— Что ж, полагаю, ты выиграл. Насколько я помню, мы условились так: в случае твоего выигрыша я дам тебе то, что посчитаю нужным? — выпалила она, беспокойно глядя на мужчину. Тот стоял в паре шагов и просто оглядывал ее желтым звериным взором. Абсолютно безжалостным.
— Совершенно верно, Гермиона.
— Хорошо. Тогда и время я выберу сама, — ее голос не дрогнул, хотя сердце почему-то бросилось в пляс, волнение поднималось в душе.
— Как ты видишь, я не настаиваю исполнять обязательство прямо сейчас, — Егерь медленно усмехнулся. От этого его жеста она опять почувствовала покалывание во всем теле. Чертово зелье!
— Странно только, — начала она, подозрительно на него глядя, — что ты так бережно хранил их все эти годы.
— Ничего удивительного, они сослужили мне…хорошую службу, — от его оскала и того, что за ним пряталось, Гермионе стало неуютно. Невозможно, просто невозможно, что одна улыбка может так действовать на нее, да еще и при условии правильно сваренного Антилюбовного зелья. Ведь не могла же она ошибиться?! Консистенция и внешний вид идеально соответствовали описанию, да и всего полчаса назад она могла спокойно выдерживать его присутствие.
Скабиор заклинанием уложил листы стопкой, и они поплыли в руки девушки. Гермиона пролистала свои портреты с подписью «Внимание, грязнокровка. Очень опасна». Взяли самые ее неудачные колдографии, где юная девчонка выглядела чуть ли не мадам Лестрейндж, сидящей в камере Азкабана. Она могла поклясться, что ее глаза никогда не были такими — сумасшедшими, жестокими и ледяными.
Прикасаться к листовкам было неприятно, сразу нахлынули воспоминания ее нелегальной жизни, вечных побегов и мрачного ожидания предстоящей битвы.
Когда весь привычный мир рухнул в одночасье.
Когда все еще были живы.
Когда они с ребятами беспечно отплясывали на свадьбе Билла и Флер, а потом только долгие месяцы поисков, тоски и страха.
И та самая ночь в лесу Дин, которая и стала началом того, что с ней происходило здесь и сейчас. У мертвого егеря.
Гермиона подошла к столу и вернула пергаменты на место. Ей хотелось вытереть руки. Она зачем-то произнесла Очищающее заклинание, но чувство грязи не ушло.
— Мне кажется, теперь ты меня понимаешь, — Скабиор старался придать своему голосу больше человечности, но вечная его ирония все равно сочилась в каждом слове. — Это достаточно официальные документы Министерства для тебя?
Конечно, она понимала, к чему он клонит, но сдаваться просто так она не собиралась.
— Не документы, а просто листовки, — старалась звучать спокойно, однако в душе царило смятение. Когтистая лапа тоски царапала ее душу. Они рисковали собой, всем, что имели, чтобы вот так остаться на сыскных листовках, коих было еще и так много.
— Намекаешь, что я их подделал? — мужчина легко усмехнулся, глядя на нее своим невыносимым взглядом.
— Нет, — Гермиона покачала головой, давай себе время собраться и найти правильные слова, — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Министерство всегда было одно, как ты говоришь, там почти никто не поменялся. Не соглашусь с твоей позицией. Сейчас там работают совершенно другие люди. Однако эти листовки не делают нас равными. Мы с мальчишками были на правильной стороне, против Лорда, против пролития магической крови, какой бы она не была. Боролись за мир, а ты боролся за разрушение. И — в конце концов — я не продавала людей за деньги, — твердо сказала она, подняв на него горящий взгляд. Гермиона обняла себя руками и стояла посреди комнаты, чувствуя себя максимально не в своей тарелке.
— А я продавал, но смотри-ка, эти листовки говорят нам о том, что в этот конкретный момент истории преступницей была ты, в текущий — я, но на меня ничего нет.
— Ты говоришь о простой формальности! Главное — это то, что мы делаем, наши поступки, а не то, как нас называет Министерство, — начиная закипать, воскликнула она, сжав кулаки со всей доступной ей силой. — Ты поступал с людьми плохо, отнимая их шанс на жизнь!
— Это был и мой шанс на жизнь тоже, — спокойно сказал егерь, облокотившись на стойку с бочками, руки он засунул в карманы пижонских клетчатых брюк. — Ты постоянно говоришь о святости Министерства, но я просто хотел тебе напомнить, что оно не должно быть точкой отсчета. Это такая же шайка людей, покрывающих свои интересы, и поэтому называть их высеры официальными я бы не стал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слушая его насмешливую речь, она с непониманием уставилась на Скабиора. Он переворачивал ее слова с ног на голову. Что весьма злило.
— А тебе не кажется, Скабиор, что жизнь повернулась для тебя так — совсем не потому что ты оборотень, — гневно зашипела волшебница, — не приходило ли в твою голову, что как человек ты не очень удался?!
— Поверь мне, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что я очень и очень плохой человек, — пугающе оскалился он.
— Ну тогда и не надо жаловаться, что тебя, бедного оборотня, притесняют! Если бы ты хотел быть хорошим, ты нашел возможность поступать правильно! — в пылу гнева она подошла к нему ближе, грозно смотря в его глаза. То как расслабленно он стоял и очевидно просто издевался над ней — ее очень раздражало. Хотелось убрать эту ухмылку с его злых, злых губ. Может быть, стоило повторить свой знаменитый хук. Хотя бить оборотня прямо перед полнолунием — определенно не самая лучшая идея.
— Зачем? — только и сказал он на всю ее тираду. Гермиона недоуменно воззрилась на него снизу вверх. Ей не хватало воздуха здесь, в душном подземном помещении. Рядом с ним.
— Затем, чтобы поступать правильно, — как для умственно отсталого по слогам объяснила она.
— И что бы мне за это было бы? — едко усмехнулся МакНейр.
— Почему обязательно должна быть какая-то награда? По-моему не чувствовать себя дерьмом, делая хорошие вещи, уже весьма приятно, — ей казалось, что они разговаривают из совершенно разных вселенных, на разных языках, которые оба не в силах понять. Пропасть между ними была очевидна и огромна. Гермиона устало выдохнула и плечом облокотилась на бочки рядом с ним, стараясь не касаться этого.
— А что по-твоему правильно, Гермиона? — обманчиво мягко спросил егерь, внимательно рассматривая ее сердитое лицо. Честно говоря, ему нравилось, как она злилась, и он был не прочь поиграть еще.
— Правильно — жертвовать собой ради других, сочувствовать, протягивать руку помощи, когда та им нужна, — чеканя слова, ответила Гермиона, яростно глядя на него. Ситуация между ними опять накалилась до предела. Зелье подводило, она была крайне рассержена и проклинала минуту, когда решила остаться здесь сегодня вечером, попавшись на его мнимую доброту.
— То есть для тебя правильно — выйти замуж за Уизли, вроде как оказать ему гуманитарную помощь? — растягивая слова, произнес Скабиор, сдабривая эту фразу едким сарказом. Ведьма, оскорбленная шуткой, уставилась на него.
— Нет, потому что мы давно вместе, и я его люблю, он мой жених! — зашипела она заученные слова, за которые ее душа отчаянно цеплялась, споря с телом, охваченным огнем желания. Они опять сошлись чуть ли не вплотную, ей нужно было увеличить расстояние между их лицами, потому что все это было совершенно неправильно.
— Тогда что ты делаешь здесь? — насмешка звучавшая в его голосе разозлила еще больше.
— Очевидно — теряю время! — гордо вскинула подбородок и направилась к выходу из пещеры. Здесь было очень душно, жарко и хотелось скорее выбраться из западни, что ей устроил чертов МакНейр. Он был ужасен, абсолютно невыносим и…и…она опять была на волоске от того, чтобы наброситься на него прямо там, вопреки чертовому Антилюбовному зелью, которое, как оказалось, не работало совсем. Тогда на озере, когда они относительно мирно болтали, все было нормально, почему сейчас?!
Они выбрались наружу. Прохладный ночной воздух нежной пеленой осел на ее разгоряченную кожу. Ей стоило успокоиться.
Вокруг стоял черный ночной лес, певший голосами десятков невидимых существ. Она запрокинула голову и увидела среди верхушек сосен синее небо, полное звезд. Гермиона несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, в котором едва можно было уловить запах виски и вишневого табака. Одни в лесу.
