— Почему вы плачете?
— О Иисусе! — сказала она. — Я знаю, что не должна плакать здесь, перед чужими людьми, но хозяин только что заходил сюда, увидел, что я курю сигарету, и изругал меня на чем свет стоит. В закусочной никого не было. Так поздно в дождливые вечера торговля всегда идет плохо. Но он не может винить в этом меня, правда? Я же не виновата, что идет дождь, и не могу же я стоять под дождем и зазывать людей? Ну, торговля шла плохо, и почти двадцать минут — может быть, даже двадцать пять или тридцать — никого не было, и я ушла в заднее помещение и закурила сигарету; а он как раз и вошел, сопя, как свинья, и изругал меня. Он обозвал меня ужасными словами.
— Вы не должны обращать внимания на то, что он говорит.
— Вы англичанин?
— Нет, — ответил Каверли. — Я родился в Сент-Ботолфсе. Это городок к северу отсюда.
— Я спросила вас потому, что вы говорите не так, как все. Я сама родилась в маленьком городе. Я обыкновенная девушка из провинции. Думаю, что этим, может быть, и объясняются все мои неприятности. У меня нет толстой кожи, которая необходима, чтобы преуспеть в большом городе. На этой неделе у меня было столько неприятностей! Я только что сняла квартиру вместе со своей подругой. У меня есть — или, пожалуй, следует говорить: у меня была — подруга, Элен Бент. Я думала, что она мой закадычный друг, закадычный. Она действительно старалась внушить мне, что она мой лучший друг. Ну, так как мы были такими добрыми друзьями, нам казалось разумным вместе снять квартиру. Мы были неразлучны. Так о нас обычно говорили. Нельзя пригласить Бетси и не пригласить Элен — так они обычно говорили. Эти двое неразлучны. Ну, мы и сняли вместе эту квартиру, моя подруга и я. Это было с месяц тому назад, месяц или полтора. Ну, как только мы переехали, устроились и собрались наслаждаться обществом друг друга, я обнаружила, что все это было только хитроумной уловкой. Она хотела снять квартиру вместе со мной лишь для того, чтобы встречаться там с мужчинами. Прежде она жила со своими родителями в Куинсе [14]. Я не возражаю, если к девушке время от времени приходит друг, но у нас была лишь однокомнатная квартира, а к Элен приходили каждый вечер, и, конечно, меня это очень стесняло. Мужчины приходили и уходили, и это бывало так часто, что я у себя дома чувствовала себя посторонней. Иногда, когда наступало время возвращаться домой, в свою собственную квартиру, за которую а платила и в которой стояла моя собственная мебель, меня охватывало уныние при мысли о том, что я застану подругу с кем-нибудь из ее дружков, и я шла в кино на последний сеанс. Ну, в конце концов я поговорила с ней. «Элен, — сказала я, — в этой квартире я не чувствую себя дома. Мне нет смысла платить за нее, — сказала я, — если приходится искать пристанища в кинотеатре». Ну, тут уж она показала себя во всей красе. О, сколько злости она на меня излила! Когда на следующий день я вернулась домой, не было ни ее, ни телевизора, ни всего остального. Я была, разумеется, рада, что больше не увижу ее, но теперь у меня осталась на шее эта квартира, за которую я одна должна платить, а на такой работе, как здешняя, у меня нет возможности приобрести подругу.
Она спросила Каверли, не хочет ли он еще что-нибудь. Уже наступало время запирать закусочную, и Каверли спросил, может ли он проводить ее домой.
— Вы и впрямь родились в маленьком городке, — сказала она. — Всякий скажет, что вы из маленького городка, раз вы спрашиваете, можно ли проводить меня домой. Но дело в том, что я живу всего в пяти кварталах отсюда и пойду домой пешком, и, пожалуй, от этого не произойдет ничего плохого, если только вы не начнете вести себя дерзко. С меня достаточно дерзостей. Вы должны обещать мне, что не будете вести себя дерзко.
— Обещаю, — сказал Каверли.
Она говорила я говорила, подготавливая все к тому, чтобы закрыть закусочную. А когда приготовления были закончены, надела шляпу и пальто и вышла с Каверли под дождь. Он был восхищен ее обществом. «Настоящий житель Нью-Йорка, — думал он, — дождливой ночью провожающий домой девушку-официантку». Когда они подошли к дому Бетси, она напомнила ему о его обещании не быть дерзким, и он не стал просить разрешения подняться к ней, а предложил как-нибудь вечером вместе пообедать.
— Что же, с удовольствием, — сказала она. — Единственный свободный вечер у меня в воскресенье. Если для вас воскресенье подходит, я с удовольствием пообедаю с вами в воскресенье вечером. Мы можем пойти в тот чудесный итальянский ресторан как раз за углом; я никогда там не была, но моя бывшая подруга говорила, что там очень хорошо, просто великолепно готовят; и если вы можете зайти за мной около семи…
Каверли смотрел, как она шла по освещенному вестибюлю к внутренней двери — худенькая и не очень грациозная девушка, — и чувствовал с той же уверенностью, с какой лебедь узнает свою подругу, что влюбился.
21
«Северо-восточный ветер (писал Лиэндер). Пришел на смену ветру, дувшему с ЮЗ. Третья равноденственная буря в сезоне. На пути любви много ухабов».
На чердаке, напоминая звуки лопнувшей струны арфы, раздается музыка воды, капающей в ведра и кастрюли; продрогший и угнетенный мрачным видом реки под дождем, Лиэндер спрятал в стол свои записки и спустился по лестнице. Сара была в Травертине. Лулу ушла. Он вошел в маленькую гостиную и погрузился в растапливание печки, наблюдая, как разгорается огонь, вдыхая запах первосортных дров, ощущая, как тепло доходит до его рук и затем проникает сквозь одежду. Согревшись, он подошел к окну, чтобы взглянуть на пасмурный день. Он с изумлением увидел, что в ворота въехал автомобиль и стал приближаться по аллее. Это была одна из старых закрытых машин со стоянки такси у вокзала.
Автомобиль остановился у бокового входа, и Лиэндер увидел женщину, которая наклонилась вперед и что-то говорила водителю. Он не узнавал пассажирки — она была некрасивая и седая — и подумал, что это одна из приятельниц Сары. Он наблюдал за ней из окна. Она открыла дверцу машины и сквозь тонкую завесу дождя, струившегося из сломанных водосточных желобов, направилась к подъезду. Лиэндер был рад любому посетителю; он пересек холл и отпер дверь, прежде чем раздался звонок.
Перед ним стояла очень некрасивая женщина, ее пальто на плечах потемнело от дождя. У нее было длинное лицо, ее шляпа была нарядно отделана твердыми белыми перьями, похожими на те, что употребляются для изготовления бадминтонных воланов, а пальто — сильно поношено. Лиэндер подумал, что видел сотни таких женщин. Они были продуктом Новой Англии. Преисполненные чувства долга, благочестивые и стойкие, они, казалось, были созданы по образу и подобию трав, которые произрастают на высокогорных пастбищах. «Это женщины, — думал Лиэндер, — чьими именами называли скромные суда макрельного флота: Алиса, Эстер, Агнесса, Мейбл и Рут». Перья на ее шляпе, уродливая брошка из морских раковин, приколотая к ее плоской груди, попытки сообщить что-то женственное, как-то украсить столь непривлекательное существо — все это казалось Лиэндеру трогательным.
— Входите, — сказал Лиэндер. — Вам, вероятно, нужна миссис Уопшот?
— Я думаю, вы тот самый джентльмен, которого я ищу, — сказала она с таким растерянным и застенчивым видом, что Лиэндер бросил взгляд на свою одежду. — Я мисс Элен Ратерфорд. А вы мистер Уопшот?
— Да, я Лиэндер Уопшот. Входите, не стойте на дожде. Пройдемте в гостиную. У меня там топится.
Женщина последовала за Лиэндером через холл, и он открыл дверь в маленькую гостиную.
— Садитесь, — сказал он. — Садитесь в красное кресло. Поближе к огню. Пусть просохнет ваша одежда.
— У вас большой дом, мистер Уопшот, — сказала она.
— Слишком большой, — сказал Лиэндер. — Знаете, сколько дверей в этом доме? В этом доме сто двадцать две двери. Зачем вы хотели меня видеть?
Она шмыгнула носом, словно у нее был насморк, или даже всхлипнула и стала открывать тяжелый чемоданчик, который держала в руках.
— Вашу фамилию назвал мне один из моих знакомых. Я уполномоченная Института самоусовершенствования. Мы можем принять в число своих членов еще несколько достойных мужчин и женщин. Доктор Бартоломью, директор института, подразделил духовную деятельность человека на семь ветвей. Науку, искусства — как культурные искусства, так и искусства физического благополучия, — религию…
— Кто назвал вам мою фамилию? — спросил Лиэндер.
— Доктор Бартоломью считает, что это скорей вопрос склонности, чем образования, — сказала незнакомка. — Многие люди, которым посчастливилось окончить колледж, тем не менее не подходят под требования доктора Бартоломью. — Она говорила без всякого выражения и чувства, почти со страхом, как будто цель ее прихода была совершенно иной, и не поднимала глаз от пола. — Во всем мире педагоги и некоторые коронованные главы европейских государств одобрили методы доктора Бартоломью, а труд доктора Бартоломью «Наука религии» приобрела Королевская библиотека в Голландии. У меня с собой фотография доктора Бартоломью и…
