Грубоватый юмор мастерских забавлял его, и он нашел механиков и электриков «просто восхитительными. Они орут друг на друга с остроумием, которое восхищает меня. «Что ж, возможно, ты и сумел наделать грому, но у тебя никогда не получится высечь молнию». Время теперь летело, а не шаркало мимо, как в те дни, когда ему нечем было заняться и он тоскливо поглядывал на судорожно прихрамывающую секундную стрелку часов в конторе. Его заставляли вытаскивать каждую деталь мотора, который он разбирал, прежде чем он снова закреплял ее на месте. Это давало чувство творческой ответственности, и он оживленно писал Саллю: «Я уже в состоянии полностью разобрать твой «ситроен».
Так пролетели месяцы, столь же быстро, сколь и разорительно. Ибо, если портье в отеле не удавалось разбудить его вовремя, а для того, чтобы разбудить Сент-Экзюпери в шесть утра, требовалось вовсе не традиционно стучать в дверь, а прямо-таки сотрясать ее ударами, юноше приходилось мчаться вниз по лестнице с незавязанными шнурками и добираться до Сюрена на такси. Это серьезно осушило бы и более дорогой кошелек, но для старенького морщинистого бумажника Сент-Экзюпери подобные траты оказывались явной катастрофой. Добрая половина из 350 франков (приблизительно 35 долларов), которые он зарабатывал в месяц, шла на оплату квартиры, а если речь шла о приобретении одежды или даже оплате проезда в Сен-Морис, ему приходилось снова прибегать к великодушию бедствующей без средств матери.
Зима еще не кончилась, когда он приступил к исследованию местности, входившей в приписанную к нему территорию: трех департаментов – Аллье, Шер и Крез. Там ему предстояло работать в качестве передвижного продавца грузовиков «сорер». Деньги, обещанные ему матерью на небольшой собственный автомобиль, вовремя не подоспели, и ему пришлось добираться на поезде до Монлюсона, довольно скучного городка к северо-западу от Виши, которому предстояло стать его штаб-квартирой.
Он добрался туда к девяти часам вечера и нашел городок пустынным и погруженным в сон за закрытыми ставнями. В небольшом салоне отеля «Терминус», к вящему отвращению вновь прибывшего, надеявшегося хоть тут избежать банальных проповедей, которых он слишком много наслушался в Париже, самодовольный деревенский сквайр разглагольствовал с убежденностью, совсем усмирившей плененную им аудиторию.
Пару дней спустя его друг Шарль Салль добрался туда из Лиона на своем «ситроене» с мотором в 5 лошадиных сил, и, так как он прибыл в субботу вечером, друзья решили исследовать местный танцзал. Он сильно отличался от ожиданий искушенных молодых урбанистов. «Никакого бармена, никаких коктейлей, никакого джаза, – писал Антуан Рене де Соссин. – Бал в супрефектуре – просто танцующие пары под суровыми взглядами мамаш. «А ваша дама? – говорили они. – А ваши девушки, как они?» Дамы образовывали квадрат по периметру зала. Старый охранник над чем-то размышлял. В центре молодые девушки в розовом и небесно-голубом вращались в руках велосипедистов. Мамаши напоминали жюри. Велосипедисты облачились в жесткие новые смокинги, пахнущие нафталиновыми шариками. Они постоянно поглядывали на себя в зеркала. Вылезали из рукавов и шевелили шеями, когда жесткие воротники царапали их. Они были счастливы».
Таким был и Сент-Экзюпери в свободные часы, когда не пытался вырабатывать искусственный энтузиазм по поводу своего громыхающего товара. Аргентон-сюр-Крез, куда он добрался на поезде, оказалось очаровательным селением, где единственную суматоху вызывал шумный проход парового трамвая, каждые четыре часа скользящий, словно игрушечный, по миниатюрным рельсам. Ободренный синим небом, белоснежными облаками и богатым разнообразием запахов, доносящихся из парикмахерских и бакалейных лавок, Антуан уселся на старом каменном мосту. Молодого человека переполняло изумительное чувство свободы. Это же чувство разделяла его шляпа, которую он небрежно положил на парапет возле себя и которая, как он написал своей подруге Рене, «плыла теперь по направлению к Америке. Я видел, как она медленно поплыла прочь, ловко обогнула поток и исчезла. Я не был даже разъярен. Я погрузился в меланхолию».
Он отправился покупать другую шляпу и наткнулся на шляпника, оказавшегося одновременно модисткой – тихой, нежной, юной девушкой. Усевшись на столе, Антуан принялся заигрывать с нею. Она говорила с ним о своей тете и своем кузене, словно они были давно знакомы.
– А она старенькая, ваша тетушка? – поинтересовался лишенный шляпы визитер.
– Видите ли… – начала она.
«Я даже не предположил, что ее тетя могла быть молодой, – писал он в Париж. – Я не задавал больше вопросов, просто кивнул и сказал «да» с понимающим видом».
В другой деревне, Домпьер-сюр-Бесбр, куда его отвез Салль, местная молодежь устроила большое представление в мэрии, именно когда приятели подъехали на своем припорошенном снегом автомобиле. Но путешественников с белыми плечами жители приветствовали, будто старых друзей.
«Втиснутые между дородной бакалейщицей и фармацевтом, мы уже через пять минут знали имя главного певца-исполнителя, обо всех проказах и шалостях дочери помощника мэра и познакомились с местным акцентом. Какое доверие! Мы пульсировали в этой атмосфере с каждым патриотическим припевом. Стоило приехать сюда, чтобы обнаружить здесь запас старых сантиментов с их очаровательным, давно устаревшим словарем. «Тевтоны», «варварские воины», «мошенник император». Затем последовало посещение антикварного магазина, где мы с восхищением подивились драгоценным украшениям в стиле рококо наших бабушек.
И настоящий оркестр, Ренетта, прямо лес медных труб! Прыщавые школьники, дующие в них с таким усердием, что страшно становится за щеки музыкантов с каждым новым фортиссимо. И затем – обвал всей этой мощи – и появляются свечи, и слышится приглушенный смех, и актеры со сцены перекрикиваются с родителями, сидящими в зале… «О, это ты, Марсель! Да, моя борода падает! И приклеивается снова…»
Мы уезжали в полночь… счастливые, что прокрались в Домпьер, как лазутчики: нам не потребуется пройти через станцию, «Отель дю Лион» и улыбки эмигранта управляющего».
Продавцом Антуан де Сент-Экзюпери оказался неважным – он сумел продать всего один грузовик «сорер» за пятнадцать месяцев упорных попыток. Но его восхитительные зарисовки виньеток жизни страны уже доказали ту деликатную нежность видения, отмечавшую в будущем все его книги. «Монлюсон – очаровательный городок, – писал он Шарлю Саллю, сидя, как обычно, за столом в каком-нибудь людном месте, – но кафе «Риш» переполнено пожилыми господами, которые играют в вист и брюзжат друг на друга по углам». Он был очарован причудливым акцентом маленькой женщины, у которой спросил дорогу, но заморожен ее пустым, ничего не выражающим взглядом. Провинциализм местных владельцев магазинов, «отшагавших не больше двадцати ярдов за всю свою жизнь», развлекал его, но одновременно пробуждал ностальгию по оживленной компании друзей в Париже. Он читал Монсерлана, «Поминальную песню по погибшим Вердуна», восхищаясь классической серьезностью стиля, и урывками работал над своим романом. Предыдущим летом в Сен-Морис-де-Реманс его переполнял энтузиазм, и, когда его друг Шарль Салль выходил из омнибуса в Леймане, Антуан уже встречал его с пачкой только-только исписанных страниц и тут же, прямо на обочине, в нескольких ярдах от железнодорожного переезда, уговаривал друга послушать написанное им, прежде чем они отправлялись вместе к замку. «Прослушивание» продолжалось и после обеда в холле, под радостным теплом лампы и в добавление к внутреннему жару от прекрасного старого чая, присланного из Китая одним из родственников Антуана. Но стремительный порыв лета уступил место зимнему сомнению.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
