Некоторое время Петецкий угрюмо молчал, понуро опустив голову.
– Тогда мы дрались уже в основном не с немцами, а с вашими. И с аловцами. Со всеми, кто под руку попадется. Каково это было Ивану – против своих!.. Но он терпел, скрипел зубами, но терпел. И сражался. А нас тоже гоняли по лесам около Гданьска все, кому не лень. Страшно вспомнить. И с каждым днем ухудшались отношения Ивана с Эдуардом Хендрейком. Они с самого начала не сложились: эти люди тянули командира в разные стороны, а я же говорил вам – Збышек прислушивался к обоим, но решал все сам. Иван, по слухам, предлагал командиру сдаться вашим частям, на самых почетных условиях. И потом вместе дожимать немцев. Я сейчас думаю, что это было бы наилучшим выходом. Но Невядовский никогда бы не сдался. Никому. А Хендрейк уговаривал его уходить на север, к устью Вислы, прорываться с боем по коридору между вашими наступающими частями и немцами, дожидаться высадки английского десанта. А потом, уже вместе с англичанами, попытаться захватить Гданьск и держаться до подхода основных сил англоамериканцев. Против всех держаться. Только Збигнева и это не слишком прельщало! Он в таком случае из командира становился просто подчиненным англичан, а к тому времени мысль о короне окончательно вскружила голову Невядовскому. Э, что говорить! – Петецкий с досадой махнул зажатой в руке трубкой. – И вот тут, как будто мало всего, Иван с Тедди схлестнулись из-за Анны. Они и так друг на друга волками смотрели, и вот вдобавок ко всему… Эх, какая глупость! Там темная история, я деталей не знаю… Говорю же, она очень красивой была, на нее половина отряда заглядывалась. А она вроде бы лишь им двоим знаки внимания оказывала. А может, и побольше, чем знаки внимания. Ну, с Иваном – понятно. К кому ж ей еще прислониться, как не к земляку, да? Тем более к такому орлу. А вот с Тедди… Не знаю. Кто их, женщин, разберет. Иван бесился страшно: она же тоже русская, своя для него, а их всю дорогу с Недом видят. Ну, Хендрейк тоже не мальчик! Словом, пару раз они очень крупно поговорили между собой, об этом весь отряд знал. Нет, без рукоприкладства, не те люди были, чтобы друг другу физиономии чистить. Я правильно выразился? До чего все-таки русский язык интересный. Надо же – чистить… Лучше бы начистили… Словом, Иван при всех вызвал Неда на дуэль. Да в таких выражениях, что Хендрейк никак не мог отказаться. Ага, вот такая дичь. От отряда, того и гляди, кровавые клочья останутся, все решают считаные дни, непонятно, что делать, к какому берегу пристать, а они – стреляться.
– И что же, командир не мог запретить им дуэлировать? – не поднимая глаз, спросил Крячко и разлил по рюмкам «Зубровку». – В боевой-то обстановке?
– Кто другой, может, и запретил бы, – печально отозвался Петецкий. – Но не Збигнев. Командир же помешан был на кодексе шляхетской чести и все такое… Поморщился Невядовский, но слова против не сказал. Они стрелялись, на двадцати шагах, с барьером, все как полагается. Даже пистолеты одинаковые, я помню. И у того, и у другого – «парабеллумы». Оба были превосходными стрелками. Но счастье оказалось на стороне Ивана. Он успел выстрелить первым, шагов за пять до барьера. Уложил Хендрейка наповал. И в ту же ночь Анна куда-то исчезла. Вот так. Может, она впрямь полюбила Неда? И не могла оставаться рядом с его убийцей, а? Нет, о ее судьбе я ничего не знаю. Вот такая дурацкая романтика. – Он вновь устало прикрыл грустные глаза.
«Бог мой! – потрясенно думал Гуров. – Это ты романтик, милый старик. Какая там, к черту, любовь… Хладнокровно спланированная и блестяще выполненная акция по устранению опасного противника. Единственного, кроме самого Таганцева, человека, который мог повлиять на решение Невядовского. Да, рискованно, но Таганцев, похоже, считал, что дело того стоит. И как блестяще он учел психологию Невядовского! Надо же, шляхетская честь, дуэль… Это вам не вульгарный выстрел в спину, все открыто, на виду у всех и пойди заподозри истинные мотивы. Молодец Трофим Иванович, мысленно снимаю шляпу. Профессионал. Теперь понятно, откуда тросточка с рысью. Но где-то же Таганцев прокололся?»
– Это еще не самое печальное, – устало вздохнул Петецкий и разлил чуть подрагивающей рукой еще по рюмке. – Не знаю, право, как вам обо всем этом рассказать… Через двое суток командир все же решился последовать совету Хендрейка. Ночью Иван долго о чем-то разговаривал со Збигневом наедине. А затем случилось что-то страшное, непонятное… Сам я этого не видел, мне потом рассказал Анджей. Да, как кровному брату, у нас друг от друга секретов не было. Анджей стоял той ночью в карауле, у нас ведь и караулы были, как в нормальной строевой части. Он своими глазами видел, как из землянки отца выскочил Иван и побежал к лесу. А отец – за ним! И дважды выстрелил в Ивана из пистолета. Наверное, зацепил: мы утром нашли пятна крови на снегу. Но Иван успел скрыться, февральская ночь темна, да еще лес густой… Командир поднял по тревоге весь отряд: «Ловите!» Да какое там… Не слишком и старались: Ивана в отряде любили, а командир к тому времени совсем бешеный стал. И не объяснил Невядовский ничего. Нет, Иван в ответ не стрелял в командира. Это точно.
«Он не хотел убивать Невядовского, – подумал Лев. – Надеялся, что тот уцелеет, когда… Когда в игру вступит «Свитезь». Будет ранен, попадет в плен. Но уцелеет. Боже милостивый, как же тяжело было тогда Трофиму Таганцеву!»
– Не прошло и суток после этого, как мы угодили в ловушку. Да, ловушка была ваша. Знаете, с моим отношением к русским… Словом, как мне ни печально об этом вспоминать, но в последнем бою «Серые братья» дрались именно с русскими. Да еще с юга аловцы ударили. Мы оказались между двух огней, у нас не было шансов выбраться. Нескольких километров не дошли до берега моря, да. И английский десант, который ждал нас там, тоже угодил в западню. Вот ведь что я вам скажу: чтобы поставить ловушку так грамотно и наверняка… – Старик, покачивая своей большой головой, смолк на полуслове. Трубка в его руке дрожала все сильнее.
– Нужно было знать ваши планы, – договорил за него побледневший Крячко. – Куда и на встречу с кем вы двигаетесь.
– Да. Другого объяснения не вижу.
– И… что? – глухим голосом произнес Гуров, не поднимая на Петецкого взгляда. – Многие погибли?
– Нет, – вновь покачал головой старик. – Как ни странно. Совсем не многие. И у нас, и у англичан. Несколько десятков, остальные сдались. Хитрая была западня, я же говорю. Не было смысла сопротивляться, а ваши нас убивать, как я понимаю, не хотели. Англичан просто блокировали у кромки берега, там стрельба почти сразу прекратилась. Еще до того, как мы сложили оружие. Вот так нас остановили. Хотите верьте, хотите нет… Но я, прожив долгую и, вообще говоря, счастливую жизнь, много передумав, считаю, что нам, волчатам, повезло. Сложись все по-другому… Один дьявол знает, сколько зла мы могли бы еще натворить. И сколько из нас, совсем молодых тогда, дожили бы до конца кровавой неразберихи на многострадальной польской земле. Но вот командира ранило смертельно. Пулей в живот. Я вам сейчас расскажу то, что никому не рассказывал. Так получилось, что я был свидетелем последнего разговора истекающего кровью Збигнева с Анджеем. Невядовский заклинал сына всем святым не пожалеть сил – если Анджею удастся выжить – отыскать Ивана и покарать его. Да, да. Збышек полагал, что западня, в которую мы попали, – дело рук Ивана. Он даже потребовал от сына «клятвы на клинке», на родовой шляхетской сабле, с которой прадед Анджея ходил на войну с «москалями». Збигнев с этой саблей не расставался. И Анджей поклялся. У меня на глазах. Вот такая опять… романтика. Мы, поляки, вообще романтичный народ. За что и страдаем испокон веков.
Петецкий криво усмехнулся. В глазах его стояли слезы.
– Так что не получится у вас книжки, – тихо произнес он. – Никто не опубликует. Ни у вас, ни у нас. Но я, рассказав вам эту историю, облегчил себе душу. Как я считаю сам? Прав ли был Невядовский? Право, не знаю и никого не сужу. Но скоро буду знать точно: я верующий человек, и мне недолго осталось до встречи с Высшим Судьей. Он во всем разберется и каждому воздаст по его делам.
– А что случилось с вашим кровным братом, Анджеем? – задал Гуров весьма волнующий его вопрос. – Вы встречались с ним после тех трагических событий?
– В тот день он сражался до конца, был тяжело ранен, как и отец, но выжил. Попал в плен, выздоровел, но получил десять лет колымских лагерей. Наверное, как сын своего отца. Впрочем, вы знаете, что творилось у вас в стране в те годы. Своих-то не жалели! После смерти Сталина Анджей возвратился на родину. Я с ним встречался только единожды, в пятьдесят пятом, когда у него родился сын. Да, Тадеуш Невядовский, внук командира. Анджей, он жил тогда в Варшаве, попросил меня стать крестным отцом мальчика. Я приехал в столицу, выполнил его просьбу. Но мы стали очень разными людьми. Он ненавидел вашу страну, вашу власть, ваш народ.
