда.
Хайфилд спрашивал себя, не слишком ли быстро он выпроводил девушку и не пригласить ли ее через офицера женской вспомогательной службы сюда на обед. После такого унижения обед за столом капитана, возможно, немного ее утешит. Хотя он плохо разбирается в подобных вещах.
— С ней все будет в порядке, — заметил Добсон.
— Что? — переспросил Хайфилд.
— Перед тем как покинуть Цейлон, она, скорее всего, найдет себе другого идиота. Такая-то красотка! — ухмыльнулся он. — Не думаю, что эти австралийки уж шибко разборчивы, если есть хоть какой-то шанс найти кого-нибудь, кто сможет увезти их со старой доброй овечьей фермы. — (Хайфилд хранил ледяное молчание.) — К тому же, капитан, баба с возу, кобыле легче, — расхохотался Добсон, явно довольный своей шуткой. — Немного везения — и к тому времени, как доберемся до Плимута, успеем скинуть за борт всех до единой.
Стоявший в углу Ренник встретился с капитаном глазами и тихонько вышел из комнаты.
До этой точки на карте мира, насколько было известно невестам, оставалось все меньше морских миль, а тем временем «Виктория» уже стала их собственным миром, существовавшим совершенно независимо от жизни на суше. Рутина корабля сделалась рутиной всех этих женщин, а мужчины, что ежедневно драили палубу, красили трубы или сваривали швы, — ее неотъемлемой частью. Границы этого нового мира простирались от офиса капитана на одном конце корабля до военторговского магазинчика на другом (поставщика губной помады, стирального порошка, бумаги для письма и прочих необходимых вещей, что продавались не по карточкам), от полетной палубы, откуда открывался вид на бескрайние синие просторы, до самых недр, с их трюмными помпами, пирамидами с оружием и двигателями в машинных отделениях.
Одни женщины писали письма и посещали богослужения, другие ходили на лекции и в кино, гуляли по продуваемой всеми ветрами палубе, иногда играли в бинго. С учетом того, что едой их обеспечивали, а быт был регламентирован строгими правилами, им не требовалось принимать практически никаких решений. Оказавшись на своем плавучем острове, они сделались пассивными, подчинились новому ритму жизни: их по-прежнему окружал безбрежный океан, разве что климат понемногу изменился да закаты стали более красочными. И тут со всей неотвратимостью на них навалился страх перед неизвестностью. Они страшились думать о конечном пункте своего назначения, примерно так же, как беременные женщины боятся представлять себе сами роды.
Однако оглядываться назад было еще тяжелее.
И естественно, в такой застойной атмосфере новости о «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ» распространялись со скоростью вирусной инфекции. И коллективное настроение, несколько улучшившееся после того, как морская болезнь немного отступила, резко испортилось, сделавшись удрученным. Буквально во всех разговорах за столом сквозила озабоченность. В судовой лазарет валом повалили девушки с приступами головной боли и учащенного сердцебиения. Резко увеличилось число запросов по поводу времени поступления следующей партии писем. По крайней мере одна невеста призналась на исповеди в том, что подумывает изменить свое решение, будто, озвучив эту мысль и услышав от капеллана заверения в обратном, она рассчитывала отвести от себя удар судьбы.
Всего четыре коротких слова на клочке бумаги вернули их с небес на грешную землю, бесцеремонно продемонстрировав им реальное положение дел. Проинформировали их, что они не хозяева своей судьбы и что другие — невидимые пока — силы уже сейчас определяют, какими будут те месяцы и годы, что ждут их впереди. Напомнили им, что многие вышли замуж слишком поспешно и что, несмотря на их горячие чувства, на все принесенные жертвы, им остается только ждать, словно агнцам на заклание, когда их мужья пожалеют о своем решении.
Несмотря на это, а возможно, именно благодаря этому, в день прибытия бога морей Нептуна со свитой на корабле царила в лучшем случае лихорадочная атмосфера, а в худшем — совершенно безумная.
После ланча Маргарет потащила подруг на полетную палубу. Но Эвис сказала, что предпочитает остаться в каюте, дескать, она слишком слаба, чтобы развлекаться. Фрэнсис заявила своим обычным спокойным холодным тоном, что подобные вещи, как ей кажется, не для нее. Маргарет, от внимания которой не ускользнули натянутые отношения между попутчицами и которую к тому же несколько выбила из колеи утренняя встреча в туалете с рыдающей девушкой, уверенной в том — совершенно безосновательно, — будто она тоже скоро получит радиограмму с отказом, твердо решила, что им всем сейчас не помешает немного развеяться.
Ее мотивы были, если честно, не совсем бескорыстны: ей надоело терпеть резкую смену настроений попутчиц и служить между ними буфером, и вообще она уже была больше не в силах выдержать очередной день бесцельного блуждания между столовой и замкнутым пространством каюты.
Ну, по крайней мере, Джин в уговорах не нуждалась.
Когда они вышли на залитую солнцем полетную палубу — в обычное время пустынную, если не считать чинно восседающих чаек, заблудившихся невест да отдельных моряков, драивших ее, разбившись на пары, — то увидели бурлящую толпу. Люди рассаживались вокруг только что сооруженного брезентового бассейна, их оживленные голоса перекрывали шум двигателей. Маргарет даже не сразу заметила висевший над бассейном стул, что был спущен на грузовой стреле.
— Боже ты мой! Надеюсь, они не заставят нас туда сесть! — воскликнула она.
— Ну, для тебя точно понадобится портальный кран, — заметила Джин, которая, не обращая внимания на ругань и сердитые взгляды, вовсю работала локтями, чтобы протиснуться вперед. — Ну, давайте же, девчонки! Здесь полно места. Поберегись! Беременная дама идет!
Теперь, когда все более-менее расселись, Маргарет заметила, что толпа довольно пестрая. Впервые за все время, что они находились на борту, мужчины формально не были отделены от женщин. Офицеры, в своих белых кителях, все же стояли чуть поодаль. Жара на палубе создавала праздничную, игривую атмосферу. Маргарет отметила голые руки и ноги женщин, привлекавшие откровенные взгляды мужчин.
