Я снова взялась за ключ, попыталась его повернуть, и снова безрезультатно.
– Черт! – выдохнула я и в сердцах добавила: – Ан-мабу-замбар-Мардук!
Не знаю, почему эта фраза слетела с моего языка, – должно быть, так я выплеснула раздражение от собственного бессилия. Но как часто в безвыходных ситуациях помогает крепкое выражение – так на этот раз помогла мне эта странная фраза.
Едва я произнесла ее, ключ с негромким щелчком повернулся в замочной скважине, и ящик открылся.
Я застыла в изумлении, пытаясь осознать, что же сейчас произошло.
Странная фраза, подслушанная в гипнотическом сне, помогла мне открыть ящик, как прежде она же помогла мне сдвинуть рога каменного быка и открыть потайной люк в музейном зале. Странная фраза, которую передала мне, как эстафету, величественная женщина в темном одеянии…
Величественная женщина, лицо которой показалось мне удивительно знакомым.
Наконец я решилась и выдвинула злополучный ящик.
Он не был заполнен, как два других.
В нем было всего несколько предметов. Несколько удивительных предметов.
Первое, что я увидела, – фотография в старинной серебряной рамочке. На этой фотографии были изображены четыре человека – трое взрослых и ребенок.
Я внимательно пригляделась к ним.
На первом плане сидела в кресле красивая молодая женщина с ребенком на руках. За ее спиной стоял высокий мужчина с густыми, слегка вьющимися черными волосами и тонкой полоской усов. Его рука ласково и заботливо лежала на плече молодой женщины.
А позади, на втором плане, стояла еще одна женщина, постарше.
Я с изумлением и недоверием разглядывала ее лицо.
Это была женщина из моего сна, та женщина, что передала мне могущественное заклинание, заклинание, которое помогло открыть ящик.
Я снова и снова разглядывала людей на фотографии, переводя взгляд с одного лица на другое.
Молодая женщина с ребенком на руках…
В моей памяти проступило это лицо, с нежной и заботливой улыбкой склоняющееся над моей кроваткой.
Как я могла забыть это лицо?
Мама… моя настоящая, единственная мама…
А мужчина, ласково обнимающий ее, – отец.
Но тогда ребенок, годовалая девочка в нарядном кружевном платьице, радостно улыбающаяся в объектив, – это я…
Но кто же та женщина на втором плане, женщина, которая смотрит на остальных с мягкой покровительственной улыбкой, женщина из моего гипнотического сна?
Ответ лежал на поверхности.
Это была Валерия Львовна, та самая, которая оставила мне в наследство антикварный магазин и квартиру.
Моя тетя.
Еще раз приглядевшись к фотографии, я поняла, что женщина на заднем плане очень похожа на мужчину, стоящего рядом с мамой. Те же темные выразительные глаза, та же гордая, величественная осанка. Значит, это действительно моя тетя, старшая сестра отца.
И еще одну вещь я заметила.
На голове девочки – на моей голове – было украшение, тонкий золотой венец или диадема. Это украшение было ей – мне – очень велико, оно едва держалось на голове ребенка, и мама слегка придерживала диадему, чтобы она не упала.
И вот… эта же самая диадема лежала в открытом ящике рядом с фотографией. Диадема или венец, не знаю, как правильнее назвать этот тонкий, удивительно изящный золотой обруч, украшенный несколькими сверкающими камнями и крошечными резными фигурками фантастических зверей: львов с птичьими головами, крылатых быков, драконов с мощными когтистыми лапами…
Я тотчас узнала этот венец – это он был надет на голову девочки на фотографии… на мою голову. Я не удержалась и надела его – снова надела, как тогда, много лет назад.
Но тогда венец был мне очень велик, мама придерживала его, чтобы он не упал с детской головки, а сейчас он пришелся мне впору. Я подошла к зеркалу, висевшему в простенке, взглянула на свое отражение и едва узнала себя.
Венец преобразил мое лицо, в нем проступило что-то значительное, гордое. Волосы обрамляли его темной шелковистой волной, в глазах появился незнакомый блеск, словно отсветы свечей. Как назвал меня тот чучельник – принцесса?
Так что же выходит – метаморфоза началась, и скоро я из невзрачной гусеницы превращусь в прекрасную бабочку, в принцессу?
Боже, какая чушь лезет в голову!
Что за детские сказки – принцессы, заколдованные короны… Ну да, я сумела открыть потайной ящик и нашла там красивую старинную диадему, это очень мило, но ничуть не помогает мне разобраться со своими проблемами. Кстати, в ящике было еще кое-что…
Я с неохотой отвела взгляд от зеркала и вернулась к комоду.
Кроме фотографии и диадемы, там был еще один предмет – удлиненный хрустальный флакон, наполненный искрящейся розовой жидкостью.
Я вспомнила свой сон – точнее, то видение, которое посетило меня под действием гипноза. То видение, в котором появилась моя тетя и открыла мне древнее заклинание.
В этом видении у нее был точно такой же флакон, и при помощи его содержимого тетя оживила мертвецов, преграждавших нам дорогу к свободе…
Другие детали того сна нашли подтверждение в реальности – так, может, и этот флакон, точнее, его содержимое обладает магическими свойствами?
Нет, все, похоже, я свихиваюсь! Скоро я внушу себе, что в этом флаконе – живая вода.
Войско Александра Великого возвращалось из своего беспримерного похода. Сказочная Индия не оправдала надежд завоевателя: железные македонские фаланги увязли в постоянных стычках с армиями мелких индийских князьков, выносливые греческие лошади погибли от непривычного корма или разбежались, испуганные боевыми слонами раджей, и непобедимая конница гейтаров сделалась бесполезной. Простые солдаты бунтовали: они устали от непрерывных походов, от влажной жары, от незнакомых болезней, от сражений с дикими, незнакомыми племенами. Самое главное – они устали от этого бесконечного, безостановочного пути в неизвестность, пути за мечтой своего молодого царя. Им казалось, что они прошли уже за границы ойкумены, за границы мира, населенного людьми, и теперь идут по тропам мира загробного.
Какое-то время Александр еще держал армию в узде мощью своей харизмы, железной волей победителя и полубога, но изнурительная жара, болезни и усталость сделали свое дело, и ему пришлось повернуть армию в обратный путь.
И вот наконец они миновали опасные, негостеприимные земли и вышли на знакомую дорогу. Перед ними расстилалась плодородная, обильная, богатая земля Вавилонии, земля, которая год назад принесла им радость победы и огромную добычу.
Впереди, в розоватой утренней дымке, лежал сам великий город – Вавилон, Врата бога, центр земли.
Солдаты пошли бодрее, критские лучники затянули песню своей родины. Им казалось, что еще немного – и они действительно вернутся домой, в бедные деревеньки своего каменистого острова, которые сейчас казались им земным раем.
И правда, это была уже ойкумена, знакомые, обжитые места, откуда можно было добраться до Греции, Македонии, Крита.
Александр, ехавший верхом впереди жалких остатков своей некогда непобедимой конницы, привстал в седле, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним картину.
Плодородные поля, цветущие сады, богатые, удобные дома, арыки, разбегающиеся от огромных рукотворных каналов, а дальше, за ними, – сверкающие всеми цветами радуги, покрытые многоцветной глазурью кирпичные стены Вавилона, зубчатые башни, высокие ворота с изображением львов и вавилонских драконов – сказочных зверей, спутников великого Мардука.
Казалось бы, македонский царь должен радоваться: это теперь его город, часть бескрайней империи, созданной его волей и решимостью, его удачей и талантом полководца. Но на душе Александра было тяжело и смутно – его томило неясное предчувствие беды.
Ему не удалось осуществить свою мечту, не удалось пройти железным маршем до самых границ обитаемого мира, не удалось привести свои фаланги к берегам Мирового океана, гигантской петлей охватывающего землю, но не только в этом была причина его неясной печали.
Александр чувствовал, что земной его путь близится к завершению, что этот путь закончится здесь, в Вавилоне, что он больше не увидит бедные и прекрасные горы своей родной Македонии…
Впереди на дороге появилась пышная процессия – это вавилонский царь, жалкий, безвольный человек, привыкший пресмыкаться перед победителями: то перед полудикими эламскими вождями, то перед высокомерными халдейскими князьями, то перед царями персов, то перед непобедимым полководцем Запада, – вышел со своей свитой навстречу македонскому владыке.
Александр на какой-то краткий миг почувствовал зависть к вавилонянину – он живет в своем богатом и цветущем городе, озабоченный только его процветанием и сохранением собственной жалкой власти, его не мучает мечта о несбыточном, не гонит за горизонт жажда неведомого…
