«Я должна еще раз сходить к Асалу, — подумала она. — Я должна убедить его освободить ее».
Между Воисанной и Тидой плеснула рыба, подхватив упавшего в воду мотылька. Воисанна взглянула на Ангкор-Ват и подумала, что нужно помолиться и попросить богов о счастливом возвращении Чаи.
— Воисанна?
Обернувшись, Воисанна посмотрела на Тиду.
— Да?
— Я… я хочу тебе кое-что сказать. — Тида зашла в воду поглубже и, скорчив гримасу, потерла виски. Над поверхностью воды сновали стрекозы. — Я ничего ему не рассказывала, — наконец едва слышно произнесла она. — Клянусь, я ему ничего не говорила.
— Ты о чем, Тида?
— Ты не должна об этом никому рассказывать. Если ты это сделаешь, он убьет меня. Сначала помучает, а потом убьет.
Воисанна положила руку ей на плечо и легонько сжала его.
— Ты можешь мне довериться. Мы с тобой живем в одном доме, у нас общее прошлое и общая судьба. Мы с тобой сестры, хоть кровь у нас и разная.
— Индраварман… он пришел ко мне несколько ночей назад. И спрашивал о тебе.
— Обо мне?
— Он приказал мне стать твоей подругой и шпионить за тобой. И я… начала делать то, что он мне сказал. Но потом я одумалась.
Воисанна обомлела; тело ее покрылось гусиной кожей так, что она почувствовала покалывание.
— С чего бы ему обращать на меня внимание?
— Асал. Его беспокоит Асал, и он хочет больше знать о нем.
— Он сам отдал меня Асалу, сам свел нас.
Тида пожала плечами. Она хотела что-то сказать, но осеклась. Помолчав, она продолжила:
— Пожалуйста… пожалуйста, прости меня. Я должна была сказать тебе об этом сразу, но он пугает меня. Я его ужасно боюсь.
— Ты не должна…
— У него много шпионов, и для этих целей он использует женщин тоже, хотим мы помогать ему или нет. Он следит за всеми — и за друзьями, и за недругами. Его сила очевидна для всех, и тем не менее он во всем видит происки врагов. Он хочет заполучить голову Джаявара, но не может его найти.
Воисанна подумала об Асале и испугалась за него.
— Но ведь Асал не сделал ничего плохого! Как король может сомневаться в его преданности?
— Я не знаю, почему Индраварман не доверяет ему. Но это так и есть. Он следит за ним — как и за всеми остальными.
— И поэтому он приказал тебе сблизиться со мной, чтобы ты обо всем докладывала ему.
На глазах Тиды выступили слезы.
— Прости меня. Я хотела сказать тебе раньше. Но я так боялась! Никто не смеет вызывать у него недовольство, потому что, если это происходит… эти люди исчезают. И не имеет значения, кхмеры это или чамы, женщины или священники. Они просто исчезают, а все остальные боятся даже заговаривать о них. А я знаю, что он может и мне причинить боль, может убить меня, и я очень боюсь его.
Воисанна обняла подругу и крепко прижала к себе. Тида плакала, а Воисанна думала, что ей делать дальше. Похоже, Тиде все равно нужно что-то рассказывать Индраварману, иначе тот засомневается в ее преданности. Она вспомнила, как Асал говорил ей, что в джунглях за ними кто-то идет и что он решил больше не делать вид, что бьет ее.
— Тебе не нужно бояться его, — наконец сказала Воисанна, гладя Тиду по голове. — Он очень надменный человек — надменная змея, я бы сказала. А ты такая красивая! Ты для него словно сокровище, которым он любуется изо дня в день.
— Я не хочу быть его сокровищем.
— Если он этого хочет, просто радуй его, Тида. Рассказывай ему… что я часто говорю об Асале, что я забочусь о нем. Не думаю, что это может причинить какой-то вред Асалу: шпионы короля уже и так доложили ему об этом.
Тида подняла глаза на нее.
— Так это правда?
— Да. Он вернул меня к жизни. И еще он… — Воисанна сделала паузу, но потом решила все-таки не рассказывать подруге о своей сестре.
— Что?
— Он не представляет угрозы для Индравармана. Он хочет лишь служить своему королю и исполнять свой долг.
— Но почему… почему меня выбрал Индраварман? Это несправедливо. Я не сделала ничего плохого. Почему боги наказывают меня?
Воисанна указательным пальцем вытерла ее слезы.
— После того как пришли чамы, — тихо сказала она, — я хотела умереть. Смерть казалась мне… достойным концом. Но теперь… теперь я счастлива, что по-прежнему жива. У меня есть надежда.
— Индраварман… он ворует у людей надежду.
— Тогда мы украдем тебя, Тида. Мы украдем тебя у него.
— Что?
Воисанна бросила взгляд на север.
— Разве ты не слышала разговоров о кхмерах, прячущихся в джунглях? Нам нужно только сбежать к ним.
— Нет, он убьет нас.
— Убьет, если поймает. Но змеи не такие умные, какими кажутся на первый взгляд. Даже ребенок может убить змею мотыгой на длинной ручке.
Тида покачала головой, а Воисанна обхватила лицо подруги своими ладонями.
— Ты должна оставаться сильной, Тида, — сказала Воисанна. — Когда бываешь с ним, делай вид, что сломлена, что предала меня. Но внутри оставайся сильной. И верь в себя, верь в свое свободное будущее, без него.
— Я не могу.
— Нет, можешь. Можешь и должна. Ты уже и так столько всего пережила и выдержала. Так что еще какие-то несколько недель ничего уже не изменят.
— Я… Я просто…
— Послушай меня. С тобой он расслабляется. С нами уже нет стражников, когда мы купаемся. Мы более свободны и в своих передвижениях. Мне кажется, что его тщеславие, его уверенность в том, что ты испытываешь страх перед ним, дают нам шанс. Я разработаю план. Ты будешь терпеть его, а я буду готовить план. И в один прекрасный день все это станет для нас очень и очень далеким воспоминанием.
Тида кивнула и положила голову на плечо подруги. Воисанна крепко обняла ее, внезапно ощутив ответственность за судьбу этой женщины; это навело девушку на мысль о том, что должны были чувствовать ее отец и мать. Воисанне была доверена роль защитницы, потому что Тида оказалась недостаточно сильной, чтобы защитить себя, равно как и Чая, которая никогда не сможет сбежать от своих хозяев без ее помощи.
Воисанне предстояло вести их за собой, хотя для этого ей не хватало опыта. Она была слишком молодой и недостаточно мудрой. Даже перед свадьбой она чувствовала себя маленькой девочкой.
Но сейчас она стала взрослой женщиной. И должна была действовать соответствующим образом.
* * *
Прак сидел подле Вибола и ел недавно выловленного окуня, приготовленного матерью на костре и приправленного лимонным сорго, которое она нашла на берегу озера. Мясо окуня было сочным и сытным. Прак ощущал, как с каждым кусочком у него прибавляется сил. Вибол почти ничего не ел, хотя окуня, приготовленного матерью, очень любил. Его глаза, да и все лицо все еще были заплывшими от побоев, и челюсть сильно болела, когда он двигал ею.
Прак редко видел Вибола таким притихшим. Он пытался развлечь брата шутками, воспоминаниями и даже разговорами о мести. Но Вибол оставался молчаливым и лишь ворошил палочкой угли, глядя на всполохи умирающего огня.
Пламя напоминало Виболу о его страданиях, о том, как он молил чамов смилостивиться над ним, когда они привязывали его к свае, глубоко забитой в дно озера. Они смеялись над его мольбами, прерываемыми всхлипываниями, вновь и вновь осыпали его ударами. Когда он уже был надежно привязан, один из чамов помочился ему на голову, вызвав взрыв хохота у смотревших на это воинов.
Хотя Виболу хотелось снова начать перешучиваться с Праком, как прежде, он этого делать не мог, потому что чувствовал себя маленьким и беспомощным. Он обозвал отца трусом, но трусом оказался он сам. Это он проливал слезы перед врагами и молил их о пощаде, как малое дитя.
Прак продолжал говорить с ним, но Вибол не слушал его. Он взглянул на своих родителей, которые стояли на берегу и, похоже, о чем-то спорили. Только теперь он понял, почему его отец так возражал против того, чтобы они дрались с чамами. Его отец был неправ, что не стал защищать свою родину, но зато был прав в другом, считая, что им не хватит сил победить чамов.
Вибол до сих пор хотел прогнать врага из Ангкора, но понимал, что это невозможно. Находясь в лагере, он видел тысячи воинов, несметное количество продовольствия, бесконечную вереницу лодок, постоянно причаливавших и отходивших от пристаней. Чамы пришли в Ангкор надолго. И биться с ними означало одно — смерть.
Сидя на бревне, Вибол заерзал, и от этого движения тело его пронзила острая боль. Он скривился, едва сдержав стон. Прак спросил, что случилось, но он только покачал головой:
— Чамы… они никогда не уйдут.
Прак положил на тарелку недоеденную рыбу.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что… я сужу по содержимому их лодок. — Усилием воли Вибол унял дрожь в своей руке, начавшуюся при воспоминаниях о чамских лодках и собственных криках. — Сюда приезжают женщины и дети, — тихо сказал он. — И они не стали бы привозить сюда семьи, если бы не собирались тут оставаться.
