Пальцы сжались вокруг рукоятки.
Джеймс взял ее за запястья.
— Хорошенько подумай, прежде чем что-то сделать, — сказал он, словно читая ее мысли.
Он навис над ней так, что ей пришлось откинуть назад голову и посмотреть ему в лицо.
Он напряженно следил за ней, его голубые глаза блестели, как сапфиры. Отпустив ее, он указал на мыло и табуретку возле стола:
— А теперь брей меня.
Приказ разозлил ее. Если она будет его брить, вместо того чтобы заколоть, это лишь докажет, что она находится в полной его власти. Ей следует хотя бы попытаться избавиться от него.
Повернувшись к ней спиной, Джеймс направился к столу. Высокомерный негодяй! Он считает ее такой ничтожный, что ему даже не надо на нее оглядываться — она и так побежит за ним, как собачонка.
Бренна провела по лезвию, захватив его кончик между большим и указательным пальцами. Раньше она ударила его ножом вместо того, чтобы метнуть его ему в спину. А теперь он как раз стоит к ней спиной — как отличная мишень. И на этот раз кинжал хорошо наточен.
Она может его убить.
Он извинился. Эта неожиданная мысль поразила ее. «Я упала на лестнице, а он поднял меня и принес сюда. Он искупал меня».
Монстр такого бы не сделал.
«Но он бросил меня здесь на целый месяц — грязную и напуганную», — подсказывал ей разум.
«Он искупал меня».
— Бренна?
Она вернулась к реальности и была рада, что он отвлек ее от страшных мыслей.
Монтгомери сидел у ее стола, закинув ногу на ногу, в позе, достойной того, чтобы быть запечатленным на полотне.
Воин, муж, человек — да. А не монстр, которого требовалось убить.
Она не может его убить.
Если бы у нее хватило духу убить себя вместо него. Но, увы! Хотелось жить. Даже если это означало, что придется подтвердить их брачные отношения.
Она оглядела его с головы до ног. Остановив взгляд на его мужской плоти, слегка улыбнулась. На своих картинах она изображала ее неправильно. Но в будущем…
— Мне бы хотелось продолжить заниматься живописью, — неожиданно произнесла она. — Наша сделка предусматривала, что я смогу это делать.
Он провел рукой по отросшей щетине на подбородке.
— Мы говорили о том, что ты меня побреешь.
— Нет, мы говорили о том, попытаюсь ли я снова ударить вас кинжалом, и о том, сможете ли вы меня насиловать, не надевая кандалы.
Бренна размахивала кинжалом в такт своим словам, но ее пальцы уже не сжимали рукоятку.
Джеймс хлопнул себя по бедру и рассмеялся:
— Какая у вас отличная память, миледи. А каково ваше решение?
— Я хочу писать. Я хочу, чтобы вы открыли этот чертов сундук и позволили мне заниматься своим любимым делом. Я не смогу вынести этот брак и вообще свою судьбу без своего искусства.
— Еще одна сделка, миледи?
— Мы их заключили уже достаточно, — резко бросила она. — Меня на целый месяц заковали в цепи, словно зверя, и если вы намерены и дальше держать меня таким же образом, я хочу, чтобы этот проклятый сундук был открыт.
Интересно, будет ли она более убедительна, если приставит кинжал к своему горлу, но почему-то была уверена, что он поймет, что это блеф.
Джеймс встал, достал из кошелька ключ и отпер сундук.
Первым желанием Бренны было броситься к сундуку и начать перебирать краски и кисти. И в то же время ей было досадно, что он с одинаковой легкостью может доставить и удовольствие, и боль. Но она была одержима живописью, и невозможность заниматься любимым делом раздражала ее больше, чем цепи и невозможность помыться.
Он стоял, широко расставив ноги. Если он и был в какой-то степени обеспокоен тем, что стоит перед ней совершенно голый, по нему это не было видно.
— А поцелуй взамен красок, миледи?
— Поцелуй? — фыркнула ока презрительно. — Вы и так обязаны мне за краски.
— Верно. Но побег твоего отца немного изменил нашу сделку, поэтому я настаиваю на поцелуе.
Поцелуй — это так легко, подумала она. Особенно в свете того, что совсем скоро произойдет. Расправив плечи, Бренна подошла к нему, сжимая в одной руке кинжал, а другой придерживая простыню.
Он не пошевелился, чтобы схватить ее, но было заметно, как напряглись его плечи. В остальном он мог показаться расслабленным, но она не сомневалась, что он был готов наброситься на нее при любом неловком движении.
Бренна встала на цыпочки, обняла его рукой за шею и приблизила к нему лицо. Она колебалась всего мгновение, а потом прикоснулась губами к его рту.
Муж обнял ее — не пугая, не лишая свободы, а просто… обнял. И это было… приятно.
Когда она оторвала губы и отступила назад, он не пытался ее удержать, а просто улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Стали видны его заходившие друг на друга передние зубы и ямочка на подбородке, и на миг могло показаться, что перед ней греческий бог, а не завоеватель.
Она глубоко вдохнула, отказываясь признавать охвативший ее трепет. Его плоть оказалась прижатой к ее животу, и было ясно, что он совсем не так безразличен к ее поцелую, как казалось сначала.
Ей стало неловко от внезапно наступившей тишины, и она подняла l'occhio del diavolo.
Джеймс схватил ее руку таким молниеносным движением, что она вздрогнула. Было ясно, что недоверие друг к другу слишком велико.
— Я… я хотела спросить лишь о бритье, — запинаясь, сказала она, устыдившись, что не подумала о кинжале.
Джеймс посмотрел на нее таким испытующим взглядом, что ей показалось, что этот взгляд проник прямо под тонкую ткань простыни, в которую она была завернута.
Он кивнул и провел пальцем по ее подбородку.
— Сначала сними простыню.
Это было наказание за поднятый кинжал? Она развязала узел и позволила простыне упасть на пол.
— Я не собиралась причинять вам вред, — пробормотала она. — Если бы хотела, я бы сделала так.
Быстро повернувшись, она взяла пальцами за конец l'occhio del diavolo, отвела назад руку и метнула кинжал. С глухим стуком он вонзился в столбик кровати.
Он был поражен.
Эта маленькая победа принесла ей огромное удовлетворение.
— Если бы я хотела убить вас, я могла бы это сделать, когда вы стояли ко мне спиной.
Джеймс поднял бровь:
— Ты не перестаешь удивлять меня, пленница-жена.
Глава 14
Бренна нагрела воду в котелке, висевшем над огнем в камине, положила на край стола l'occhio del diavolo, мыло и махровую рукавицу — все, что было нужно для бритья. В ее душе бушевали противоречивые эмоции. С одной стороны, она привыкла ходить по своей комнате голой, но с другой — ее смущало то, что Монтгомери провожал взглядом каждое ее движение.
