ничего подобного. Смотри, с такими замашками и до тюрьмы недалеко.
А Паолетта ничего не советовала – она просто продолжала учить согласные вместе с подругой. Теперь благодаря нарисованным ею карточкам Кора узнала, что З – это Заяц, Й – ничего, потому что слов на эту букву нет (если не считать Йода и Йемена, но их нарисовать трудно), К – Кузнечик, Л – Лиса, М – Медведь, Н – Нос, П – Пони, Р – Рука, С – Солнце, Т – Торт, а Ц – цикада, которую нужно рисовать другим цветом, чтобы не перепутать с Кузнечиком.
Кора пробовала жаловаться на школу куклам, но толку было мало.
– Что ты! Как может не нравится место, где работают такие чудесные люди! Они же поставили нам самые высокие баллы на Конкурсе Красоты! – осуждающе ворчала бывшая Дамочка.
– И даже посадили Муммию рядом с младенцем Иисусом, чтобы все ею восхищались... – добавила бывшая Красная Шапочка.
– Хотя на самом деле это я должен быть там, рядом с Иисусом, я ведь единственный среди вас мужчина, – заявил младенец Риккардо.
Тогда Кора решила выпустить пар с близнецами, но они, бедняжки, знали о школе только то, что оттуда выходят их поклонницы, и не могли ничего посоветовать.
– А если тебе сказать маме, что ты передумала? Что ты ещё слишком мала, даже шести нет, и больше туда не пойдёшь? – предложил Джованбаттиста.
Но тут в Коре заговорили гордость и упрямство. Ей не хотелось признавать поражение: если Джакомо, Артуро и Летиция смогли закончить первый класс, чем она хуже?
– А вы двое чем занимаетесь, пока я учусь? – спросила она, чувствуя угрызения совести: из-за всех этих сложностей она слегка подзабыла младших братьев.
– Вчера вот ходили в гости, – гордо сообщил Анджело.
– Одни, – добавил Джованбаттиста.
– Да ладно! Я вам не верю!
– Слушай, ты же знаешь, что по четвергам у няни свободный вечер, – принялся рассказывать Анджело.
– И что вчера у мамы так разболелся зуб, что ей пришлось бежать ко врачу, – продолжил Джованбаттиста.
– И что Анастасии было не до нас, потому что ей нужно было прибраться в папином кабинете...
– Так что мама отвезла нас к бабушке Ренате.
– Ох и не нравится мне этот дом. Весь тёмный, мебель тёмная, ковры – и те тёмные, – недовольно заметил Анджело.
– А часы во всех комнатах говорят «Дин-дон» одновременно – знаешь, как страшно?
– Когда они били четыре, мы так перепугались, что разревелись...
– Да-да, честное слово: и он плакал, и я...
– А бабушка Рената не могла нас успокоить...
– Так что мы плакали, и плакали, и плакали...
– И тут дедушка Джакомо уселся за фортепиано и давай играть: та-татата, тата-тата-тата... Как молотком!
– Очень красиво! Мы, как услышали, сразу перестали плакать.
– «Играй, Джакомо, играй», – говорила бабушка Рената, – усмехнулся Джованбаттиста. – А он ещё и запел, притопывая ногой в такт музыке.
– И мы... мы тоже затопали ногами по коляске! С меня даже ботинок слетел!
– А знаешь, что пел дедушка Джакомо? Песню Жгучего Желанья. Ты её когда-нибудь слышала целиком?
– Нет, только эти слова – их бабушка Ида все время повторяла.
– Да ведь это же мужская песня! Очень сердитая, бам-бам, бам-бам, вот так:
Да, час настал моей ужасной Мести,
В душе одно лишь Жгучее Желанье...
– Получается, Жгучее Желанье – это совсем не про школу? – расстроилась Кора.
– Нет, это про месть, – кивнул Джованбаттиста.
– Видишь? Ты просто не так поняла, – подвёл итог Анджело.
16
Пришёл декабрь, близилось Рождество. В этом году ломившиеся от игрушек витрины уже выглядели привычно: игрушки как игрушки, ничего нового.
Зато Большой Новостью, по крайней мере, для школьников, стал Рождественский Спектакль. Такие спектакли ставили во всех школах, но в «Благоговении» монахини считали своим долгом доказать, что они во всём лучше других: свечи у них были толще, музыка – громче, а костюмы – дороже. Как обычно, речь шла
