– Да, нет у меня никаких принципов.
– Это плохо.
– Почему? Ведь ты говорила только что…
– Говорила? Принципы должны быть. Но врожденные. Не придуманные. Мужские. Или даже, скорее, мужественные. Врожденные мужественные принципы. И любым из них ты должен быть готов пренебречь ради женщины. Только настоящий мужчина пойдет против своих принципов ради любимой.
– Я готов. Ведь я тебя люблю.
– Приятно слышать. И только. Но в жизни ты даже не подошел бы познакомиться со мной. Вот это меня и огорчает.
– Почему? Мне кажется, что ты… Довольно хороша собой. Фигура, гладкая кожа. Почему не подошел бы?
– Я хороша? Я великолепна. Очаровательная, соблазнительная, волшебная. Но ты бы не подошел. Испугался бы того, что такая красавица наверняка либо глупа, либо не снизойдет со своих высот. То есть не просто глупа, но еще и самодовольна.
– Все-таки… Мне все-таки кажется, что подошел бы.
– Разве что, выпив приличную дозу спиртного. И начал бы потом извиняться, что выпил, говорить какая я очаровательная и волшебная. Но начал бы с того, что извинился. И что мне с твоих последующих слов?
– Ты такого мнения обо мне… А сама не против того, что мы… Мы же занимаемся с тобой любовью тут. Нет, я все понимаю, но…
– Ничего ты не понимаешь. Но скоро многое поймешь.
– Скоро? Когда это скоро?
– Когда закончится шоу. Мы еще встретимся. Я тебя узнаю. Вот и посмотрим, сможешь ли ты ко мне подойти.
– Ну… Если узнаю, а ты будешь скучать. Я подойду к тебе.
– Ха-ха-ха. Скучать? Я буду рядом с сильным мужчиной. Он будет обнимать меня. Целовать в губы. И что? Подойдешь?
– Ннн… если честно, то нет. Но не потому… просто ревность и…
– Просто глупо. Ладно. Иди уже. Наши три часа закончились, кажется. Иди.
– До встречи.
– До встречи… когда встретимся – я сама подойду. Где твои губы, давай поцелуемся…
Вспоминая этот разговор, Олег закрыл глаза. Темнота от закрытых век была точно такая же, как и тогда в комнате. Оля. Ольга. Олег и Ольга. Интересно, она знала, что за ним будут следить после шоу, или тоже была подсадная? Ее слова «скоро ты все поймешь». Она все знала? А если нет? Если она такой же участник, как и он, значит, ее тоже продолжают снимать скрытой камерой! Тогда ее надо предупредить, рассказать об этом зверском замысле Бориса Борисовича. Но сейчас в его руках лезвие, и надо быстрее делать то, из-за чего он набрал полную ванну. Олег погрузил руки под воду, несильно провел лезвием, неглубокий разрез – он с облегчением почувствовал отсутствие боли. Вода сразу окрасилась в алый цвет, посмотрел на нее, огляделся по сторонам – куда же они спрятали камеру? Скорее всего, «глазок» за вентиляционной решеткой. Начала немного кружиться голова. Стало неуютно и в то же время необычайно легко. Из крана вырвалась прозрачная капля воды и медленно упала в красное озеро. Звук всплеска был тихим и оглушающим одновременно. Он закрыл глаза и умер.
Он уже не раз умирал, когда был маленьким, и во дворе играли в войну, он учился умирать. Гордо, не шевелясь, распластаться в пыли, сжимая в руках деревянный автомат. Во всей его позе, выражении лица отражались тогда беспримерная храбрость и мужество. Все мальчишки в дворовых войнах учились убивать и умирать с улыбкой на устах, с презрением к противнику во взоре. Учились терпеть боль, когда их, привязанных к дереву, били по коленкам лозой, выпытывая расположение замков и бастионов. В детских сражениях бывают разведчики, но не бывает предателей, есть ненависть к «врагу», но нет злости на конкретного соседа. Они не думали, пригодится ли это в будущем. Всего лишь копировали поведение героев любимых книг и фильмов. Детские войны. Пройдут годы и эти дети вытащат из горящего бронетранспортера раненного прапорщика, которого ненавидели за глаза. Или броситься на мину. Или отвести падающий самолет от жилого квартала. События, которым в новостях уделят пять минут, рассказывая об очередном геройском поступке. События, удивить которыми невозможно – мы привыкли к смертям мальчишек. Сотни раз повторяющаяся строка в истории, за мгновение перечеркивающая судьбу какой-то конкретной семьи.
Олег однажды умирал в болоте за домом. Неглубокое, по колено, высыхающее озеро, одновременно служившее складом боеприпасов для водяного ружья, сделанного из флакона от шампуня. Последний месяц летних каникул, последнее наступление, перед которым ему дали задание провести разведку. Олег заметил на воде фанерный ящик, подумал, что там может храниться флаг неприятеля, и, не раздумывая, пошлепал к нему. Как только мальчишка подошел к плавучему складу, по воде запрыгали столбики от взрывов – попал под перекрестный огонь «рябиновой артиллерии». Несколько «пуль» попали ему в лицо, и пришлось признать свое поражение. Он рухнул в воду под восторженные крики атакующей стороны. Убитому нельзя шевелиться, пока с него не снимут бумажные погоны. Маленький Олег упал навзничь и уперся локтями в дно, чтобы лицо не скрылось под водой. Поначалу было легко, и он думал, что может так лежать хоть сто «лет».
Прошло минут пятнадцать. Спина гудела от напряжения, уже не локти впивались в ил, а наоборот – ил впивался в них острыми копьями боли, вода напополам с ряской щекотала щеки, а враги все не подходили. Постепенно стала затекать шея, вода проникла в уши и он практически оглох. К тому же беспощадно палило солнце. От жажды язык прилипал к небу. Олег попытался пошире раскрыть рот, чтобы туда залилась вода. Однако он не смог сделать и глотка – вода была теплая и противная, но выплевывать ее не стал: где вы видели плюющихся мертвых? Когда к нему, наконец-то, подошли, то долго не могли растормошить. Олег молча озирался, а руки, согнутые в локтях, не выпрямлялись. «Как будто воды в рот набрал», – пошутил кто-то из ребят, – «Олег, все, у нас перемирие, обмен пленными и мертвыми. Оживай». Лишь тогда он выплюнул грязную, пахнущую гниющей травой, воду. «Враги» забыли сразу сорвать с него расползшиеся от влаги погоны, а он дал себе зарок быть «мертвым», пока на плечах держатся пришпиленные мамиными булавками знаки принадлежности к одной из воюющих сторон.
Вот и сейчас он умирал перед объективом видеокамеры. Алая вода уже подступала к ноздрям, а он вспоминал мальчика, лежащего в болоте, и превозмогал боль в спине и онемение в руках. Но сильнее всего его терзал… Под трусами тело щекотал пустой уже целлофановый пакетик от краски, минутами ранее взрезанный острым лезвием. Он лежал в стынущей воде целых два часа, «скорая» так и не приехала, погас свет и сразу же после этого пришли родители. Он встал, слил воду, обмылся под душем и вышел к ним. Отец спросил:
– Ну, и зачем ты просил выключить рубильник на щитке. Можно уже включать?
– Так надо было папа. Надо было. Для верности. Уже можно включать. Я сейчас схожу к одному другу – вечером приду, все расскажу.
– Давай, только не поздно, завтра у тебя собеседование. Ты не забыл?
– Нет, конечно. Не волнуйся. Я устроюсь на эту работу. Уверен.
Олег вышел из квартиры. По дороге медленно продирались сквозь пробки автомобили. Запах выхлопных газов. Он вдыхал его с упоением. Прошлогодняя трава. Он взял в руку пучок грязной, расползающейся от прикосновений травы и растер между ладонями. Он смотрел на мир совсем по-другому – как будто никогда его не видел. Шел по городу и радовался, что никто не обращает на него внимания. Город жил своей жизнью, сплетенной из сотен тысяч других жизней. Город не заметил бы исчезновения Олега. Просто чуть-чуть изменился бы. Чуть-чуть? Город стал бы совершенно другим.
Он подошел к моему дому. Остановился возле подъезда. Во дворе дети играли в войну. Бегали между деревьями и трещали автоматными очередями. Падали на землю, затем вставали, вновь бежали и вновь падали. Один мальчик сидел на лавочке и ел булку. В джинсовом комбинезоне, курточке и синей вязаной шапочке. Олег присел рядом с ним:
– Привет.
– Здрасьте.
– Тебя убили?
– Нет.
– Почему со всеми не бегаешь?
– У меня собака потерялась. Я не могу без собаки. Я пограничник.
– А почему ты ее не ищешь? Большая собака?
– Овчарка. Рекс. Она под танк полезла. А потом потерялась.
Тут Олег понял, что собака была не настоящая, а выдуманная. Он пожал мальчику руку, зашел в дом, поднялся на нужный этаж и нажал кнопку звонка.
3. Экранозаполнитель
Саша с интересом посмотрела на вошедшего в комнату парня. Рядом был теплый Дима, внутри было тепло от пива, а этот парень, Олег, был очень холодный. Он стоял возле двери, не зная куда присесть, пока хозяин квартиры не показал жестом на ковер, и от него просто веяло стужей. У Саши мурашки по коже побежали. У нее было много критериев оценки людей: теплые – холодные, сладкие – горькие, светлые – темные. Это не значит, что ей нравился определенный знак, плюс или минус. Это как шоколад, бывает горький и молочный, но вкусные оба вида. Шоколад Саша все еще любила.
