– Оставь человека в покое, Стас! Достаточно уже настрелялись. У меня после Можайска до сих пор звон в ушах стоит. Куда ему бежать, не выдумывай! Валентин Владимирович изо всех сил старается помочь нам всем, а себе в первую очередь. Побег сейчас для него равнозначен смерти. Суд непременно добавит срок, а у Валентина Владимировича не тот возраст, чтобы рассчитывать на долгую жизнь.
– И вообще, чтобы все прошло гладко, я должен быть в форме, – заикаясь, сказал Игнатьев. – Вы меня нервируете, господин полковник. Если операция сорвется, то виноваты будете только вы.
– Я тебе сорвусь! – мрачно сказал Крячко. – Тогда-то уж я тебя точно застрелю. Мне все равно на пенсию скоро.
– Кончай трепаться, Стас! – уже строгим тоном распорядился Гуров. – Он дело говорит. Лучше давайте еще раз обсудим наш план…
В другое время он, пожалуй, одернул бы Крячко гораздо резче, но сейчас все мысли Гурова были заняты только предстоящей операцией. Она выросла из той самой идеи, которая осенила его в Можайске, когда он выслушивал циничные откровения Игнатьева, еще не растерявшего своего апломба.
Гуров уже не надеялся на ее осуществление, поэтому, зайдя к генералу на следующий день после очной ставки, он был до крайности удивлен, когда Орлов, даже не поздоровавшись, отчеканил:
– Век будешь мне должен! Простым коньяком не отделаешься. Я вчера из-за тебя два кило живого веса потерял, глотку драл за твою идею. С огромным трудом, но удалось убедить, что наша с тобой инициатива имеет не только практический, но и политический смысл. В свете борьбы с коррупцией. На этом и выехал. Абстрактных идей о справедливости не выдвигал, больше напирал на призыв президента… Ну и свою роль сыграло, что пожарская администрация многих наверху раздражает. Это между нами, но если удастся доказать, что они претендовали у себя зоопарк строить, в то время как у них по жилищной программе и по коммунальной одни провалы, то выводы будут сделаны самые серьезные. Так что дерзай, но дерзай осторожно. Лишних шагов не делай – только самое необходимое. Разрешение на запись получено. В Пожарске к вам присоединится сотрудник Генеральной прокуратуры, фамилия его Лубенец. Или вы к нему – это уж как хочешь понимай. Он туда уже выехал, я думаю. Местных коллег инструктировать. Последние детали с ним обговорите на месте. Найдете его в прокуратуре. Возможно, он предложит какой-то свой вариант – постарайся найти консенсус. А твоему Крячко вообще запрети рот открывать, понял?
Гурову стало обидно за Крячко, хотя многословие друга его самого подчас раздражало. Смущало его и то обстоятельство, что его идея, оказывается, будет осуществляться под прокурорским надзором. Но в целом Гуров был доволен. Ведь накануне он уже распрощался с надеждой хоть чего-то добиться. Он с большим энтузиазмом начал готовиться к немедленному отъезду.
Было решено, что для пущего правдоподобия поедут в Пожарск на конфискованном «БМВ» Игнатьева, который уже был доставлен в Москву и стоял на одной из штрафных площадок. Игнатьева привели в божеский вид и для придания блеска в глазах покормили в его любимом ресторане. К сожалению, полностью кадровый вопрос решить было невозможно. Секретарши Игнатьева уже не было в живых, а выпускать из тюрьмы непредсказуемого Парамонова никому и в голову не приходило. Было решено, что роль нового шофера сыграет подполковник Сорокин, которого в Пожарске никто не знал. И еще решили обойтись без секретарши – в случае чего Игнатьев должен был сказать, что она ушла в отпуск.
Успех всей операции во многом зависел от желания и способностей Игнатьева. По идее, он должен был, приехав в Пожарск, связаться с Визгалиным, убедить его в необходимости встретиться и, напомнив о сорвавшемся договоре, потребовать выплатить обещанные деньги. Беседа должна была записываться на магнитофон, а запись, утвержденная Генеральной прокуратурой, затем послужила бы доказательством во время судебного разбирательства.
После того как в квартире Парамонова действительно были обнаружены изобличающие Игнатьева материалы, он здорово сник, погрузился в меланхолию и смотрел на Гурова собачьими глазами. В тюрьму ему очень не хотелось, и ради освобождения он был готов на все. Всего Гуров ему предложить не мог, но помощи от него потребовал. Игнатьев согласился участвовать в спектакле сразу, хотя и посетовал, что кураж у него нынче совсем не тот, что раньше.
Теперь, приближаясь к Пожарску, они еще раз обговорили все детали гуровского плана. Гуров не хотел попасть впросак и придирчиво экзаменовал Игнатьева, требуя, чтобы тот вызубрил свою роль наизусть.
– Можете импровизировать, – разрешил он. – Но строго в пределах заданного плана. Вы по-прежнему сотрудник кремлевской администрации. Больше уверенности в себе и даже нахальства. Вы не должны выказать даже тени слабости. Возможно, Визгалин наводил справки, но до конца он все равно не будет уверен, что вы не тот, за кого себя выдаете. Он все равно будет сомневаться. Воспользуйтесь этим, будьте нахраписты, требовательны, возмущайтесь! В конце концов, вас же обманули!
– Да вы мне не объясняйте, как себя вести, господин полковник! – с некоторым самодовольством заметил наконец Игнатьев. – Я уж как-нибудь сам… Опыт, сами понимаете, имеется.
Гуров был согласен, что его наставления выглядят немного забавно, но предпочитал еще раз все разложить по полочкам.
– Вам же не нужно на этот раз выбивать из этого человека деньги, – напомнил он Игнатьеву. – Ваша задача разговорить его и заставить вернуться к теме вашей сделки. Как только его слова окажутся на пленке, дело будет сделано.
– Интересно знать, как я буду управляться со всей этой техникой, которую вы на меня собираетесь навешать? – сварливо спросил Игнатьев. – Терпеть не могу все эти штучки, никогда не умел с ними обращаться.
– Технику я и сам еще не видел, – признался Гуров. – Все будет на месте. Но я не думаю, чтобы у вас возникли сложности. Специалисты все устроят.
Он успокаивал Игнатьева, но в душе у него ворочался червячок сомнения. Куратор из Генеральной прокуратуры – это серьезно. Кто знает, что у него на уме и как он видит ситуацию? Не исключено, что вся операция в итоге будет перевернута с ног на голову. Гуров, конечно, намеревался до конца отстаивать свою позицию, но он был не всесилен.
О своем возвращении в Пожарск они никого не предупреждали. Лишнее внимание им было совершенно не нужно. Но поскольку человек из Генеральной прокуратуры опередил их, то кое-кто в Пожарске уже должен быть в курсе. Но насколько широка будет огласка? Не прознает ли об этом сам господин Визгалин? Это тоже беспокоило Гурова.
Наконец на их пути возникли пригороды Пожарска, железнодорожные пути, заводские трубы, потом замелькали жилые кварталы, магазины, скверы. На тихой улочке, утонувшей в зелени старых лип, Гуров приказал остановить машину.
О том, чтобы ехать на «БМВ» прямо в прокуратуру, не могло быть и речи. К тому же с этого момента гражданин Игнатьев опять становился на время свободным человеком и «сотрудником кремлевской администрации», значит, и вести себя должен был соответственно. Гуров и Крячко тут были лишними.
Они оба покинули машину и махнули Сорокину.
– Езжай в лучшую гостиницу, подполковник! – сказал Гуров. – Все остальное Игнатьев сам знает. Твое дело – помалкивать и разыгрывать роль «шестерки». Амбиции пока спрячь подальше. Ну, удачи!
Сорокин покачал головой, пообещал, что амбиции спрячет, и тут же умчался. Гуров и Крячко нашли автобусную остановку и поехали в прокуратуру.
Их там уже ждали. Охрана на входе без звука пропустила их, предупредив, что пройти следует в шестнадцатый кабинет. Они нашли шестнадцатый кабинет и обнаружили там своего старого знакомого – следователя Боголепова, который на этот раз выглядел совсем неплохо. Он держался бодро, расправлял плечи и смотрел орлом. На нем была свежая рубашка и новенький серый пиджак спортивного покроя. Возможно, причиной такого приподнятого настроения была женщина, которая находилась в кабинете вместе с Боголеповым.
Действительно, такая женщина стоила того, чтобы распустить перед ней хвост. Красивое, слегка удлиненное лицо, едва тронутое косметикой, прекрасная фигура, длинные ноги. Строгий, но модный костюм с чуть расклешенными брюками, замечательно подчеркивал все эти достоинства. Правда, глаза этой женщины смотрели довольно холодновато, но все равно Боголепов вился около нее, как пчела вокруг цветка.
Поздоровались. Боголепов представил всех друг другу, и тут неожиданно выяснилось, что холодноватая красавица и есть гражданин Лубенец, представитель Генеральной прокуратуры, старший следователь и в каком-то смысле нынешний руководитель Гурова. Звали ее Ириной Васильевной.
«Не может старик без сюрпризов, – подумал про себя Гуров, имея в виду генерала. – Наверняка ведь знал, что собой представляет этот Лубенец, но предпочел промолчать. А еще говорит про Крячко…»
