друзей, и повез нас купаться на маленькое озерцо на окраине села, похожее на искусственное, с теплой и прозрачной водой. Пока мы купались, он прямо на багажнике своей машины организовал фуршет: фрукты, кусок сулугуни и пластиковая канистра, ни за что не угадаете с чем! Стрелка указателя «счастье» легла на правый бок.
Когда мы вернулись, Вано уже был дома и нас сразу позвали обедать. Стол был накрыт прямо во дворе под большой яблоней. По двору бродили куры. Под лавкой понуро сидел петух. К его ноге была привязана веревка, длиной около метра. Она не мешала ему ходить, но он не ходил, а обреченно смотрел в землю.
— Зарублю вечером — поймала мой взгляд Дали — он это чувствует.
Утром в курятнике, прежде чем выпускать кур, она привязала веревку ему к ноге, чтобы потом не гоняться за ним по всему двору, а просто наступить на веревку — и готово, попался.
Дали сидела за столом вместе с нами. Грузинские женщины только во время торжественных мероприятий не сидят за одним столом с мужчинами — дань традиции. А в обычной семейной жизни — полное равноправие. На столе, помимо разнообразной еды и кувшина с вином, стояла большая миска меда и вокруг нее, да и вокруг нас всех, с жужжанием вились пчелы, на которых никто не обращал ни малейшего внимания. Иногда неосторожная пчела увязала в меду, и тогда Вано бережно и неожиданно ловко вытаскивал ее своими большими, заскорузлыми пальцами и укладывал рядышком на стол, чтобы пчела могла очиститься и лететь себе дальше.
— Грузинские пчелы — самые лучшие пчелы в мире! — со свойственным грузинам пафосом заявил Вано. На мою просьбу обосновать столь смелое утверждение, он объяснил, что пчелы собирают пыльцу с высокогорных цветов, тычинки у которых находятся глубоко внутри лепестков, и поэтому у них самые длинные хоботки, что, как понятно каждому, делает их лучшими в мире.
Ткачев опять завел разговор о том, когда же Вано с семьей приедет в Ленинград.-
— Э! Зачем ехать? Ну может потом, как — нибудь — спохватился Вано, дабы не обидеть Ткачева. А я обвел взглядом двор, утопающий в зелени, большой и уютный дом с винным погребом, красавицу Дали, сидящую рядом, зеленые горы в синем небе. Слушал пенье птиц и жужжание пчел, ощущал теплый ветерок, пропитанный фруктовыми и цветочными ароматами, и сама мысль, что кому-то захочется отсюда уезжать, показалась мне нелепой.
— Эрмитаж посмотрите — не сдавался Ткачев.
— Да видел уже, давно, правда…
— Ну хорошо, ты видел, а дети то не видели?
— Ну да, дети…..хорошо…..как нибудь… — сказал Вано, явно, чтобы отвязаться.
Ткачев на бумажке написал свой Ленинградский адрес и телефон и вручил Вано.
— Вот. Как соберетесь, обязательно позвони и все организуем.
Да, спасибо, дорогой — Вано взял бумажку. Но я сомневаюсь, что она сохранилась хоть сколько-нибудь долго.
И потом, когда разговор крутился вокруг этой темы, и Ткачев стал рассказывать о своих приятелях-грузинах, живущих в Ленинграде, какие они замечательные люди, Вано пренебрежительно сказал — Э! Человек, которого уважают дома, никогда никуда не уедет.
Утверждение спорное, поскольку у меня тоже есть друзья, приехавшие из других городов и даже стран по самым разным причинам, нисколько не связанным с уважением или неуважением — хорошие, честные и порядочный люди. Но фраза была произнесена и я ее запомнил.
После обеда Вано повез нас показывать свой новый дом, который он строил сам в течении нескольких лет, и который был уже почти готов. Дом располагался неподалеку и был поистине огромен — 15 комнат, как сказал Вано.
— Немножко большой получился — с показным огорчением произнес он.
Потом он отвез нас на свои плантации инжира. Три небольших аккуратных участка, на которых росли три разных сорта: зеленый, фиолетовый и белый. Мы ели их прямо с кустов.
Это же сколько нужно труда, чтобы содержать большой дом с хозяйством, фруктовые плантации, строить еще один дом, да еще и работать в колхозе?! Мало жить в прекрасном климате, необходим ежедневный упорный труд всей семьи, чтобы потом можно было вот так, с легкой небрежностью, показывать всю эту красоту. Я думаю, Вано был рад нашему пришествию, в том числе, и как возможности сделать законный перерыв в ежедневном, тяжелом труде. Потому, что гостеприимство — это непреложная данность на Кавказе.
Мне запомнилась фраза Ткачева, что грузины сами устают от своего гостеприимства.
Разумеется, гостеприимны многие народы, но на Кавказе гостеприимство гипертрофировано. У грузин даже есть такая шутка:
— Если к тебе в дом пришел твой враг — накорми его, напои, уложи спать, утром дай еды в дорогу и проводи. А потом можешь догнать и убить.
В общем, следуя этикету, по которому у гостей не должно быть ни одной минуты свободного от празднований и развлечений времени, только вернувшись с экскурсии по владениям Вано, мы сразу стали собираться на шашлык. Куда ж без него!
А шашлык Вано собрался сделать в горах, на том месте, где они познакомились с Ткачевым.
Поехали на трех или четырех машинах с женщинами и детьми. Ни мангала, ни дров, ни шампуров с собой не взяли, только корзины с провизией, да бурдюки с вином. Остановились на живописной лужайке посреди леса. Пока женщины раскладывали еду на большом покрывале прямо посреди поляны, дети наломали каких- то сухих прутьев, кажется кизил, но могу ошибаться. Они были очень сухими и ровными, как камыш. Их сложили ровной стопкой между двух плоских камней. Они мгновенно вспыхнули и также быстро погасли, превратившись в идеальные угли, жара от которых хватило на приготовление шашлыка. В качестве шампуров использовали те же прутики. На них нанизали мясо и просто положили на камни. Воистину сама природа здесь благоволит человеку!
Распространяться о вкусе барашка, маринованного в грузинских травах, жареного на кизиле и окропленного белым вином не буду. Вы уже догадались, кто бы мог попытаться описать…
Чачу Вано не взял. Зато вина было столько, и тосты звучали так часто, что ваш покорный слуга, был вынужден пару раз незаметно (на что очень рассчитывал) отлучаться в темноту, ибо его желудок просто не успевал перерабатывать подобные объемы.
На следующее утро Вано, как ни в чем не бывало, уехал на работу, а его сын повел нас за грибами. В горы. С похмелья. Тот еще квест получился.
Сыну Вано было лет 13 и он совсем не говорил по — русски. Я вообще заметил, что русский знали только мужчины, отслужившие в армии. Женщины почти не говорили, так несколько
