носовой платок, чтобы вытереть мокрое от дождя лицо, и подумала о том дне, когда мы с Бри хоронили дрозда. Он подстригал перголу и вытащил из путаницы веток птичье гнездо, в котором лежали четыре яйца, похожих на незрелые оливки.
— Не трогай, — сказал брат, увидев, что я протянула руку к гнезду, — самка дрозда к ним не прикоснется, если ты потрогаешь.
Дрозда мы нашли на дорожке в розовом саду, вернее, то, что от него осталось, и Бри завернул его в носовой платок и похоронил в секретном месте, там, где в кухонной стене вынимается камень. Он знал все, мой старший брат: где живут полосатые змеи в стене обрыва, как отличить черную бузину от ядовитой, как завязать двойной рифовый узел, что приложить к разбитому колену. Он был совершенством, мой Бри. Как же он мог так напортачить?
* * *
Все же я не зря сходила в Аннунциату, промокнув до костей. Мы поговорили о смерти хозяина гостиницы, о ней комиссар говорил охотно и даже развеселился, хотя следствие продвигалось без особых достижений.
Итак, хозяин был убит в субботний вечер, когда служащие отеля репетировали спектакль к праздникам. Полиция начала с того, что задержала тренера как единственного, по их мнению, человека, желавшего Аверичи смерти. И полуголую Бранку вместе с ним. Их обоих выручила репетиция спектакля, о которой они с перепугу не сразу вспомнили. «Пигмалион» Бернарда Шоу, четыре акта, шесть картин.
Репетиции держали в секрете от постояльцев. Костюмами занимались две портнихи из нашей деревни, а все остальное обслуга взяла на себя. Артисты собирались в южном флигеле на краю парка, там же строились декорации из досок и картона — совершенно напрасно, поскольку сам спектакль по случаю траура пришлось отменить. Я попросила комиссара показать мне список актеров и увидела там тренера Зеппо, повара и целое множество знакомого народу. Тренер исполнял в спектакле роль Фредди, заносчивого красавца с пустыми карманами. Идеальный кастинг.
Проще было сосчитать, кто не был в тот вечер во флигеле. Там не было фельдшера Нёки, потому что в вечер премьеры ему выпадало дежурство на третьем этаже, а это святое, никто не смеет отпрашиваться. Там не было постояльцев «Бриатико», для которых спектакль должен был стать сюрпризом. Там не было Садовника, хотя ему была поручена музыкальная часть. Не знаю, как он потом отбился от полиции, но здесь у меня нет ни тени подозрений.
Садовник не мог убить моего брата, даже если бы у него — не приведи господь — были для этого причины. На первое марта был назначен концерт в детском санатории, и он поехал туда в пятницу, за день до событий на рыбном рынке. Санаторий находится в Венцано в двухстах километрах езды, и наша гостиница считается его опекуном в благотворительной программе.
Нет никаких сомнений, что Бри и хозяин отеля были убиты одним и тем же человеком. Убийца не успел получить то, ради чего решился застрелить старика. Может, его спугнуло появление брата на поляне, он запаниковал и помчался прочь. А может, убийца тогда еще не знал, как выглядит trezoro, и просто не опознал его в куске картона.
Как бы там ни было, в ночь на первое марта брату должны были заплатить — за молчание, за марку или за то и другое, — и он пошел на эту встречу один. Думаю, что убийца тоже был один. Каждый раз, перед тем как заснуть, я представляю себе рыночную площадь: клочья утреннего тумана над дощатыми прилавками, стоящими у самой воды, плосконосые лодки, бьющиеся о причальные сваи.
Голоса, смех, лязганье поддонов с колотым льдом, гудение латунных раковин, где моют крупную рыбу, шарканье метел — эти звуки еще не нарушают тишину, рынок откроется только через четыре часа. Я вижу, как голова Бри колотится о брусчатку, вижу, как надулись мускулы на руке убийцы — в моем брате всегда было в два раза больше веса, чем во мне, мы это проверяли время от времени.
Что ж, подозреваемых у меня немного, зато есть ясный мотив, а это уже половина дела. Постепенно все собирается в картинку, наподобие того пазла, который в детстве складывали на кухонном столе, неистово споря из-за каждого кусочка. Если квадратики ложились правильно, то уже через час становилась видна крыша базилики Санта-Кроче. Но за картинкой маячит вывод, который я предпочла бы смахнуть со стола вместе со всей головоломкой. Открытка досталась ему не случайно — вот какой вывод. И от него никуда не деться, хоть плачь, хоть кричи. Мой брат обокрал мертвеца.
flautista_libico
Конюх написал моей матери, не подозревая, что она давно обратилась в прах, а прах лежит в жестянке, вставленной в нишу на городском кладбище. Письмо попало ко мне полгода спустя и показалось мне бредом сумасшедшего. Допустим, адрес мать могла ему оставить — в то лето, когда он учил ее ездить верхом, пока мы со Стефанией занимались моей ангиной. Но какой от нее толк, будь она даже жива? Бабка не упомянула нас в завещании, ее сын пропал без вести, но пока он не признан мертвым — о нас с матерью и думать никто не станет. Мы — бледные картофельные ростки, бесполезное семя.
Не думал же конюх, что мать сорвется с места и помчится в Траяно искать неизвестно что неизвестно где. Мне-то как раз известно что и где, но этого Лидио не знал и знать не мог. Письмо от конюха было помечено августом, ко мне оно попало в конце декабря, и теперь я знаю, что конюха нашли мертвым в день святого Маттео, двадцать первого сентября. Значит, он писал не только нам с матерью, он писал кому-то еще. И этому человеку письмо показалось опасным, несмотря на срок давности. Может, он и был тем, кто велел конюху ослабить подпругу?
Конюх — конюхом, но мысль о том, что нужно поехать в «Бриатико», не давала мне покоя. Поехать туда под чужим именем, поселиться в отеле на несколько дней, при первом удобном случае пробраться в бывшую бабкину спальню и достучаться до тайника. Поместье у
